А.И. Тихобразов. Здание Московского архива Министерства юстиции (МАМЮ). Акварель. 1880-е годы.

Имя Владимира Владимировича Шереметевского отечественные историки и краеведы связывают прежде всего с составлением «Русского провинциального некрополя»¹. Ученый действительно это знаменитое издание готовил, редактировал и организовывал работу тех, кому выразил в своем предисловии благодарность. Даже в незавершенном виде проект стал выдающимся событием в науке и справедливо считается одним из главных трудов историка.

Однако самым значительным делом Шереметевского, занявшим около 30 лет его жизни, являлось, пожалуй, то, которое больше известно архивистам и кропотливым исследователям XVII века, — по сути, то, за которое он получал чины и награды как служащий (с 1906 года — статский советник) Московского архива Министерства юстиции. Речь идет об описании книг и столбцов Разрядного приказа (Разряда): оно было начато в 1892 году при участии архивиста в качестве младшего помощника редактора и завершалось уже под его руководством — как редактора описей и изданий архива, начальника Описательного отделения (с 1898 года; фактически руководил работой с 1895‑го).

На планомерном выходе «Описания документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции», как и на судьбе «Провинциального некрополя», губительно отразились Первая мировая война и революция. Описи актов Разряда начали печататься в 9‑й книге многотомного архивного издания, и с появлением в 1914 году 19‑й книги огромный труд был почти завершен². Остаток предполагалось разместить в очередном томе, первую половину которого Шереметевский успел издать в 1921 году³. Вторая часть вышла уже без него⁴, а редакторское послесловие осталось в архиве⁵.

Фундаментальные труды по некрополю и Разряду — особенно после исследований и введения в научный оборот неизданных материалов — стали своего рода визитной карточкой Шереметевского как крупного ученого. Между тем в наследии историка этот мощный ствол продолжают ветви других важных направлений его деятельности и творчества.

На основе архивных данных им написаны три исторические монографии, вышедшие в журналах сериями очерков — «Фамильные прозвища великорусского духовенства…» (ценнейший вклад в ономастику и генеалогию), «Басурманская неволя» (о судьбах русских пленников) и «Темное царство» (быт и нравы Китай‑города по материалам дел съезжего двора)⁶. Две последние работы — о XVII веке. «Темное царство» — сокровищница документальных сведений о самых разных сторонах старомос­ковского обихода. Эти очерки, опиравшиеся на изучение столбцов Разряда (в частности, его Московского стола), подтверждают мнение академика М. К. Любавского, который назвал описание документов приказа делом «колоссальным», а сами описи и указатели к ним — «настоящими научными трудами», отметив, что от Шереметевского они требовали знаний в области исторической географии, историко‑юридической терминологии, истории учреждений, древнерусского календаря и генеалогии⁷.

Предисловия Шереметевского к описям (по определению Любавского, «превосходные вводные главы»⁸) приобретали иногда значение самостоятельных статей, даже объемных монографий — как, например, работа о московском Каменном приказе⁹, на которую, рассматривая этот период застройки Москвы, неоднократно ссылается П. В. Сытин¹⁰. Исследователь Петровской эпохи Н. И. Павленко пишет об Алексее Васильевиче Макарове, одном из «птенцов»¹¹, опираясь в немалой степени на первую публикацию Шереметевского — обозрение следствия над бывшим кабинет‑секретарем царя по материалам дел¹².

Наконец, никакой исторический труд, посвященный формированию Российского государственного архива древних актов, не обходит вниманием одну из основных его составляющих — Московский архив Министерства юстиции (МАМЮ). А краеугольный камень библиографии на эту тему — история основания архива и первых десятилетий его существования, изложенная Шереметевским (доведена, кстати, до года поступления автора в штат сотрудников — 1888‑го)¹³.

Почти все исследования и сочинения архивиста (исключая разве «Русский провинциальный некрополь») связаны с московскими сюжетами или учреждениями. С этой точки зрения Шереметевский обоснованно указывается в числе наиболее видных историков и краеведов Москвы¹⁴. На московские темы он выступал с докладами — в Обществе истории и древностей российских («Столбцы Преображенского приказа как исторический источник»¹⁵) и в Ученой комиссии «Старая Москва» («Исторический элемент в московской и подмосковной храмовой номенклатуре»¹⁶, «Петр I и Москва»¹⁷). Как вспоминает В. В. Сорокин, в период борьбы «Старой Москвы» за спасение исторических кладбищ ее активисты Н. П. Чулков, В. В. Шереметевский, А. А. Сиверс и М. Ю. Барановская настояли на создании при Мосгорисполкоме специальной комиссии, ставившей на надгробиях охранные отметки¹⁸.

Москвич по рождению, работе, всей своей жизни и месту кончины, причем москвич потомственный, В. В. Шереметевский, как и его отец, окончил с золотой медалью 2‑ю Мос­ковскую гимназию, а со степенью кандидата — историко‑филологический факультет Мос­ковского университета. В университете учился у В. О. Ключевского и Н. А. Попова, под руководством которого начал службу в МАМЮ¹⁹. Коллективом Владимира Владимировича в архиве стала плеяда замечательных ученых — членов научных обществ и ученых комиссий. «Нести служебные обязанности» Попов поручил ему при архивариусе В. И. Холмогорове²⁰, заместителе управляющего. Сослуживцами (в частности, сотрудниками в описании столбцов Разряда) оказались А. А. Гоздаво-Голомбиевский²¹, И. И. Шимко²², И. С. Беляев²³, В. Н. Сторожев²⁴, С. А. Шумаков²⁵ и зачисленный вместе с Шереметевским Н. Н. Ардашев²⁶ (все, кроме Беляева, однокашники по факультету). Учреждение после Попова возглавляли выдающиеся историки Д. Я. Самоквасов²⁷, Д. В. Цветаев²⁸ и, в советские годы, М. К. Любавский, при котором как архивист‑консультант в штат Древлехранилища входил С. К. Богоявленский²⁹ (с ним и Ардашевым Шереметевский вел занятия на Московских архивных курсах)³⁰.

«Записка» Любавского³¹ перечисляет и других, более молодых коллег Шереметевского, археографическими работами которых он руководил. Николай Петрович Чулков выделяется из них не только наибольшей известностью (как археограф, генеалог, некрополист, историк Москвы, декабристовед), но и долголетней дружбой с Шереметевским³². Их имена в описании столбцов Разряда указываются вместе в предисловиях к восьми книгам архивного «Описания документов…»³³, Чулков принимает участие в работе над «Провинциальным некрополем»³⁴, а весной 1917 года обоих ученых избирают членами Русского исторического общества³⁵.

Крупные советские историки А. А. Новосельский и академик Л. В. Черепнин вспоминали о Шереметевском, Чулкове и Богоявленском как о «маститых архивистах», пример которых воспитывал убеждение, что «историк, не работающий в архиве, не может называться ученым»³⁶. Памятниками дружбы Шереметевского и Чулкова остались 28 открыток с письмами и поздравлениями Чулкова в личном архиве Шереметевского³⁷ и родословная Шереметевских — в архиве Чулкова³⁸.

По этой родословной и другим источникам известно о славных родственниках Владимира Владимировича — семье московских интеллигентов мещанско‑купеческого происхождения. Дед его, Петр Васильевич, заметный в свое время стихотворец, чиновник Опекунского совета и автор «Истории <…> Московского воспитательного дома» (М., 1836), в год своего рождения лишился отца, Василия Ивановича Ватагина, учился на средства М. П. Шереметевой в Сиротском институте и получил там фамилию Шереметевский (родовую фамилию деда вернул себе двоюродный брат В. В. Шереметевского — знаменитый художник‑анималист Василий Алексеевич Ватагин).

Известными в Москве деятелями науки и образования были отец и дядья Владимира Владимировича, четыре Петровича — филолог и педагог‑методист Владимир (учитель русского языка и словесности, инспектор 2‑й Московской гимназии), физиолог Федор (профессор Московского университета, создатель в нем новой физиологической лаборатории), историк Алексей и математик Всеволод (все преподавали в средних и высших московских учебных заведениях)³⁹.

С 1900‑х годов в жизни В. В. Шереметевского все больше места начинают занимать его воспитанники, а затем и семья одного из них, ставшая в результате семьей для самого архивиста. По каким‑то причинам он не женился, но взял на воспитание двух малообеспеченных мальчиков — Костю и Колю Холодковых (позднее также девочку Лиду⁴⁰). Однокашником Николая Холодкова⁴¹ по Комиссаровскому техническому училищу оказался Андрей Ястржембский⁴². Они подружились, и этому, вероятно, способствовала общность судеб — оба рано лишились отцов и учились на средства благотворителей (семье Ястржембских помогал искусствовед С. С. Голоушев⁴³). После женитьбы Холодкова на сестре своего друга, Анне Станиславовне Ястржембской, для всей ее семьи родным человеком стал и Шереметевский. Семья эта, в поколении Анны, помимо Андрея, включала их сестру Ольгу и старшего брата Антона, художника⁴⁴. Все они в середине 1910‑х годов также создали собственные семьи, очень между собой дружили (что отражено, например, в дневнике А. С. Холодковой и на семейных фотографиях), вместе или по соседству снимали летом дачи, вместе, помогая друг другу, уже с младенцами, переживали тяжелые голодные времена революции и Гражданской войны. Социальные катаклизмы им не повредили, а вот вечные спутники войн — эпидемии — унесли две молодые жизни: от тифа в начале 1919 года умер муж Ольги, Георгий Мартынович Бауман, а от испанки еще осенью 1918‑го — жена Андрея, Полина Александровна. Оставшийся с двухлетней дочерью Еленой, Андрей Станиславович через год с небольшим женится на своей двоюродной сестре Валентине Ивановне Каменевой⁴⁵.

С юной Валентиной Ивановной, кузиной его «приемной невестки», Шереметевский знакомится еще в середине 1910‑х годов. Учась на Московских высших женских курсах (1917–1919), она берет у Шереметевского уроки латыни, о чем он вспоминал позднее в стихотворных посланиях, часть которых публикуется ниже.

У Андрея и Валентины Ястржембских в их счастливом и продолжительном браке родились два сына — Лев и Владимир. В конце 1930‑х годов, уже при Шереметевском превращаясь во взрослого молодого человека, старший сын Лев становится интересен архивисту как собеседник и, подобно своим родителям, делается адресатом целого ряда его стихотворных обращений. Приобретя впоследствии известность в качестве историка‑москвоведа и рассказывая о первых своих шагах на этом пути, Лев Андреевич Ястржембский причислял влияние Шереметевского к тем воздействиям, которые наиболее ощутимо сформировали его интересы и определили выбор профессии⁴⁶. Более того — впечатление, произведенное на Льва Андреевича знаниями и самой личностью ученого‑архивиста, оказалось настолько глубоким и сильным, что, пронеся воспоминание через всю жизнь, москвовед в 1990‑х годах решает, что должен наконец заняться биографией Шереметевского и написать его персоналию. К работе был также привлечен автор этих строк, внук Л. А. Ястржембского. При содействии Светланы Романовны Долговой нам предоставили в РГАДА материалы личного дела, и вскоре при поддержке Людмилы Васильевны Ивановой⁴⁷ мы опубликовали посвященные В. В. Шереметевскому биографические статьи: сначала краткую, а чуть позже — обстоятельный очерк⁴⁸ (на основе этих исследований потом были написаны и статьи для «Московской энциклопедии» — о самом Шереметевском и его родственниках⁴⁹).

В ходе изучения наследия В. В. Шереметевского к имеющимся материалам добавились две толстые тетради его дневника 1920–1923 годов, переданные нам приемным внуком автора — Владимиром Николаевичем Холодковым (двоюродным братом Л. А. Ястржембского)⁵⁰. Вдовой Холодкова Ниной Сергеевной мне был позднее подарен дневник А. С. Холодковой (урожденной Ястржембской), еще несколько стихотворений Шереметевского и семейный фотоальбом Холодковых — соответственно, с упоминаниями о Шереметевском (в дневнике) и его фотографиями. После трагической гибели Максима Николаевича Холодкова (внука В. Н. Холодкова) этот комплекс документов дополнился хранившейся у него коллекцией открыток Шереметевского, частично подписанных историку (в том числе Н. П. Чулковым)⁵¹. Все эти материалы, объединенные к настоящему моменту в семейном архиве Ястржембских, ожидают дальнейшего изучения, расшифровки и научного издания⁵².

Стихотворные послания В. В. Шереметевского, часть которых здесь публикуется, ценны тем, что представляют собой единственный известный источник, содержащий информацию о последних семи годах жизни ученого (не считая фотографии 1938 года и справки Ваганьковского кладбища⁵³). В дневнике А. С. Холодковой В. В. Шереметевский упоминается последний раз 1 июля 1933 года. В списках сотрудников архива за 1935–1937 годы он уже не значится⁵⁴.

Лишь 25 посланий В. В. Шереметевского к Ястржембским и несколько стихотворений того же периода, сохранившихся в семье Холодковых, избавляют завершающие страницы его биографии от досадного пробела. Самое раннее из этих произведений датировано 2 апреля 1936 года, а последнее из обращенных к Ястржембским — 17 июля 1943 года (оба посвящены В. И. Ястржембской). Позднее написаны только стихи к Н. А. и А. С. Холодковым — 28 июля 1943 года, в день именин Шереметевского и его приемного внука «Володика» (В. Н. Холодкова)⁵⁵.

Послания, за редким исключением, не отправлялись по почте, а передавались адресатам при встрече или через родных. Главным их литературным достоинством следует считать внимание к деталям. Подробное описание обихода 1930–1940‑х годов, в частности московского быта — обстановки квартир, праздничного стола, — упоминания особенностей профессиональной деятельности и реалий культурной жизни придают этим посланиям значение источника не менее информативного, чем обычные письма в прозе или дневники, причем стихи более тонко передают эмоциональное состояние автора. В общей совокупности и хронологической последовательности они складываются в автобиографическую повесть, волнующую своей драматичностью: сначала в основном шутливые — по поводу семейных праздников и совместного летнего отдыха, затем, в годы войны — все более тревожные, с грустью на фоне попыток поддержать себя и близких. Московское изобилие и безмятежное дачное уединение сменяются картиной лишений в эвакуации, переживаниями за дорогих сердцу людей и, наконец, прощанием с ними, осознанием собственного приближающегося ухода…

О художественной ценности стихов В. В. Шереметевского судить сложнее, но даже если принять, что они по большей части — лишь семейная забава и домашнее графоманство, нельзя также не заметить и того, что перед нами — забава и графоманство человека исключительно ученого, остроумного и мудрого: стихи полны замечательного доброго юмора и самоиронии, отражают круг интересов архивиста — знатока античной культуры и латинского языка, православного месяцеслова и народных примет.

Из‑за ограниченности объема журнальной публикации в нее включены только 10 посланий, подобранных, однако, таким образом, чтобы дать читателю довольно полное представление о последнем периоде жизни Владимира Владимировича и о значении самих стихотворений как исторического источника. Представленные ниже стихотворные послания, не считая небольших отрывков, публикуются впервые, равно как и большая часть материалов семейного архива, которыми проиллюстрирован текст.