Памятник А.С. Пушкину на Тверском бульваре

В 2021 году исполняется 35 лет со дня смерти видного советского писателя Валентина Петровича Катаева (1897–1986). Он родился в Одессе, первый этап его биографии связан с этим городом. Но в 1922 году Валентин Катаев перебрался в Москву, и с этого времени его дальнейшая жизнь была московской. В 1978 году Катаев опубликовал книгу «Алмазный мой венец», мемуарно-художественную прозу, в которой писатели и поэты 1920–1930‑х годов выступают под придуманными автором именами-прозвищами («ключик», «мулат», «птицелов» и т. п.). Катаев написал не воспоминания в строгом смысле, а именно художественное произведение, реальность преобразована в книге авторской фантазией, действительность подверглась своего рода мифологизации. «Алмазный мой венец» вызвал ожесточенные споры, у книги нашлись как любители и сторонники авторского видения, так и яростные противники.

Полная разного рода намеков, скрытых и прямых цитат, упоминаний подробностей ушедшего времени, книга В. Катаева несомненно нуждается в комментарии. М. А. Котова и О. А. Лекманов при участии Л. М. Видгофа подготовили такой комментарий, и в 2004 году московское издательство «Аграф» выпустило книгу «В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к роману В. П. Катаева “Алмазный мой венец”». Книга обладает определенными достоинствами, это хорошо подготовленный труд, но у нее есть, как обычно, и недостатки. Главный из них — причем наличие его никак нельзя поставить в вину авторам комментария — отсутствие в книге текста самого романа. К сожалению, комментаторам не удалось получить согласие наследников В. П. Катаева на публикацию своей работы вместе c комментируемым произведением. Кроме того, книга 2004 года не свободна от некоторых неточностей. Одна из самых досадных — неверно указан адрес Катаева в 1920-е годы: вместо необходимого «Мыльников переулок, д. 4, кв. 2А» по оплошности напечатано, что писатель жил в Мыльникове переулке в доме 2 (кв. 2А).

В недавнее время авторы комментария предприняли попытку переиздать свою работу, на этот раз вместе с текстом романа. Комментарий был расширен, неточности были устранены. Но согласия на публикацию романа в сочетании с комментарием снова не было получено.

Хочется верить, что пройдет время и «Алмазный мой венец» и комментарий к нему все-таки встретятся в одной книге, под одной обложкой.

Леонид Видгоф, будучи, в частности, московским краеведом, отвечал в общей работе за объяснение московских реалий в книге Катаева (а в ней Москва представлена широко и интересно). Но и в эту часть работы внесли свой существенный вклад О. А. Лекманов и М. А. Котова. Заручившись согласием коллег по созданию комментария, Л. Видгоф предлагает всем интересующимся ознакомиться с обширными выдержками из общего труда, которые получили название «Московский комментарий». Цитаты из романа сопровождают пояснения. Фотоматериалы дополняют текст. Название романа ниже обозначается как АМВ. Цитаты из романа приводятся с указанием страниц по изданию: Катаев В. П. Трава забвенья. М.: Вагриус, 2000 (в этом издании помещены две книги Катаева — «Алмазный мой венец» и «Трава забвенья»). Рядом с указанием на страницу в цитируемом издании ставится порядковый номер комментария, чтобы поясняемый фрагмент текста мог быть легко найден в любом другом издании АМВ.

1. С. 20. Не могу взять грех на душу и назвать их подлинными именами. Лучше всего дам им всем прозвища, которые буду писать с маленькой буквы, как обыкновенные слова: ключик, птицелов, эскесс… Исключение сделаю для одного лишь Командора. Его буду писать с большой буквы... «Командор» в романе — Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930). Его «псевдоним» в АМВ, по замечанию исследователя, отразил сочетание в Маяковском «бендеровского озорства с величественностью Каменного Гостя» (Ронен О. «Инженеры человеческих душ»: к истории изречения // Лотмановский сборник. 2. М., 1997. С. 393). В АМВ о Маяковском говорится часто, но понемногу, вероятно, потому, что до этого он уже побывал одним из главных героев катаевской повести «Трава забвенья» (1964–1967). Но и в АМВ сказано о восхищенном восприятии стихов Маяковского Катаевым и его друзьями: «Боже мой, как мы тогда упивались этими стихами…» (с. 130). Отношение Маяковского к Катаеву было доброжелательным, что не исключало и критических выпадов: см. иронические строки из стихотворения Маяковского «Соберитесь и поговорите-ка» (1928): «Мы знаем, / чем / фарширован Катаев, / и какие / формы у Катаева», а также реплику Маяковского об очерке Катаева «То, что я видел» (Литературная газета. 1929. № 11), прозвучавшую в выступлении поэта на Дне комсомола Красной Пресни 25 марта 1930 г.: «Очень часто говорят, что писатель должен войти в производство, а для этого какой-нибудь Катаев покупает за сорок копеек блокнот, идет на завод, путается там среди грохота машин, пишет всякие глупости в газете и считает, что он свой долг выполнил. А на другой день начинается, что это — не так и это — не так» (Маяковский В. В. Полн. собр. соч.: в 13 т. Т. 12. М., 1959. С. 426). По сведениям, исходящим от недоброжелателей Катаева, в последний вечер жизни автора «Во весь голос» Катаев «подсказал Маяковскому выход», «крикнув ему вслед: “Не вздумайте повеситься на подтяжках!”» (Гофф И. А. На белом фоне. Рассказы. Воспоминания. М., 1993. С. 21).

В конце 1929 г. Катаев переехал из Мыльникова переулка (одно из важнейших мест в московской топографии АМВ — см. ниже) в Малый Головин переулок у Сретенки; см. «Вся Москва» на 1930 г. — «Алфавитный указатель лиц, упомянутых в справочнике», с. 379: «Катаев Валент. Петр., писатель. М. Головин п., 12, кв. 1. Т. 5-77-51 (Газ. “Гудок”)». См. также: Романюк С. К. Из истории московских переулков. М., 1988. С. 284. Квартира была в первом этаже. Катаев вспоминал о том, что Маяковский провел у него ночь перед своей кончиной. Маяковский, пишет Катаев в повести «Трава забвенья», «внимательно смотрел в мое маленькое окно почти на уровне земли, выходившее во двор извозчичьего трактира, одной из тех чайных, каких в то время осталось еще довольно много по переулкам Сретенки. Двор был заставлен кончавшими свой век ободранными пролетками, и лошади с надетыми на морды торбами заглядывали в окошко, встречаясь взглядами с Маяковским, по-видимому, чувствуя его хорошее к себе отношение» (Катаев В. П. Трава забвенья // Катаев В. П. Трава забвенья. М.: Вагриус, 2000. С. 355). Об извозчичьем дворе и трактире под вывеской «Бухта» упоминает и Юрий Олеша в записи, датированной 10 декабря 1930 г. (Олеша жил тогда у Катаева). Олеша переиначивает название переулка: он называет Малый Головин Малым Половинным переулком. Комментатор «Книги прощания» В. В. Гудкова (Олеша Ю. К. Книга прощания. М., 2001) ошибочно отождествляет «Малый Половинный» с Мыльниковым переулком. Мыльников переулок находится не у Сретенки, а у Чистых прудов, причем не имеется никаких данных о пивных или чайных в Мыльниковом переулке в конце 1920-х гг. Зато в справочнике «Вся Москва» на 1929 г. упоминается столовая «Москоопстол», помещавшаяся там же, где жил Катаев: «“Москоопстол”, кооп. Т-во — Головин пер., 12/11» (раздел справочника «Торговые предприятия», с. 707).

2. С. 20. А, например, щелкунчик будет у меня, как и все прочие, с маленькой буквы, хотя он, может быть, и заслуживает большой буквы, но ничего не поделаешь: он сам однажды, возможно, даже бессознательно назвал себя в автобиографическом стихотворении с маленькой буквы: <…> Ох, как крошится наш табак, щелкунчик, дружок, дурак!» Имеется в виду Осип Эмильевич Мандельштам (1891–1938). Цитируется его стихотворение «Куда как страшно нам с тобой…», обращенное к жене поэта. Отношение Мандельштама к Катаеву было двойственным. Согласно воспоминаниям Н. Я. Мандельштам, «О. М. хорошо относился к Катаеву. “В нем есть настоящий бандитский шик”, — говорил он» (Мандельштам Н. Я. Воспоминания // Мандельштам Н. Я. Собр. соч.: в 2 т. Т. 1. Екатеринбург, 2017. С. 370). Ср. в конспекте, который Н. А. Подорольский вел на вечере Катаева 14.03.1972 г.: «С Мандельштамом дружили» (ОР РГБ. Ф. 831. Карт. 3. Ед. хр. 64). Заслуживает быть упомянутым то обстоятельство, что в 1930‑е гг. Катаев помогал Мандельштаму и его жене материально. Свидетельство В. В. Шкловской-Корди: «Осип Эмильевич говорил Катаеву: “Почему ты так… Назначь мне сто рублей в месяц. Тебе это ничего не стоит. Но регулярно. Чтобы мне не просить каждый раз”» (Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников. М., 2002. С. 108). В письме-доносе Н. И. Ежову от 16 марта 1938 г. генеральный секретарь СП СССР В. П. Ставский сообщал: «Его <Мандельштама. — Коммент.> поддерживают, собирают для него деньги, делают из него “страдальца” — гениального поэта, никем не признанного. В защиту его открыто выступали Валентин Катаев, И. Прут и другие литераторы, выступали остро» (Цит. по: Нерлер П. М. Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. М., 2010. С. 93). См. также протокол допроса О. Мандельштама от 17 мая 1938 г. — поэт говорил о том, что читал свои стихи на квартире у Катаева и что Катаев оказывал ему «материальную поддержку» (Там же. С. 102). Появление в АМВ прозвища Мандельштама вслед за прозвищем Маяковского было «предсказано» в «Траве забвенья», где описана встреча этих двух поэтов в бывшем магазине Елисеева на Тверской: «Однажды в этом магазине, собираясь в гости к знакомым, Маяковский покупал вино, закуски и сласти. <…> Именно в этот момент в магазин вошел Осип Мандельштам — маленький, но в очень большой шубе с чужого плеча до пят — и с ним его жена Надюша с хозяйственной сумкой. Они быстро купили бутылку “каберне” и четыреста граммов сочной ветчины самого высшего сорта. Маяковский и Мандельштам одновременно увидели друг друга и молча поздоровались». Мандельштам, по словам Катаева, «был в этот момент деревянным щелкунчиком с большим закрытым ртом, готовым раскрыться как бы на шарнирах и раздавить Маяковского, как орех. Сухо обменявшись рукопожатием, они молчаливо разошлись. Маяковский довольно долго еще смотрел вслед гордо удалявшемуся Мандельштаму, но вдруг… протянул руку, как на эстраде, и голосом, полным восхищения, даже гордости, произнес на весь магазин из Мандельштама: — “Россия, Лета, Лорелея”» (Катаев В. П. Трава забвенья // Катаев В. П. Трава забвенья. М.: Вагриус, 2000. С. 359–360).

3. С. 20. Ю. О. я уже назвал ключиком. Ведь буква Ю — это, в конце концов, и есть нечто вроде ключика. А остальные прописные О иллюминаторов были заглавные буквы имен его матери и жены. «Ключик» в АМВ — Юрий Карлович Олеша (1899–1960), ближайший друг-соперник юности и молодости Катаева. «— Можно свистеть вальс и не только на двенадцати косточках. Я умею свистеть и ключиком… — Ключиком? Как? Покажи. У меня есть чудный ключик…» (Олеша Ю. К. Три толстяка // Олеша Ю. К. Избранные сочинения. М., 1956. С. 212). Ср. также в мемуарах Л. Славина о Ю. Олеше (напечатанных в сборнике, который Катаев, без сомнения, штудировал и где его воспоминания симптоматично отсутствуют): «Как уловить его музыкальный ключ <курсив наш. — Коммент.>, весь этот контрапункт ума, изящного лукавства, завораживающего полета мысли?» (Славин Л. И. // Воспоминания о Юрии Олеше. М., 1975. С. 11). Стилистика прозы Олеши кардинально повлияла на поэтику позднего Катаева. Ср. с мнением В. Б. Шкловского о Катаеве: «Он попал под влияние Олеши и никогда не мог от него освободиться» (Чудаков А. П. Спрашиваю Шкловского // Литературное обозрение. 1990. № 6. С. 96) и со свидетельством Б. Е. Галанова: «…мне доводилось слышать от Валентина Петровича, что своей новой “прозой” он во многом обязан Олеше» (Галанов Б. Е. В. Катаев. Размышления о мастере и диалоги с ним. М., 1989. С. 210–211). Ср. также в конспекте, который вел Н. А. Подорольский на вечере Катаева 14 марта 1972 г.: «Влиял Олеша. Завидовал ему “зеленой завистью”» (ОР РГБ. Ф. 831. Карт. 3. Ед. хр. 64). По воспоминаниям Е. А. Попова, на встрече с молодыми литераторами в 1977 г. Катаев назвал Олешу «лучшим писателем XX века», «величие которого состоит в том, что он, вместе с Катаевым, изобрел “ассоциативную прозу”» (Попов Е. А. Подлинная история «Зеленых музыкантов». М., 1999. С. 270). Об отношении Олеши к писательскому дару Катаева см., например, в мемуарах В. Ф. Огнева: «Помню <…>, что Юрий Карлович говорил о Катаеве, приводил его блистательные сравнения» (Огнев В. Ф. Амнистия таланту. Блики памяти. М., 2001. С. 263). О взаимоотношениях Катаева и Олеши в конце 1920-х гг. см., например, в мемуарах П. Маркова: «Оба они в это время продолжали серьезную в самом существе дружбу, завязавшуюся еще в Одессе, но одновременно хранили в себе нечто заговорщицкое, существовавшее лишь между ними, окрашенное иронией, которой у них было не занимать стать. При всей их дружбе они не только не походили друг на друга, но во многом были прямо противоположны, хотя бы по характеру юмора» (Марков П. // Воспоминания о Юрии Олеше. М., 1975. С. 106). «В последние годы отношения между Валентином Петровичем и Юрием Карловичем были, мягко говоря, прохладными» (Хелемский Я. А. Пан Малярж // Вопросы литературы. 2001. Май–июнь. С. 290), причем в этом, как правило, винят исключительно Катаева, меж тем как Олеша якобы «не то что камня, самой крохотной песчинки» никогда не кинул «в друга своей юности» (Сарнов Б. М. Величие и падение «мовизма» // Октябрь. 1995. № 3. С. 188). Это не вполне соответствует действительности, как, впрочем, и суждение знакомца обоих писателей Л. И. Гинцберга: «Никакой вины Катаева в том, что он преуспел больше Олеши, нет; просто он работал более целеустремленно (и меньше пил)» (Независимая газета. 2001. 3 марта. С. 8). Так или иначе, но 2 декабря 1955 г. Олеша писал своей матери о Катаеве: «Я с ним поссорился лет семь тому назад, и с тех пор мы так и не сошлись. Иногда я грущу по этому поводу, иногда, наоборот, считаю, что Катаев плохой человек и любить его не надо. Тем не менее с ним связана заря жизни, мы вместе начинали» (Цит. по: Гудкова В. В. Примечания // Олеша Ю. К. Книга прощания. М., 2001. С. 463). Ср. в воспоминаниях И. Кичановой-Лившиц о М. Зощенко: «…для меня навсегда останется загадкой, почему <…> Ю. К. Олеша был почти до робос­ти предан Катаеву» (Кичанова-Лившиц И. // Воспоминания о Михаиле Зощенко. СПб., 1995. С. 445). И далее: «М. М. <Зощенко. — Коммент.> очень огорчало то обстоятельство, что Катаев отвернулся от Олеши, и он хотел их примирить. Катаев обижал, был резок с Олешей. М. М. рассказал <…>, как он шел с Олешей по улице и встретил Катаева. Он взял Олешу за руку и не дал ему сразу уйти. Но примирение не состоялось — Катаев резко свернул в сторону и пошел прочь» (Там же. С. 445), а также в неопубликованных мемуарах И. Боярского: «В наших беседах <с Олешей. — Коммент.> я почувствовал, что между Юрием Карловичем и Валентином Петровичем Катаевым была старая, неуловимая для постороннего глаза вражда. Юрий Карлович очень часто порицал Катаева за его неуважительное отношение к себе, за присущие ему черты характера — скупость, высокомерие» (Боярский И. Я. Литературные коллажи). В мемуарах Инны Гофф, в свою очередь, приведена такая реплика Катаева об авторе «Трех толстяков» и молодых писателях 1930-х гг.: «Олеша окружал себя шпаной, ему нравилось почитание… Он был как подсадная утка — потом их сажали» (Гофф И. А. На белом фоне. Рассказы. Воспоминания. М., 1993. С. 18). Тем не менее, отвечая в 1983 г. на вопрос интервьюера «Кто был самым близким вашим другом?», Катаев назвал фамилию Олеши (Известия. 1983. 8 октября. С. 3). А о талантливости Олеши в АМВ сказано недвусмысленно: «Он был во всем гениален…» (с. 97)...