Заведующий фотолабораторией Государственного литературного музея. 1956 год

О московском фотографе Викторе Сергеевиче Молчанове (1910–2004)

Жизнь В. С. Молчанова лишена всякой «экзотичности», внешних эффектов. О нем знает лишь избранный круг людей — любители фотографии, представители литературоведческого сообщества… Но его вклад в русскую культуру уникален. Для меня Виктор Сергеевич, коренной москвич, — еще и земляк. Мы много лет прожили практически рядом: он — на улице Медынского, я — на улице Красного Маяка. Исполняя долг памяти, расскажу хотя бы вкратце об этом замечательном человеке и выдающемся «фотохудожническом исследователе» (В. А. Солоухин).

Родился будущий фотограф в Москве в семье митрофорного протоиерея Рождественского монастыря Сергия Молчанова (1866–1932). «Я горжусь своим отцом, так как знаю: все лучшее, что есть во мне, — дал мне он», — не уставал говорить Виктор Сергеевич даже в годы официального атеизма. В семейном архиве Молчановых хранится его рукопись «Слово об отце». Процитирую оттуда весьма характерный отрывок:

«Мой отец был священником, т. е., на первый взгляд, его профессия меньше всего может назваться трудовой. Но первое, что он воспитал во мне, была любовь к труду, отвращение к праздности. Не просто к труду приучал он нас, но именно любить труд, искать его постоянно, в труде видеть высшую радость и счастье. Второй оставленной им мне заповедью была — правда. “Говори всегда правду!” Ничто не приводило его в такое раздражение, как обман, ложь, неправда. Обычно добродушный, веселый, в хорошем настроении, он делался неузнаваемо гневным, даже грозным, когда ему говорили неправду. Зато как радовался он всякому искреннему раскаянию, как добрело выражение его глаз, появлялась улыбка и свойственное ему доброе настроение. Все мои провинности прощались, и все становилось хорошо. Отец мой любил людей, он был общественным человеком. В силу своей профессии он был хорошим оратором. Прихожане любили его, особенно когда он говорил проповеди. Я редко встречал священнослужителей, которые были бы так искренне религиозны, как мой отец. Его искренняя, убежденная вера подкупала меня. Отец сумел воспитать во мне эстетическое чувство, обращая мое внимание на поэтическую сторону религии: на ее связь с природой, ее традиционные, глубоко народные обряды, как цветы и березки в Троицын день, освящение яблок на Преображение, Крещение и масленица, Великий пост и Светлая заутреня с ночным крестным ходом, церковное пение и музыка колокольного звона. Все это не могло пройти бесследно для меня и осталось в памяти как фундамент для всего моего дальнейшего эстетического развития.

Отец мой был образованным человеком, он много читал и благоговел перед наукой. Его религиозность не противоречила желанию познать мир. Его страсть к труду включала в себя также и познание, ибо учение невозможно без труда. Отец был педагог по профессии (законоучитель) и по призванию. Все, что он знал сам, считал должным отдать другим. Он был гражданином своей страны и до, и после революции, и чувство гражданского, общественного долга, столь сильно и остро развитое в нем самом, он передал нам, своим детям».

Приобщение сына к фотографии — тоже заслуга протоиерея Сергия:

«Летом 1926 года папа подарил мне сохранившийся у него еще с дореволюционных лет фотоаппарат “Кодак”. Мой отец начал заниматься сам любительской фотографией еще за два года до моего рождения. В его альбомах сохранилось много фотографий, сделанных им, начиная с 1908 года. Самый лучший его аппарат, камеру 13×18, в голодные годы пришлось обменять на продукты, а маленький “Кодак” уцелел, так как за него ничего не давали. Даря мне этот аппаратик, папа говорил: “Вот тебе аппарат, но к нему ничего нет; на чем ты будешь снимать — не знаю”. Аппаратик был пленочным. Увидев, как работают уличные фотографы (они снимали прямо на бумагу), я купил небольшую пачку фотобумаги и зарядил один лист в аппарат. Папа отнесся скептически: “Ничего у тебя не выйдет”. Но я не отступил. Когда я достал все нужное для проявления, установил аппарат в окне, навел его на колокольню нашего монастыря и сделал снимок. Для проявления устроился в темном чулане. Когда при свете красного фонаря неожиданно для меня на листке фотобумаги появилось очень четкое изображение колокольни, я испытал такой прилив радости, что, забыв даже о том, что нужно после проявителя положить бумагу с изображением в закрепитель, выскочил из чулана и с торжествующими криками: “Папа! Папа! Смотри, как у меня получилось!” — побежал к нему. Папа заинтересованно взял у меня листик бумаги и стал смотреть, снисходительно улыбаясь. Я же с ужасом наблюдал, как мое прекрасное четкое изображение колокольни исчезало с каждой секундой, и листок становился совершенно черным.

Позже папа всячески поощрял мои занятия фотографией, особенно когда я научился делать диапозитивы. Он подарил мне очень старый диапроектор, которым я пользовался потом всю свою жизнь и который берегу до сих пор. Я сделал много фотопортретов отца, снимая его до самых последних дней его жизни. Серьезное увлечение фотографией отвлекло меня от Церкви».

Да и жизнь складывалась так, что религии в ней оставалось все меньше места. В 1929 году были закрыты все храмы Рождественского монастыря. Протоиерею Сергию пришлось перейти служить в церковь святителя Николая в Звонарях. В том же году его лишили избирательных прав и вскоре выслали из Москвы как «нетрудовой элемент». Пожилой священник поселился в 25 верстах от столицы в селе Хлебниково. В конце 1931 года у него открылся туберкулез, и ему разрешили вернуться в Москву на иждивение дочери. 6 декабря (накануне взорвали храм Христа Спасителя) он позвал сына и попросил: «Витюша, сбегай, пожалуйста, к храму и посмотри, стоит ли он на месте». «Я сбегал, — пишет Виктор Сергеевич, — и увидел жуткое зрелище: среди груды развалин возвышались еще недоразрушенные при первом взрыве два высоких пилона… И это было все, что еще оставалось от знаменитого величественного храма. Мое сообщение подкосило отца, отняв у него последние силы. Он не сказал ни слова. Но на лице отразилась такая душевная боль, такое страдание! Он лег в постель и уже не вставал более. После этого страшного события отец прожил только пять месяцев. Хоронили его торжественно как митрофорного протоиерея. Отпевание проходило в действующей тогда церкви Николы в Звонарях. Похоронен он на Ваганьковском кладбище».

После смерти отца В. С. Молчанов начал работать в Фотохронике ТАСС. Здесь он в 1937 году окончил курсы фотокорреспондентов и в качестве такового в первые же месяцы Великой Отечественной войны оказался на передовой, причем в самом аду — под Ржевом, где по приказу начальника штаба ВВС 31‑й армии организовал работу полевой фотолаборатории. Участвовал в разведывательных полетах за линию фронта, осуществляя аэрофотосъемку. Был контужен. Лечился. Вернувшись из госпиталя, служил начальником фотослужбы 17‑го запасного истребительного авиационного полка, базировавшегося сначала в Перми, затем в Пензе. Получил звание техника‑лейтенанта. Параллельно с делами службы снимал окрестные пейзажи. В 1946 году демобилизовался…