По значимости Н. И. Пирогова в русском национальном сознании его, безусловно, можно поставить в один ряд с такими гениями, как А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой, К. С. Станиславский, М. В. Ломоносов, Д. И. Менделеев, И. П. Павлов... Жизни и трудам Николая Ивановича, однажды сказавшего (и подтвердившего это всей своей многогранной титанической деятельностью): «Профессия врача — подвиг», — посвящена публикуемая ниже статья. Один из верных его последователей — Н. В. Склифосовский (1836–1904) — утверждал: «Народ, имевший своего Пирогова, имеет право гордиться».

Многие медицинские светила являлись создателями собственных научных школ. В случае с Н. И. Пироговым говорить о школе попросту нет смысла, поскольку, по общему признанию современников, его учениками считали себя все русские врачи. Считали и продолжают считать. Причем не только в профессиональном, но и в морально‑нравственном отношении. Хорошо известен воистину подвижнический труд Н. И. Пирогова на различных театрах военных действий во имя спасения человеческих жизней. Выдающийся хирург С. С. Юдин (1891–1954) писал: «Я не ошибусь, утверждая, что <…> как хирург военно‑полевой хирургии Пирогов не имел себе равного во все века, в любой стране, у всех народов». Сегодня подвиг Учителя повторяют, следуя его заветам, наши медики, героически исполняющие свой врачебный и человеческий долг на фронтах Специальной военной операции. И здесь нельзя не вспомнить слова, сказанные еще в 1908 году другим верным последователем Н. И. Пирогова — будущим главным хирургом Красной армии Н. Н. Бурденко (1876–1946): «Память о людях, подобных [Пирогову], должна быть поддерживаема, как светильник, льющий кроткий примирительный свет. В ее живучести — утешение для тех, на кого могут нападать минуты малодушного неверия в возможность и осуществимость добра и справедливости на земле».

Предлагаемый вниманию читателей материал подготовлен редакцией; список использованной литературы приложен в конце.

*  *  *

Николай Иванович Пирогов появился на свет в Москве. Вот что он писал на склоне лет:

«Мне сказали, что я родился 13 ноября 1810 года. Жаль, что сам не помню. Не помню и того, когда начал себя помнить; но помню, что долго еще вспоминал или грезил какую‑то огромную звезду, чрезвычайно светлую. Что это такое было? Детская ли галлюцинация, следствие слышанных в ребячестве длинных рассказов о комете 1812 года, или оставшееся в мозгу впечатление действительно виденной мною в то время, двухлетним ребенком, кометы 1812 года, <…> не знаю. <…>

Мой родительский дом, сгоревший во время нашествия французов в Москву, потом снова выстроенный, стоял в приходе Троицы в Сыромятниках. О времени моих воспоминаний, то есть о возрасте, к которому относятся первые мои воспоминания, я сужу из того, что живо помню еще и теперь беличье одеяльце моей кровати, любимую мою кошку Машку, без которой я не мог заснуть, белые розы, приносившиеся моей нянькою из соседнего сада <…> и при моем пробуждении стоявшие уже в стакане воды возле моей кроватки; мне было тогда, наверное, не более 7‑ми лет; по крайней мере, года 4 отделяют эти воспоминания от других, уже совершенно ясных, относящихся к моему десятилетнему возрасту. <…>

Я знаю от моих родителей — я научился русской грамоте почти самоучкой, когда мне было 6 лет, и я хорошо помню, что учился именно по карикатурам, изданным в виде карт в алфавитном порядке. Первая буква представляла глухого мужика и бегущих от него в крайнем беспорядке французских солдат, с подписью:

Ась, право, глух мусье, что мучит старика,

Коль надобно чего, спросите казака.

<…> Эти карикатуры над кичливым, грозным и побежденным Наполеоном вместе с другими изображениями его бегства и наших побед развили во мне рано любовь к славе моего отечества. В детях, как я вижу, это первый и самый удобный путь к развитию настоящей любви к отечеству».

Из детских игр одна была «весьма замечательна для меня тем, что она как будто приподнимала мне завесу будущего. Это была странная для ребенка забава, и называлась [она] домашними игрою в лекаря. Происхождение ее и история ее развития такие.

Старший брат мой лежал больной ревматизмом; болезнь долго не уступала лечению, и уже несколько докторов поступали на смену один другому, когда призван был на помощь Ефрем Осипович Мухин¹, в то время едва ли не лучший практик в Москве. <…> Я стал играть в лекаря потом, когда присмотрелся к действиям доктора при постели больного, когда результат лечения был блестящий. <…> Я начал разыгрывать роль доктора, посадив и положив несколько особ, между прочими и кошку, переодетую в даму; переходя от одного мнимо‑больного к другому, садился за стол, писал рецепты и толковал, как принимать лекарства».

Эта игра «в лекаря» оказала решающее влияние на жизнь Н. И. Пирогова, а Е. О. Мухин и в дальнейшем продолжал оставаться его «добрым гением».

В семье Пироговых родилось четырнадцать детей; многие умерли в младенчестве. Николай был предпоследним. Отец, Иван Иванович, майор, служил военным казначеем, да еще «получал хороший доход от частных дел, которые он умел, как я слыхал потом, вести хорошо». Мать, Елизавета Ивановна, происходила из купеческого сословия. Проживали Пироговы в собственном доме на Сыромятнической улице.

Николая отдали в частный пансион для детей благородного звания, открытый известным публицистом, издателем, педагогом В. С. Кряжевым. Однако вскоре налаженное мерное течение жизни семьи было нарушено. Случилось так, что старший брат Николая Петр проигрался в карты, и это дорого обошлось семейному бюджету. Увы, беда, как известно, не ходит одна. Сослуживец отца по фамилии Иванов, отправленный на Кавказ с поручением отвезти туда 30 000 рублей — гигантская сумма по тем временам, — скрылся с деньгами, значительную часть которых присудили возместить Ивану Ивановичу. «Было ли тут несоблюдение формальностей — до меня не дошло, но помню: отец горько жаловался на несправедливость. В конце концов пришлось уплатить, а для этого пришли описывать все имение и все наличное в казну: описали дом, мебель, платье. Помню, как матушка и сестры плакали, укладывая в сундуки разный хлам. <…> Отец вышел в отставку».

Средств на оплату обучения в пансионе Кряжева не стало. Отец обратился за советом к Е. О. Мухину, и Ефрем Осипович порекомендовал отправить Николая учиться в университет, хотя юноше на тот момент не исполнилось еще четырнадцати лет. Но знал он «гораздо больше, чем <…> требовали», и при «покровительстве» Мухина успешно сдал вступительные экзамены. 24 сентября 1824 года его приняли в число студентов.

Жилось тогда университетской молодежи сравнительно вольготно. «Болтать, даже и в самих стенах университета, можно было вдоволь о чем угодно. Шпионов и наушников не водилось. <…> Городская полиция не имела права распоряжаться со студентами и провинившихся должна была доставлять в университет. Мундиров еще не существовало. О каких‑нибудь демонстрациях никогда никто не слыхал». Студенты спорили на самые разные темы, читали стихи римских классиков, Пушкина, запрещенного Рылеева, обсуждали масонство, немецких философов. Толковали и о факультетских делах, в том числе о всеобщем любимце — ординарном профессоре патологии и терапии М. Я. Мудрове²: “Ну, братцы, угостил сегодня Матвей Яковлевич!” — “Да надо ручки и ножки его расцеловать за сегодняшнюю лекцию. Недаром сказал: запишите себе от слова до слова, что я вам говорил; этого вы нигде не услышите”. — “Да, Матвей Яковлевич молодец, гений! Чудо, не профессор. Читает божественно!”».

* * *

24 мая 1828 года Н. И. Пирогов окончил университет. В выборе им дальнейшего жизненного пути вновь решающую роль сыграл Е. О. Мухин, посоветовавший молодому коллеге отправиться в Дерптский университет, где недавно открылся так называемый Профессорский институт, призванный готовить для российских вузов квалифицированных преподавателей. Мухин же одобрил выбор предмета, в котором Пирогов намеревался совершенствоваться, — хирургия. Немаловажное замечание Ефрема Осиповича: будущий профессор должен иметь зычный голос и хорошую дикцию. Он «заставил меня громко и не переводя духа прочесть какой‑то длиннейший период в изданной им³ физиологии Ленгоссэка⁴, что я и исполнил [на экзамене] вполне удовлетворительно. Тотчас же имя мое было внесено в список желающих, то есть будущих членов Профессорского института».

Сделаем здесь небольшое отступление, чтобы привести благодарные прочувствованные слова Н. И. Пирогова в адрес своего «доброго гения»: «Непременно предопределено было Е. О. Мухину повлиять очень рано на мою судьбу. В глазах моей семьи он был посланником Неба; в глазах 10‑летнего ребенка, каким я жил в 1820‑х годах, <…> он был благодетельным волшебником, чудесно исцелившим лютые муки брата. Родилось желание подражать, надивившись на доктора Мухина. <…> Мухин, профессор, советует отцу послать меня прямо в университет, покровительствует на испытании, а по окончании курса он же приглашает вступить в Профессорский институт. И за все это чем же я отблагодарил его? Ничем. <…> Теперь бы я готов был наказать себя поклоном в ноги Мухину; но его давно и след простыл».

* * *

В Профессорском институте начался период напряженной упорной работы. Н. И. Пирогов штудирует фундаментальные медицинские труды, препарирует, делает экспертизы, участвует в операциях. Его наставником являлся известнейший хирург, профессор Дерптского университета Иван Филиппович Мойер (1786–1858). Дом Мойера посещали В. А. Жуковский, А. Н. Вульф, А. П. Керн, однокашник Н. И. Пирогова — писатель, лексикограф, хирург В. И. Даль, с которым Николай Иванович сдружился. Но главное — работа, уже начавшая приносить плоды: золотая медаль за конкурсное сочинение «Что нужно иметь в виду при перевязке больших артерий во время операций?», первая научная публикация (1829).

В Профессорский институт набрали около двадцати человек, готовящихся по разным специальностям. В числе первых выпускников были Н. И. Пирогов, С. С. Куторга, Н. А. Скаперовский, а также будущие профессора Императорского Мос­ковского университета А. М. Филомафитский, Г. И. Сокольский и самый яркий из них — Ф. И. Иноземцев⁵. С последним Николай Иванович четыре года прожил в одной комнате, но друзьями они, как увидим далее, не стали.

По окончании Профессорского института (1831) Н. И. Пирогов 31 августа 1832 года защитил докторскую диссертацию на тему «Является ли перевязка брюшной аорты при аневризме паховой области легко выполнимым и безопасным вмешательством», высоко оцененную медицинским сообществом как в России, так и за рубежом. В мае следующего года его отправили на стажировку за границу. Там он познакомился с новейшими европейскими тенденциями в области хирургии и в 1835 году возвратился в Москву. Николай Иванович прибыл в Первопрестольную с надеждой получить кафедру хирургии в родном Московском университете, однако ее отдали Ф. И. Иноземцеву, якобы «имевшему некоторую протекцию». Однако дело обстояло несколько иначе, о чем писал историк медицины Ю. В. Архангельский (1919–1999): попечитель университета граф С. Г. Строганов просил Министерство просвещения прислать на вакантную должность заведующего кафедрой хирургии человека, в числе прочего, солидного возраста, чтобы его молодость не повредила ему в глазах студентов. Кандидатура 25‑летнего Пирогова, конечно, данному условию никак не отвечала; Иноземцев же был на восемь лет старше.

* * *

Между тем в 1836 году Н. И. Пирогову предложили кафедру хирургии в Дерпте, и он уехал туда. Время, проведенное в Дерптском университете (1836–1840), оказалось для Николая Ивановича весьма плодотворным. Именно тогда увидел свет его знаменитый труд «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фиброзных фасций» (Дерпт, 1837; на латинском языке), удостоившийся в 1840 году высшей награды Императорской академии наук — Демидовской премии (Пирогову эту премию позднее присуждали еще трижды; ни один ученый, кроме него, не получал ее четыре раза) и прославивший автора не только в России, но и за ее пределами. Так, посетив в Париже французского хирурга А. Вельпо, Н. И. Пирогов застал знаменитого профессора за чтением первого выпуска «Хирургической анатомии…». Узнав, что перед ним автор этого труда, Вельпо рассыпался в комплиментах. Наделала шума в профессиональном медицинском сообществе и другая работа Н. И. Пирогова — «Анналы хирургического отделения клиники Дерптского университета» (Ч. 1. — Дерпт, 1837), где, помимо прочего, речь шла о таком требовании врачебной этики, как необходимость признания врачом своих ошибок. Стремительно возрастала популярность Николая Ивановича и как практикующего врача. То же касается его педагогического реноме. Оговоримся: подробно речь о профессиональной и педагогической деятельности Н. И. Пирогова пойдет в следующих разделах нашей статьи; до этого же данные вопросы по ходу повествования будут затрагиваться лишь эпизодически.

* * *

В 1841 году Пирогова приглашают профессором в Санкт-Петербургскую медико‑хирургическую академию, где по его плану была основана особая госпитальная хирургическая клиника, в которой он профессорствовал и которую через пять лет возглавил. В числе других авторитетных ученых Пирогов выступил инициатором создания Института практической анатомии.

В 1842 году Н. И. Пирогов обвенчался с Екатериной Дмитриевной Березиной. В этом браке родились сыновья Николай и Владимир. Однако через три года Николай Иванович овдовел и в 1850-м женился вновь — на Александре Антоновне Бистром, с которой прожил в мире и согласии до самой смерти и которой посвящено не одно его стихотворение (подобно многим образованным людям своего времени, Пирогов писал стихи). Например:

О, лейтесь слезы вдохновенья

И облегчите грудь мою.

Душа, лети во храм бессмертья

И Волю Высшую моли.

Не о земном молися счастьи!

Земное счастье мне ничто!

Я испытал его превратность,

Мне не завидна жизнь земли.

Не для нее хочу бороться,

Не для нее хочу здесь жить.

Мне жизни поприще открыто,

Чтоб совершить один лишь долг,

Чтоб, зло и тело победивши,

В Эдем бессмертия вступить.

Готов себя принесть на жертву,

Предвечный видит это сам.

Не для себя мне жизнь досталась!..

Но слышу Воли Высшей глас:

<…>

«За ту, которая решилась

С тобою участь разделять,

Борися, жертвуй с наслажденьем,

Молися, бодрствуй, уповай!»

И, Высшей Воле повинуясь,

Молю ее подать мне силы

Окончить поприще земли,

И вздох последний испуская,

Из праха духом уносясь,

На сердце руку положивши,

«Готов я» твердо произнесть.

1850 г., февраль 17.

Во время эпидемии холеры в Санкт-

Петербурге Пирогов был в числе тех, кто боролся с этим бедствием, и в 1849 году выпустил труд «Патологическая анатомия азиатской холеры», за который получил очередную Демидовскую премию (1851).

* * *

Началась Крымская война (1853–1856). 28 октября 1854 года по инициативе профессора Медико‑хирургической академии Н. И. Пирогова и под патронатом Великой княгини Елены Павловны была учреждена Крестовоздвиженская община сестер милосердия. Николай Иванович в качестве ее главного врача отправился в первую крымскую командировку, а вернувшись оттуда в июне 1855‑го, вскоре выехал в Крым вторично и пробыл там до декабря. Жене он писал с театра военных действий: «В открытых телегах, без тулупов, везут больных в течение 7 дней из Симферополя в Перекоп; они остаются без ночлега на чистом поле или в нетопленных татарских избах, остаются иногда дня три без еды. <…> Я разъезжаю по четырем госпиталям и перевязочным пунктам; всякий день новые раненые; у меня мой отдельный штат, состоящий из 10 врачей и из 20 сестер; все вокруг меня в деятельности; до 2–3 часов продолжается перевязка раненых и операции, потом я сажусь обыкновенно на баркас и переезжаю через бухту на северную сторону, там также госпиталь; оттуда возвращаюсь к обеду домой, засыпаю; в 6 часов вечерняя визитация⁶».

В месяцы Севастопольской обороны Н. И. Пирогов провел огромную работу по организации в российской армии дела медицинской помощи раненым (этот бесценный опыт был усвоен и творчески развит последователями Николя Ивановича — Н. В. Склифосовским, Н. Н. Бурденко и другими выдающимися хирургами — и нашел широкое применение в ходе Первой мировой и Великой Отечественной войн). Солдаты считали его едва ли не чародеем. Очевидец свидетельствовал: «Однажды на перевязочный пункт несли на носилках солдата без головы, доктор стоял в дверях, махал руками и кричал солдатам: “Куда несете? Ведь знаете, что он без головы”. — «Ничего, ваше благородие, — отвечали солдаты, — голову несут за нами, господин Пирогов как‑нибудь привяжет, авось еще пригодится наш брат‑солдат!”».

* * *

Тем не менее, возвратившись 24 декабря 1855 года в Петербург из действующей армии, Н. И. Пирогов уже 4 января 1856‑го неожиданно подал рапорт об увольнении из Медико‑хирургической академии. Возможную причину назвал его младший коллега — Сергей Петрович Боткин: «Понятно, что пребывание Николая Ивановича в Севастополе, Симферополе хотя и дало ему право стать рядом с нашими народными героями, но значительно увеличило число его непримиримых врагов <…> между людьми, власть имеющими. Николай Иванович, по‑видимому, сознавал, что продолжать службу в ведомстве военного министерства ему было неудобно». И то сказать, Пирогов — целеустремленный ученый и администратор — ради воплощения своих идей зачастую шел против тех самых «власть имеющих». Однако были у него не только могущественные враги, но и высокие покровители, прежде всего Великая княгиня Елена Павловна, которые, зная о выдающихся педагогических способностях Н. И. Пирогова, нашли ему достойное поприще. 3 сентября 1856 года он был назначен попечителем Одесского учебного округа, через два года переведен на должность попечителя Киевского учебного округа (подробный рассказ о деятельности Н. И. Пирогова‑педагога, как уже говорилось, у нас еще впереди). В 1861 году Пирогов в силу ряда «не зависящих от него причин» подал в отставку и удалился в свое имение Вишня Подольской губернии под Винницей. На следующий год отправился за границу в качестве руководителя группы готовящихся к профессорскому званию молодых русских ученых, многим из которых дал «путевку в жизнь» — в частности, первым разглядел выдающиеся способности И. И. Мечникова и всячески способствовал его научной карьере.

Среди тогдашних пациентов Николая Ивановича — к тому времени уже хирурга с европейским именем — был и такой необычный, как Джузеппе Гарибальди⁷. 30 октября 1862 года Николай Иванович приехал в итальянский город Специю, расположенный на побережье Лигурийского моря. В Специи тогда находился раненый Джузеппе Гарибальди. Местные врачи тщетно старались определить местонахождение пули. Н. И. Пирогов установил действительный характер ранения и предложил схему лечения. Вскоре Гарибальди поправился и подарил Пирогову свою фотографию с благодарственной надписью.

Поселившись в Вишне, Николай Иванович продолжал периодически прерывать свое сельское затворничество ради звавших его неотложных дел. В 1870 году по поручению Общества попечения о раненых и больных воинах он отправился на театр военных действий Франко‑прусской войны в качестве представителя Российского общества Красного Креста. Потом дважды выезжал в том же качестве в действующую Дунайскую армию, после чего издал капитальную работу «Военно‑врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии и в тылу действующей армии в 1877–1878 годах» (1879). Случались краткие визиты в столицы.

В Вишне же текла размеренная деятельная жизнь. Н. И. Пирогов составлял отчеты о своих поездках и труды по военно‑полевой медицине; в 1879 году приступил к работе над книгой «Вопросы жизни» (см. ниже). О том, что он прежде всего врач, не забывал и здесь. Из ближних и дальних сел и местечек к нему непрерывным потоком шли пациенты. «Больные у меня стоят на первом плане», — писал он своему другу В. И. Далю. Почти ежедневно оперировал, делал перевязки. Устроил в имении аптеку. Много размышлял над проблемами профилактики и гигиены, в частности, сельского населения. Был даже назначен мировым посредником⁸. В свободные часы ухаживал за розами, виноградником, выращивал лекарственные растения, сажал деревья…