Дмитрий Николаевич Свербеев

Родоначальником Валуевых был выехавший XIV веке в Россию из Литвы и принявший православие Окатья-Вал (или Вол), потомки которого верно служили русским великим князьям и царям. Один из Валуевых, Федор Семенович, в 1676 году удостоился дворянства и герба в виде щита, разделенного на два поля: «Правое поле зеленое; в нем три золотые стрелы, остриями соединенные и вверх обращенные. Левое поле красное; в нем выходит справа золотой вол и передними ногами упирается о золотую решетку. На гербе дворянские шлем и корона; намет справа зеленый, слева красный, подложен золотом. Щит держат два льва с поднятыми хвостами»¹.

В семье надворного советника, помещика села Вотолино Великолуцкого уезда Псковской губернии Дмитрия Михайловича Валуева и законной жены его Александры Николаевны было трое сыновей. Старший, Александр, родился 30 августа 1789 года, одиннадцати лет поступил в Морской кадетский корпус. Через год за ним последовал Павел. В сентябре 1802 года гардемарин Александр Валуев ходил на фрегате «Счастливый» для ознакомления с портами Финского залива и Балтийского моря, с августа 1805-го по октябрь 1806-го, уже мичманом, на корабле «Зачатие святой Анны» в составе эскадры доставлял в Померанию 20-тысячный русский экспедиционный корпус². Во время Русско-шведской войны в июне — декабре 1808-го и в мае — октябре 1809-го командир плавучей батареи А. Д. Валуев курсировал от Кронштадта до Свеаборга и Або; его 7-пушечное парусно-гребное судно прикрывало Кронштадт от возможного вторжения вражеского флота и конвоировало транспорты снабжения войск. При формировании Морского гвардейского экипажа (1810) Александр Дмитриевич и Павел Дмитриевич Валуевы поступили под командование капитан-лейтенанта Г. К. Горемыкина, спустя год их произвели в лейтенанты.

Когда 11 июня 1812 года армия Наполеона перешла Неман, а наши войска начали отход от западных границ, Морской гвардейский экипаж обеспечивал наведение мостов при отступлении. Отряд лейтенанта А. Д. Валуева направили для уничтожения оставшихся в Дрисском лагере припасов, чтобы те не достались неприятелю, а также для содействия 2-му и 3-му кавалерийским корпусам в переправе через Двину. По плавучему мосту переправили оба корпуса и затем мост сожгли. Моряки стали «арьергардом арьергарда» 1-й армии генерала М. Б. Барклая-де-Толли, преследуемой по пятам французской кавалерией.

Александр Дмитриевич с отрядом по правому берегу Двины ночью достиг Полоцка и застал там груженые провиантом телеги и немалое число отставших ослабевших солдат. На другом берегу светились бивуачные огни противника, французские кавалеристы поили коней. Не медля, молодой офицер посадил на телеги солдат и отправил их вслед за армией; из найденного провианта уничтожил все, что нельзя было увезти, и с рассветом двинулся дальше. Уже в Москве лейтенант А. Д. Валуев получил орден Святой Анны III степени³.

В октябре после Тарутинского сражения отступление русских войск сменилось наступлением; Александр Дмитриевич наводил понтонные мосты через Днепр, затем на Березине.

Младший из братьев Валуевых, Николай, горя желанием тоже драться с французами, 17 июля 1812 года поступил юнкером в лейб-гвардии Егерский полк. Принимал активное участие в сражениях при Смоленске, Бородине, Тарутине, Малом Ярославце и Красном; в декабре того же года был произведен в прапорщики.

В заграничном походе 1813 года в конце января моряки, несмотря на ледоход, переправили войска через Вислу. В мае произошла битва у Бауцена, куда были стянуты союзные войска, в их числе и Гвардейский экипаж. Два дня кипело ожесточенное сражение, за которым наблюдали императоры Александр I и Наполеон I, каждый со своей стороны. На второй день батальоны моряков, построенные в колонны для атаки, сдерживали противника на правом фланге. Местность не позволяла французам использовать кавалерию, пехота же их не решалась атаковать стойкие батальоны; артиллерия вела по ним губительный огонь. Около 5 часов пополудни ядром был убит капитан-лейтенант Г. К. Горемыкин, и командование принял А. Д. Валуев. Моряки до захода солнца прикрывали российские и прусские войска, начавшие отступление. За понесенные ратные труды Александра Дмитриевича представили к ордену Святого Владимира IV степени.

Под Кульмом Морской экипаж поначалу оставался в резерве, но вскоре занял передовые позиции рядом с семеновцами. Писари, музыканты и другие нестроевые брали ружья убитых товарищей и смело шли в атаку. В этих схватках при матросах, кроме командира, оставались лишь лейтенанты А. Д. Валуев и М. Н. Чихачев. Прусский король учредил особый крест для участников Кульмского боя, весь экипаж получил эти кресты. Александр Дмитриевич удостоился еще и ордена Святой Анны II степени⁴.

Помимо участия в боевых действиях экипаж, как и раньше, занимался понтонными и другими сопутствующими работами, а после занятия Парижа отправился на родину.

Среди героев войны с Наполеоном был генерал-майор Петр Андреевич Кикин. В январе 1816 года его назначили статс-секретарем по принятию прошений на высочайшее имя. Историк и дипломат Д. Н. Свербеев, служивший тогда под началом своего родственника Кикина, не без злопыхательства отмечал в мемуарах: «Болтливым гостем бывал там (в доме Кикиных. — Ю. К.) часто один морской офицер молодых лет, Александр Дмитриевич Валуев; он привез на своем военном корабле в 1815 году Кикина из Англии и пользовался как услужливый и знаменитый путешественник <…> всей свободой несколько нахальной речи. Его сосватали Кикины на родственнице нашей, Языковой, <…> необыкновенно красивой молодой 20-летней девице, которая отличалась, как и все Языковы, необыкновенной дикостью»⁵.

Невеста, Александра Михайловна, была дочерью богатого симбирского помещика Михаила Петровича Языкова. В родовом имении Языково, что в 65 верстах от Симбирска, он возвел каменную Богородскую церковь и большой двухэтажный дом, в парке устроил пруды с островками и беседками. В семье помимо дочерей Александры, Прасковьи и Екатерины росли три сына: Петр, Александр и Николай.

В отличие от невесты, А. Д. Валуев был небогат, ему принадлежала деревня Малая Копышёвка в приходе Спасской церкви села Спасское-Куроедово Симбирского уезда. 19 ноября 1817 года владельца Копышёвки уволили «за болезнью от службы с чином капитан-лейтенанта с мундиром»⁶. 2 сентября 1818-го, незадолго до отъезда из Петербурга, Александр Дмитриевич писал тестю: «Приятным долгом я поставлю поздравить вас <…> с днем вашего Ангела, от искреннего сердца желаю, чтобы вы оной провели как можно приятней и веселей в кругу ваших приятелей и родных, в число коих по Благости Господней надеюсь иметь счастье скоро вступить; и молю его, чтоб он содеял меня достойным вашей любви, и чтоб вы некогда могли бы мною утешаться и не разгневались бы в том, что осчастливили меня, удостоив принять в ваше почтеннейшее семейство; а я с своей стороны употреблю все старание, чтобы доказать, что стою этого счастья»⁷.

Через неделю Валуев отправил в Языково новое письмо — на сей раз адресованное Александре Михайловне:

«Я хотел выехать с субботы на воскресенье, а на место того выеду только сегодня после полуночи, и хотел было выехать ранее, но Марья Ардалионовна (жена П. А. Кикина. — Ю. К.) уговорила меня, чтобы я никак не ездил, потому что понедельник черный день, и я принужден был дать слово. <…> 22-го надеюсь пуститься в путь, чтоб лететь к тебе, моему милому другу, и воображаю мое нетерпение, как дорога мне будет казаться длинна, шумна, и чем буду ближе к тебе, тем нетерпение будет увеличиваться, но за то блаженный день свидания все вознаградит. День, в который я буду читать в глазах моей прелестной Саши ее любовь ко мне, радость меня видеть, я удивляюсь, как я сам по сие время головы не потеряю от восхищения быть любимым таким ангелом, как ты. <…>

Теперь точно от меня писем не жди, в первых числах будущего месяца надеюсь вас обнять и договорить то изустно, чего не умел объяснить на бумаге. <…> Прощай до радостного свидания»⁸.

К тому времени братья Александры Михайловны обучались в Петербургском горном кадетском корпусе и на письма замужней сестры отвечали «коллективными» посланиями. Так, 4 мая 1819 года письмо начал старший брат Петр. На следующем листе уже Александр рассуждал об «истинной любви», которая «должна ослаблять прочие привязанности и собирать их в один предмет новый». Одобряя увлечение сестры книгами из обширной домашней библиотеки, он заметил: «Приятно было мне прочитать описание того, как вы проводите ваше время, а более то, что книги <…> составляют для вас приятное занятие, что были бы люди, ежели бы не было книг!»⁹ Меньший брат, Николай, ограничился краткой припиской.

14 сентября 1820 года у супругов Валуевых родился мальчик. Крестным счастливые родители пригласили Александра Языкова, не замедлившего с ответом:

«Любезные братец и сестрица!

Благодарю вас за письмо от 27-го предыдущего времени и за честь и удовольствие, которые вы мне сделали, выбрав меня крестным отцом любезного моего племянника. <…> В предыдущем письме я желал, чтобы он походил на вас <…>»¹⁰.

Младенца нарекли Дмитрием в память о дедушке. Александра Михайловна прожила недолго и скончалась, когда сынишке не было и двух лет. Как ни боготворил ее Александр Дмитриевич, жизнь брала свое. 22 апреля 1825 года он женился на Екатерине Александровне Карповой из рода князей Смоленских. Во втором браке родилось шестеро детей, но выжили только трое. Их отец служил в Симбирской комиссариатской комиссии, занимавшейся приемкой сукон для армии от фабрикантов, был произведен в коллежские асессоры.

А. Д. Валуев по мере сил и средств вместе с Языковыми принимал участие в просветительских начинаниях. В июне 1833 года 38 симбирских дворян просили губернатора А. М. Загряжского, чтобы он исходатайствовал у императора Николая I соизволение на сооружение в Симбирске памятника уроженцу губернии историографу Н. М. Карамзину. Дворяне также намеревались открыть с этой целью подписку по всей стране. Высочайшее соизволение было получено.

В России узнали о начавшемся сборе средств из публикации в «Северной пчеле» от 21 июля 1833 года. Газета сообщила, что на обеде, данном видными литераторами в честь поэта И. И. Дмитриева, земляка и друга Н. М. Карамзина, присутствовавшие подписались на 4525 рублей. Министр внутренних дел Д. Н. Блудов разослал на сей счет циркулярное предписание всем российским губернаторам. Получил таковое и московский военный генерал-губернатор князь Д. В. Голицын.

Кроме того, Блудов написал московскому губернскому предводителю дворянства графу А. И. Гудовичу: «Зная Вашу <…> просвещенную любовь к наукам и славе отечества и полагая, что дворянство древней русской столицы, в коей Карамзин получил первое свое образование, где развивался великий гений его и где созерцание памятников минувшего, может быть, родило в нем первую мысль его лучшего бессмертного творения, с удовольствием примет участие в изъявлении уважения современников и потомства к памяти мужа, бессмертного своими заслугами в отечественной словесности и истории»¹¹.

Министр также лично обратился к московскому городскому голове И. М. Ярцову, поэтому в подписке участвовали крупнейшие купцы Первопрестольной. Однако близкий друг Н. М. Карамзина А. И. Тургенев, бывший в курсе всех перипетий по сооружению памятника, посчитал, что «Москва, где “История” начата и полунаписана, не отличалась рвением к историографу»¹².

Осенью 1832 года А. Д. Валуев привез 11-летнего Дмитрия в Москву и поместил в пансион профессора М. Г. Павлова. Тихий и робкий мальчик взял с собой «сундучок, наполненный книгами, частью уже прочитанными им прежде». В пансионе он сдружился с сыном отставного гвардии штабс-капитана А. Н. Панова, помещика села Анастасово Курмышского уезда Симбирской губернии. Василий Панов был годом старше; вместе ребята знакомились с новинками французской литературы, совершенствовались в немецком, английском, итальянском языках.

Спустя три года по желанию родных Дмитрий поселился в доме у близкого им человека — историка литературы, поэта, критика С. П. Шевырева, под руководством которого готовился к поступлению в университет. В одном из писем по поводу Степана Петровича он заметил: «Я и прежде уважал его как поэта и как человека, но теперь я стал лучше узнавать его, с некоторого времени мы как-то стали короче, я следую его советам в отношении к учению»¹³.

По уставу 1835 года в Московском университете ввели 4-летний курс обучения, и число кафедр увеличилось, что вызвало одобрительный отзыв у будущего студента. В ноябре он пишет одному из братьев Киреевских, друзей его дядей: «Университет поправляется, и особенно словесное отделение: новые два профессора греческого и латинского — Печерин и Крюков — отличные, а философию будет читать Надеждин»¹⁴...