Киев. 1904–1915 годы

Бывший депутат Государственной Думы в чужом государстве помогает формировать антироссийский вооруженный отряд из пленных русских солдат. Россия покрывается сетью курируемых и финансируемых из‑за рубежа общественных структур. Украинцы угрожают России террором и воюют с памятниками русским классикам… Перед нами — события вовсе не сегодняшнего дня, а уже вековой давности. Как это было, расскажем.

Забытый враг

Поднимая вопрос о гигантском влиянии Австро-Венгрии на становление и развитие украинского сепаратизма в России начала XX столетия, рискуешь встретить в ответ недоумение и даже сарказм: мол, на что какая‑то там Австро-Венгрия могла влиять и что она была в состоянии где‑либо формировать! Да, Австро-Венгрию у нас в значительной мере воспринимают, ориентируясь на произведения Ярослава Гашека, Франца Кафки, Карела Чапека и других писателей: забюрократизированная, ретроградная, аморфная и неизменно комичная держава, существовавшая «из последних сил»: толкни — и рассыплется; какая уж тут внешнеполитическая повестка и влияние на соседние государства…

На самом же деле в конце XIX — начале XX столетия Австро-Венгрия переживала экономический бум, по росту экономики уступая в Европе только Германии и Англии. В стране сложилась крепкая финансовая система. Быстро развивались транспортная инфраструктура и флот. В начале XX века двуединая империя имела положительное сальдо торгового баланса. Короче говоря, она представляла собой динамично прогрессирующее богатое государство, что называется, уверенно стоящее на ногах. Хотя правил Австро-Венгрией престарелый император Франц Иосиф, с 1896 года официальным наследником престола считался его племянник эрцгерцог Франц Фердинанд — политический прагматик, сторонник прогрессивных реформ, чье убийство станет поводом к началу Первой мировой войны.

Естественно, на фоне внутреннего благополучия у правящих кругов Габсбургской империи возникали определенные экспансионистские настроения. В 1908 году Австро-Венгрия, например, аннексировала Боснию и Герцеговину. Но главные территориальные интересы империи лежали на востоке; особенно это касалось российских Польши, Малороссии и Новороссии.

У Австро-Венгрии в силу ее внутреннего устройства имелся на тот момент уникальный опыт, диктуемый наличием такого фактора, как национальный вопрос. Феномены «этнического самосознания», «национальной идеи», «религиозной общности» и им подобные были прекрасно знакомы венской элите, научившейся манипулировать ими внутри страны и теперь готовой использовать полученные навыки вовне. Одно из направлений такой деятельности подсказали австрийской разведке (Эвиденцбюро) российские поляки‑сепаратисты: поддерживать в России польское национальное движение, в результате чего все участники этого движения станут «агентами влияния» Габсбургской империи, а при необходимости и просто агентами, собирающими и передающими в Эвиденцбюро нужную информацию.

Первый агент

В 1885 году Эведенцбюро создало специальную группу для руководства шпионской деятельностью против России. Группа установила контакты с сотней агентов в Российской империи, на содержание и финансирование которых выделялись значительные суммы. Разумеется, среди завербованных оказались и представители украинофильского движения.

Тема взаимоотношений политических украинцев и австро‑венгерских и германских институций до 1917 года и поныне остается «белым пятном» в отечественной исторической науке. Хотя дореволюционные российские правоконсервативные публицисты и называли украинское движение «польско‑австрийской интригой», особой конкретики никто не предъявлял. В советское время украинцев считали пусть и братской, но уже с XIV века отдельной нацией, посему зарождение украинского национального движения в конце XIX — начале XX столетия считали вещью само собой разумеющейся. В независимой Украине связи украинофилов и Австро-Венгерской монархии тем более не изучались, оставаясь фигурой умолчания; в «незалежной» историографии все украинское зарождалось само собой и сразу же становилось резко русофобским. В современной России эта тема также не получила должного освещения, поскольку львиная доля документов осталась на Украине, да и отношение наших исследователей к австро‑венгерской разведке как к «падчерице» германской давало о себе знать. Однако на основании мемуарной литературы, публицистики тех лет, разбросанных по разным источникам обрывочных сведений все‑таки можно восстановить более или менее целостную картину австрийского влияния на украинский сепаратизм в Российской империи в период до февраля 1917 года.

Итак, развернувшись в Галичине в последней четверти XIX века, австрийские разведцентры практически с ходу вербуют очень крупную рыбу — Владимира Бонифатьевича Антоновича (1834–1908), который до сих пор в некоторых справочниках числится видным российским историком. Он был этническим поляком, шляхтичем, родившимся в правобережной Малороссии. В молодости примкнул к тайным польским организациям, действовавшим в Киеве. По их заданию пытался ходить по окрестным селам и агитировать местных малороссов на бунт против российской власти и за восстановление Речи Посполитой. Но вскоре обнаружил: малороссы бунтовать за Польшу не собираются, более того, местное крестьянство настроено крайне антипольски, и в таких условиях любое польское выступление потерпит крах. Этими наблюдениями молодой Антонович поделится с членами польских революционных кружков, вызвав там определенный переполох, поскольку поляки тогда на всех парах готовились к мятежу 1863 года. Позицию Антоновича многие восприняли как банальную трусость. Он же в журнале «Основа» опубликовал ряд материалов, суть которых сводилась к следующему. На Украине Польши не построить — не позволит состав населения. Полякам, чающим национального возрождения, лучше переехать на этнические польские земли, а здесь, вокруг Киева, нужно пропагандировать не польскость — украинство. На тот момент Антонович частично оказался прав. Польский мятеж 1863 года малороссы не поддержали. Мало того, там, где полякам удалось организовать повстанческие отряды, последние были уничтожены или пленены местными жителями. Антипольские настроения настолько сильно охватили всю Южную Русь, что российским властям только административно‑силовыми методами удалось предотвратить тотальную резню поляков в регионе.

Когда мятеж был подавлен, Антоновича как польского патриота несколько раз допрашивали российские жандармы, но он неизменно предъявлял опубликованные им в «Основе» статьи в качестве доказательства своего разрыва с польским движением. Отныне ему пришлось скрытничать и осторожничать. Владимир Бонифатьевич углубляется в научную деятельность, дослуживается до должности ординарного профессора кафедры русской истории Киевского университета Святого Владимира. Но это официально. Неофициально же он являлся неформальным лидером украинофилов Малороссии. Возглавлял киевскую громаду (от польск. gromada — община) — общественно‑культурную украинофильскую структуру при университете, одну из многих подобных организаций, существовавших тогда на территории современной Украины. Впрочем, с середины 1860‑х годов это движение постепенно теряло как членов, так и политическое влияние: к концу 1870‑х на всю Российскую империю идейных украинофилов насчитывалось меньше полусотни человек.

В 1878 году В. Б. Антонович осуществляет визит в Австро-Венгрию, где вступает в контакт с представителями Эвиденцбюро. По возвращении он начинает подозреваться в неблагонадежности; чтобы избежать неприятностей, отправляется в зарубежную командировку, а вновь оказавшись в Киеве, проявляет сугубую осторожность, не допуская в университетских лекциях и публикуемых научных трудах ничего крамольного. Историк, общественный и политический деятель Андрей Владимирович Стороженко (1857–1926) так характеризовал его: «Владимир Бонифатьевич в самом деле был загадочным человеком. О нем всегда говорили как о прирожденном заговорщике, как об искусном политическом агитаторе, как о важнейшем представителе украинского движения, как об опаснейшем враге русской государственности, а между тем можно было проводить с ним недели на раскопках языческих могильников, можно было часами беседовать с ним в его кабинете, <…> услышать множество интереснейших указаний и соображений по археологическим и историческим вопросам в пределах беспристрастной науки — и, однако, перед собеседником тайна его души не открывалась. Он оставался увлекательным профессором — и только. <…> Очевидно, душа Владимира Бонифатьевича была многогранная и разным людям представлялась не с одинаковых сторон. Кажется, ей органически несвойственна была искренность».

Но главным делом В. Б. Антоновича была реализация идеи сделать австрийскую Галичину базой украинофильства, поскольку в России оно, как уже сказано выше, без административного ресурса и финансовых вливаний попросту зачахло. Основу украинофильских кружков составляли люди, заразившиеся этой идеей еще в 1840–1850‑х годах, в эпоху расцвета польского романтизма, неотъемлемой частью которого в Малороссии являлось украинофильство. Но к концу XIX века мода прошла, в сколько‑нибудь скорое воскрешение Речи Посполитой никто не верил. Доказать необходимость изучения в значительной мере искусственно созданной мовы на Юге России представлялось задачей трудноисполнимой. Оставалась только одна надежда — на мощную поддержку иностранного государства.

Контактом В. Б. Антоновича в Эвиденцбюро был историк, педагог, общественно‑политический деятель Александр Барвинский (1847–1926). Именно ему Владимир Бонифатьевич предложил свой проект превращения Галичины в центр политического украинства. Понятно, что такой проект нуждался в максимально высоком одобрении. Барвинский сумел встретиться с Адамом Сапегой — депутатом Галицкого сейма и австрийского имперского парламента (Рейхсрата), одним из самых богатых людей Австро-Венгрии, неформальным лидером польского меньшинства в габсбургской империи. Чтобы привлечь внимание пана Сапеги, Барвинский заявил, что знает способ ослабить пророссийские настроения в Галиции, и изложил план Антоновича. Выслушав, Сапега решил посодействовать. Но сначала в 1888 году Барвинский отправился в Киев для рекогносцировки. Там он встретился с активом киевской громады, в первую очередь с фольклористом Александром Конисским (1836–1900) и филологом Павлом Житецким (1837–1911), который сразу же, понимая, что перед ним агент австрийской спецслужбы, без всяких экивоков заявил: «Скажите вашему кайзеру, когда уже он к нам придет?» Во время визита Барвинский пытался узнать у украинофилов, как будет встречено в Малороссии возможное вторжение туда австрийских войск. Антонович ответил: «Украинское население не дало бы использовать себя как топорище русского топора против австрийской армии и отнеслось бы к ней доброжелательно». Также Барвинский поставил вопрос о направлении во Львов делегата от российских украинофилов, который затем при посредничестве Адама Сапеги получил бы доступ к правительственным сферам в Вене. Сапега к тому моменту уже съездил в столицу, где встретился с министром‑президентом земель австрийской короны графом Эдуардом Тааффе и с самим императором Францем Иосифом, посвятив их в планы Антоновича. Барвинский, покидая Киев, поставил перед здешними украинофилами задачу: собирать статистические и картографические данные о территории будущей Украины. Таким образом, киевское украинофильское сообщество фактически сделалось шпионской сетью, а Антонович — ее главой.

В 1890 году Владимир Бонифатьевич приезжает во Львов, где активно обсуждает с австрийскими разведчиками, чиновниками, униатскими архиереями, польскими активистами и галицкими политиками план, вошедший в историю под названием «Новая эра». Суть состояла в следующем: украинофильские галицкие политики признают себя и обитающих в Галичине восточных славян отдельной этнической общностью — украинцами, часть которых проживает в Галичине, а часть в России. При этом новоявленные украинцы разворачивают сепаратистскую агитацию и в Российской империи. Также они разрывают союз в Галицком парламенте с земляками‑русофилами и объединяются с польским большинством, публично декларируя свою приверженность Габсбургской монархии и униатской церкви. Австрийцы же должны способствовать избранию в имперский парламент и Галицкий сейм только политических украинцев, не допуская туда галичан‑русофилов, перевести на украинский язык преподавание во всех начальных школах для восточнославянского населения Галичины — короче говоря, создать условия, при которых делать карьеру в государственной, армейской, церковной сферах смогут только живущие в Галичине политические украинцы. Но главное, как считал Антонович, опасавшийся, что русские галичане крайне болезненно воспримут союз с поляками и австрийской властью, — это максимально подсластить пилюлю щедрым финансированием украинофильских структур (общественных и научных организаций, учебных заведений, издательств) со стороны центральных и краевых фондов, профильных министерств, Галицкого сейма и Рейхсрата. Центральный банк Австро-Венгрии должен выдавать кредиты только украинским организациям, игнорируя русофильские. Краткосрочные ссуды имели крайне важное значение для развивающегося в Галичине кооперативного движения, и многие частные предприятия стали платить взносы в украинские организации, чтобы получить статус «лояльных».

«Гончие Габсбургов»

Договор «Новая эра» в определенной мере можно считать точкой отсчета в истории украинства как политического фактора. Ведь с чего все начиналось? В XVIII веке правобережная часть Среднего Поднепровья, пребывавшая в составе Речи Посполитой и административно относившаяся к Киевскому воеводству (сам Киев в состав воеводства не входил, принадлежа России), среди польского населения получила устойчивое название «Украина». Этот регион вполне можно было назвать «Белой Африкой». Здесь располагались владения многих польских аристократов, а также крупные поместья шляхты рангом пониже, основу же крепостного крестьянства составляли православные и униатские малороссы, законом фактически никак не защищенные и вынужденные отрабатывать по 5–6 дней в неделю на панщине. Благодаря такой сверхэксплуатации крестьян и солидным размерам поместий именно украинские владения сделались самыми прибыльными активами польской знати. В здешних панских усадьбах кичливая роскошь достигла апогея. Возле каждого крупного землевладельца кормились десятки, а то и сотни мелких шляхтичей. Богатые паны занимались щедрым меценатством, поэтому по усадьбам постоянно гастролировали художники, поэты, музыканты. Жизнь украинского шляхтича проходила в водовороте балов, карнавалов, званых ужинов, приемов знатных гостей. Когда же Правобережная Малороссия вошла в состав Российской империи (1793), для польской шляхты наступили непростые времена. Поляки перестали быть титульной нацией, католичество из господствующей конфессии превратилось в терпимую. Униатскую церковь в Российской империи в 1839 году просто упразднят. Польские паны утратят возможность безраздельно эксплуатировать своих малороссийских крепостных (барщина в России была ограничена). Понятно, что многим польским и ополяченным шляхтичам жизнь на Украине в XVIII столетии начнет представляться «золотым веком» и «тихим раем». Утерянный рай необходимо возродить — естественно, путем восстановления Речи Посполитой, неотъемлемой частью которой должна стать и Украина. На эту идею работала «украинская школа польского романтизма», проявившаяся в поэзии, прозе и изобразительном искусстве. К ней принадлежало значительное число выдающихся деятелей польской культуры — частично даже и сам Адам Мицкевич. Понятно, что она оказывала воздействие и на жителей Малороссии. Под ее влиянием сформировалось поэтическое творчество и мировоззрение Тараса Шевченко, а в конце 1840‑х — начале 1860‑х годов в Малороссии образовалась небольшая группка так называемых украинофилов. Постепенно последние от романтического стихосложения попытались перейти к чему‑то более серьезному — к соответствующим политическим идеям, образовательным программам, издательским проектам — опять же в максимальной кооперации с польским сепаратистским движением. Однако любые начинания украинофилов заканчивались неудачами. После провала польского мятежа 1863 года украинофильство резко сократило свою активность, оставшись уделом нескольких персонажей, продолжавших творить «в стол» в смутном ожидании неких лучших времен.

Между тем все описанное выше абсолютно не интересовало простых малороссов, считавших себя русскими — титульной нацией Российской империи, где тогда происходил мощный экономический подъем, осваивались новые обширные территории, расцветала культурная жизнь, развивалась социальная, политическая, религиозная публицистика. К 1890‑му году ситуация складывалась так, что идеям «старой гвардии» российских украинофилов в России, выражаясь по‑современному, ничего не светило, почему они и сделали ставку на галицкую «Новую эру». В результате впервые в руках у этого маргинального культурно‑политического движения оказались мощные рычаги влияния —административный ресурс (в том числе с карательными функциями), система образования, униатская церковь и, наконец, обильное финансирование всех проектов. И так будет продолжаться вплоть до развала Австро-Венгрии (1918).

Сейчас во многих украинских учебниках истории написано, что «Новая эра» закончилась в 1894 году. На самом деле под окончанием там имеется в виду распад коалиции украинских и польских депутатов в Галицком сейме. А вот сотрудничество политических украинцев и австрийских властей никогда не прекращалось, а только нарастало с годами...