1812 год в жизни Василия Андреевича Жуковского (1783–1852)

Известие о вторжении Наполеона в пределы России застало В. А. Жуковского в его орловском имении Холх. Вскоре он отправился в Москву, чтобы вступить там в ополчение, поскольку в Орле и в Туле оно еще не начало формироваться.

В конце июля 1812 года Василий Андреевич писал князю П. А. Вяземскому: «Дней через десять я у тебя в доме. Вероятно, найду тебя облаченного в мундир военный. Приготовь и мне такой же. Хочу окурить свою лиру порохом… Смотри же: вместе и неразлучно, на голове крест, а на груди и перед глазами честь» (список цитируемых источников см. в конце). Крест на кивере являлся знаком ополчения. О дате отъезда Жуковского свидетельствует дневниковая запись, сделанная 2 августа Е. А. Протасовой — сводной старшей сестрой и матерью «музы» поэта Маши: «Уехал наш добрый Жуковский. Да благословит Господь Бог путь и намерение его. В сборах своих он много мне показал истинной дружбы».

В Москву Жуковский прибыл 10 августа и тут же отправился в дом генерал‑губернатора Ф. В. Ростопчина на Большой Лубянке, 14, где происходила запись в Московскую военную силу (ополчение). Всего записалось почти 35 000 человек. Командовал ополчением генерал‑лейтенант И. И. Морков. Было сформировано 8 пехотных полков, 3 егерских и 1 конный.

15 августа В. А. Жуковский записался в 1‑й пехотный полк Московской военной силы в чине поручика, поскольку в статской службе (хотя к тому времени он уже 10 лет как оставил ее, не ужившись в Соляной конторе) имел чин титулярного советника. Его назначили командиром роты. Полк сформировал и полностью обмундировал на собственные средства один из богатейших московских жителей — князь Н. С. Гагарин. В благодарность государь назначил князя шефом полка и пожаловал в камергеры. Командовал полком опытный военный —
отставной подполковник Н. П. Свечин, родственник Жуковского, женатый на его сводной племяннице Марии Николаевне, в девичестве Вельяминовой. Среди полковых офицеров было также несколько знакомцев Жуковского по кругу тульского дворянства, в том числе племянник и полный тезка — прапорщик В. А. Азбукин — и поручик Н. М. Офросимов, брат которого, А. М. Офросимов, женился на другой сводной племяннице поэта — Марии Петровне, в девичестве Юшковой.

В эти дни Жуковский навестил Н. М. Карамзина, уже отправившего жену и детей в Ярославль и гостившего на даче Ф. В. Ростопчина, занимавшей огромное пространство на землях нынешних Сокольнического и Красносельского районов. Карамзин тоже хотел вступить в ополчение, но не смог по возрасту и нездоровью.

1‑й пехотный полк Московской военной силы размещался в Хамовнических казармах (ныне — Комсомольский проспект, 18–22). Их здания строились в 1807–1809 годах в стиле раннего классицизма архитектором М. М. Казаковым — сыном великого московского зодчего М. Ф. Казакова. За месяц ополченцев успели обучить строю и самым простым ружейным приемам. В статье Н. В. Самовер «“Русские крестоносцы”. 1‑й пехотный полк Московского ополчения в войне 1812 года» читаем:

«Кутузов готовился к решающему сражению и торопил московского генерал‑губернатора Ростопчина с присылкой подкрепления. 14 августа в Москве состоялись торжественные проводы ополчения. Полки были выстроены на Земляном валу у Спасских казарм. Отслужили молебен, и мос­ковский викарий преосвященный Августин вручил ополченцам вместо знамен простые церковные хоругви. Под этими хоругвями они и выступили в поход. Это уподобило движение ополчения гигантскому крестному ходу вооруженных людей, и образ крес­тоносной рати приобрел окончательную завершенность.

В тот же день войско расположилось лагерем на Поклонной горе, а 17‑го двинулось навстречу неприятелю. Тем не менее, формирование полка еще не было закончено. Несмотря на то, что, согласно ведомости от 19 августа, 1‑й пехотный полк прибыл на место дислокации в Можайск, имея в своем составе 2400 ратников, на самом деле он оставался недоукомплектованным. <…> Так, поручик Жуковский покинул столицу только 19 августа, очевидно, с одним из запоздавших отрядов».

Последнее подтверждается письмом Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву от 20 августа 1812 года: «Я благословил Жуковского на брань: он вчера выступил отсюда навстречу к неприятелю». Карамзин и Вяземский проводили Жуковского у Хамовнических казарм. Пять дней спустя к Бородину отправился и П. А. Вяземский, записавшийся в казачий полк, сформированный на средства графа М. А. Дмитриева-Мамонова. Сам Мамонов был шефом полка, а командиром — знаменитый кавалерист князь Б. А. Святополк-Четвертинский. Но Мамоновский полк формировался долго — сначала в Ярославле, затем в Серпухове. Лишь один его эскадрон позже принял участие в Тарутинском сражении. Не желая ждать, Вяземский по протекции Святополк-Четвертинского получил место адъютанта у генерала М. А. Милорадовича.

В. А. Жуковский со своим отрядом следовал в пешем строю и с дороги писал родным письма, которые, к сожалению, не сохранились. Так, 25 августа Е. А. Протасова отметила в дневнике: «Получено письмо от Жуковского из деревни Перхуткиной (ныне — Перхушково. — Г. З.). Он прошел пешком 28 верст, идет к Можайску». Часть полка отделили и направили на несение тыловой службы, чтобы высвободить для сражения силы регулярной армии. Оставшуюся часть во главе с шефом полка Н. С. Гагариным и командиром Н. П. Свечиным включили в большой отряд ополчения под командованием И. И. Моркова. Отряд этот разместился на левом — «багратионовском» — фланге русской армии, на Старой Смоленской дороге, позади 3‑го корпуса генерал‑лейтенанта Н. А. Тучкова.

По неслучайному совпадению село Бородино принадлежало семье друга В. А. Жуковского — поэта‑партизана Д. В. Давыдова, который в «Дневнике партизанских действий» так вспоминал об этих днях: «Там, на пригорке, где некогда я резвился и мечтал, где я с алчностью читывал известия о завоевании Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции, — там закладывали редут Раевского: красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и кипел егерями… Все переменилось! Глядел, как шумные толпы солдат разбирали избы и заборы Семеновского, Бородина и Горок для строения биваков и раскладывания костров… Слезы воспоминания сверкнули в глазах моих, но скоро осушило их чувство счастья видеть себя и обоих братьев своих вкладчиками крови и имущества в сию священную лотерею!» В Бородинском сражении Денис Давыдов не участвовал, отправившись во главе летучего отряда из 50 гусар и 80 казаков в рейд по тылам неприятеля.

О дне Бородина В. А. Жуковский вспоминал в 1839 году: «Две армии стали на этих полях одна перед другой: в одной Наполеон и все народы Европы, в другой — одна Россия. Накануне сражения (25 августа) все было спокойно: раздавались одни ружейные выстрелы, которых беспрестанный звук можно было сравнить со стуком топоров, рубящих в лесу деревья. Солнце село прекрасно, вечер наступил безоблачный и холодный, ночь овладела небом, которое было темно и ясно, и звезды ярко горели; зажглись костры, армия заснула вся с мыслию, что на другой день быть великому бою. Тишина, которая тогда воцарилась повсюду, неизобразима; в этом всеобщем молчании, в этом глубоком темном небе, которого все звезды видны и которое так мирно распростиралось над двумя армиями, где столь многие обречены были на другой день погибнуть, было что‑то роковое и несказанное. И с первым просветом дня грянула русская пушка, которая вдруг пробудила повсеместное сражение… Мы стояли в кустах на левом фланге, на который напирал неприятель, ядры невидимо откуда к нам прилетали; все вокруг нас страшно гремело, огромные клубы дыма поднимались на всем полукружии горизонта, как будто от повсеместного пожара, и, наконец, ужасною белою тучею обхватили половину неба, которое тихо и безоблачно сияло над бьющимися армиями. Во все продолжение боя нас мало‑помалу отодвигали назад. Наконец, с наступлением темноты сражение, до тех пор не прерываемое ни на минуту, умолкло. Мы двинулись вперед и очутились на возвышении посреди армии; вдали царствовал мрак, все было покрыто густым туманом осеннего дыма, и огни биваков неприятельских горели в этом тумане тусклым огнем, как огромные раскаленные ядра. Но мы недолго оставались на месте: армия тронулась и в глубоком молчании пошла к Москве, покрытая темной ночью».

Несмотря на то, что часть, в которой находился В. А. Жуковский, не ввели в сражение, в ней оказалось немало убитых и раненых от долетавших французских ядер. Другие же мос­ковские ополченцы, в том числе и из 1‑го пехотного полка, в бою участвовали. Не успев освоить за короткое время ружейную стрельбу и приемы штыкового боя, они сражались привычным для них оружием и проявили недюжинную сноровку и отвагу. Как свидетельствовал французский офицер Винтурини: «Высокий лес ожил и завыл бурею. Семь тысяч русских бород высыпало из засады. С шумным криком, с самодельными пиками, с домашними топорами они кидаются на неприятеля и рубят людей, как дрова».

Вместе с русской армией 1‑й пехотный полк Московского ополчения, прикомандированный к 3‑му пехотному корпусу, которым после ранения при Бородине Н. А. Тучкова командовал генерал‑лейтенант П. А. Строганов, двинулся к Москве. Шагал в его рядах и Жуковский. Во время одного из переходов он встретил приятеля юности А. С. Кайсарова. Еще в 1801 году оба участвовали в Дружеском литературном обществе (В. А. Жуковский, А. Ф. Воейков, братья Тургеневы, А. Ф. Мерзляков, С. Е. Родзянка, братья Кайсаровы), собиравшемся в маленьком ветхом домике А. Ф. Воейкова в Поддевичьем, близ Новодевичьего монастыря. Общество просуществовало всего лишь полгода, но навсегда вошло в историю российской словесности. В нем царил подлинный культ дружества и поэзии. Вспоминая об этих собраниях в элегии «Вечер» (1806), В. А. Жуковский писал:

О братья! о друзья! где наш священный круг?

 Где песни пламенны и Музам и свободе?

 Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?

 Где клятвы, данные природе?..

 Каждый из юных тогда еще участников Общества пошел своей дорогой. А. С. Кайсаров стал профессором Дерптского университета, в котором В. А. Жуковскому позже предстояло получить докторскую степень. Теперь же Кайсаров являлся начальником походной типографии, а его брат Паисий, имевший чин полковника, — адъютантом М. И. Кутузова. Вместе они проделали с русской армией весь путь отступления через Москву до Тарутинского лагеря. А. С. Кайсаров сумел убедить друга, что пером тот принесет гораздо больше пользы Отечеству, нежели оружием, которым Жуковский владел плохо, подобно возвышенному певцу Ивику из еще не написанной им баллады «Ивиковы журавли». По рекомендации П. С. Кайсарова поэт был переведен из 1‑го пехотного полка Московской военной силы в свиту М. И. Кутузова и 6 сентября официально прикомандирован к Главной квартире. Полк же впоследствии принял участие в сражениях при Тарутине, Малоярославце, под Красным и дошел до Борисова.

Штаб Кутузова располагался тогда в деревне Романово, а затем — в Леташевке. Вскоре по распоряжению главнокомандующего Жуковский отправился в Орел к губернатору П. И. Яковлеву, которого хорошо знал, чтобы курировать там размещение пленных и устройство госпиталей. В город он прибыл 10 сентября. Дочь Е. А. Протасовой Маша записала в дневнике: «Вдруг наш добрый Жуковский явился из армии курьером к губернатору в 7 часов вечера. Этот бесподобный вечер никогда не забудется… Было очень много гостей, все приходили его смотреть, он нас успокоил много насчет дурных слухов, которые у нас носились… Он приехал к губернатору, чтобы ему рассказать, что сюда в Орел привезут 5 тысяч человек раненых; 30 будут стоять у Плещеевых в доме, и мне готовить для них корпию и бандажи»…