Герб князей Одоевских

История первая

В 1803 году московский генерал-губернатор И. П. Салтыков записал: «На сих днях явилась ко мне дворовая капитанши Воиновой девка, сказывая, что она находилась несколько времени прикованною на цепи по приказанию помещицы своей к стене за ногу, была многократно из рук ее бита несносными побоями и ныне, сорвавшись с цепи, бежала <…> и просила моего защищения». Иван Петрович «усомнился бы таковому ее показанию», когда б не вспомнил полученный им из полиции почти год назад рапорт, касающийся той же самой капитанши Воиновой. Вот о чем в рапорте говорилось.

18 сентября 1802 года «в 3 часа пополудни» в полицейский съезжий дом Хамовнической части пришел крепостной человек Воиновых Трофим Степанов и заявил, что одна из «дворовых девок» его госпожи Марья Емельянова «зделалась больна горячкою». В то время с целью своевременного обнаружения начала эпидемий полиция регистрировала подобные сведения в специальных книгах. Был зафиксирован и факт наличия «горячки» у Марьи Емельяновой.

Утром следующего дня от Воиновых приехал их «наемный кучер Кирила Дементьев» с просьбой выдать «билет для похоронения умершей той девки Емельяновой тела на кладбище». Полицейский пристав Хамовнической части Данилов мог бы просто махнуть рукой, выписать требуемый документ и забыть об этом. Однако он, как сказано в рапорте, «усумнел о таковой скоропостижно умершей», скрытно прибыл в дом Воиновых и для начала произвел «разведывание чрез посредство малолетнего мальчика Ивана Савостьянова». В результате пристав узнал, что Марья Емельянова скоропостижно скончалась от побоев, нанесенных ей хозяйкой. Данилов дал указание штаб-лекарю полицейской части Леслеру осмотреть труп. Медик установил наличие на трупе «боевых знаков» (следы побоев). Тогда тело девушки отправили в Московский военный госпиталь для проведения анатомической экспертизы и установления причины смерти. А пристав тем временем начал уже официальное расследование.

Первой он допросил хозяйку дома Анну Ивановну Воинову, показавшую следующее. 12 сентября она решила наказать свою крепостную «девку Емельянову <…> по замечании ее в краже в уборной комнате в мешке, лежащем на шкафу, медных двадцати двух копеек и за невыпрядение ею против прочих женщин данного урока пряжи». Воинова, взяв с собой форейтора Мину Михайлова, пришла в девичью комнату и приказала ему «ту Емельянову, скинув с нее платье, высечь при себе». Несчастную держали крепостные «Анна Иванова с дочерью Евгениею Егоровою». Экзекуция продолжалась «короткое время, а после наказания та Емельянова, встав с полу и надев на себя платье, ходила и исправляла с протчими все то, что приказано было». По словам Воиновой, девушка оставалась здоровой еще несколько дней. 16 сентября у Емельяновой появилась опухоль на лице. На следующий день по просьбе хозяйки больную осмотрел полицейский врач Леслер. Он якобы сказал, что это рожистое воспаление, которое пройдет и без лечения. Однако «18-го числа пополудни часу в 5-м» с Марьей, сидевшей в тот момент на сундуке, «зделался удар, от коего в скором времени [она] умерла».

Затем Данилов допросил форейтора Михайлова. Тот, видимо, испугался, что полицейские объявят виновным в убийстве его, и постарался свалить ответственность на других: «12 сентября в вечеру часу в 10-м или 11-м ту Емельянову по приказанию госпожи ево означенным пенковым кнутом, заворотя рубашку на голову, сек весма короткое время и ударил не более дватцати раз, однакож в некоторых местах было просечено до крови, а держали за руки и за ноги женка Иванова и дочь ее девка Егорова». Позже Михайлов «слышал в людской избе от дворового же человека Павла Андреева, что по приказанию госпожи их он Андреев после него тем же вечером ее Емельянову сек тем кнутом».

Пристав взялся за Андреева, сообщившего, что «он подлинно по приказанию госпожи оную Емельянову того же 12 сентября и тем же кнутом сек, у которой уже пред тем была спина несколько в крови, и ударил раз с десять». Тоже, очевидно, испугавшись, Андреев добавил: «А 15-го числа сама госпожа из своих рук била ее Емельянову палкою». Это подтвердили Мина Михайлов и еще один крепостной — Филат Яковлев. Все остальные домочадцы и хозяин усадьбы на вопрос об истязаниях девушки «отозвались неведением». Отрицали факт избиения Емельяновой после 12-го числа две жившие в доме вольнонаемные кормилицы детей хозяйки — «солдатские женки» Евгения Федотова и Анна Климова. Правда, они проговорились, что погибшая «прежде сего за разные против госпожи ее продерзости была наказываема».

Данилов отыскал орудие расправы — многократно упомянутый в ходе расследования «пенковый кнут», оказавшийся на деле свитым не только из безобидной пеньки: хвост кнута завершался сыромятным ремнем, способным рассечь не только кожу, но и мышцы.

Далее пристав допросил штаб-лекаря Леслера. Врач заявил, что последний раз был в усадьбе Воиновых два месяца назад по поводу горячки, обнаруженной у нескольких дворовых людей, но больную девушку не видел ни тогда, ни позже.

Наконец из Московского военного госпиталя пришли результаты анатомической экспертизы. В бумаге указывалось, что тело даже при внешнем осмотре казалось очень изнуренным. При вскрытии все внутренние органы грудной и брюшной полостей выглядели истощенными. Это являлось следствием длительной болезни или длительного голодания. За несколько дней такая картина образоваться не могла. Спина, ягодицы и бедра были покрыты «знаками сечения». У погибшей начиналось омертвление поврежденных тканей, развивалась гангрена.

Показания Воиновой и двух кормилиц рушились на глазах. Не могла девушка в подобном состоянии спокойно перемещаться по дому, выполнять работу наравне со здоровыми слугами, даже сидеть на сундуке перед якобы внезапной смертью. Получалось, что длительное время больную заставляли трудиться, морили голодом, истязали, пока не довели до гибели.

В своих показаниях А. И. Воинова упомянула полицейского лекаря Леслера — возможно, они были в сговоре. Так или иначе, дотошный Данилов не дал замять дело. 6 октября он вновь допросил Воинову и ее мужа. Под давлением улик Анна Ивановна подтвердила, что 12 сентября истязала Емельянову дважды. При этом она не признала факт избиения больной девушки палкой 15-го числа. Отставной капитан Степан Воинов по-прежнему утверждал, что «о чинимых девке Емельяновой наказаниях не слыхал».

Имея достаточно улик, Данилов завершил оформление уголовного дела и передал все имевшиеся материалы в Управу благочиния — центральный городской полицейско-административный орган. Там постановили направить дело Воиновой в суд, но от ареста Анны Ивановны посчитали возможным воздержаться: выяснилось, что она беременна и к тому же нездорова. С нее взяли подписку о невыезде, мужа обязали осуществлять «присмотр за нею», чтобы «от подобных жестокостей была б удержана». Кроме того, Управа отметила «отличную расторопность» и беспристрастность Данилова, проявленные в ходе «преследования важнейшего преступления». Московский обер-полицмейстер П. Н. Каверин сделал представление генерал-губернатору о поощрении пристава, «заслужившего от начальства похвалу».

Дело по обвинению дворянки в уголовном преступлении должно было пройти несколько судебных инстанций; вынесенный приговор подлежал утверждению Правительствующим Сенатом. Воинова под предлогом болезни и беременности на судебные заседания не являлась. Принудительному приводу ее не подвергали. 29 декабря 1802 года она была приговорена к заключению в монастыре сроком на полгода для покаяния. Над ее имением учреждалась государственная опека с целью «удержания [владелицы] на будущее время от жестокостей». Но 9 февраля 1803-го Палата Уголовного суда постановила, что судопроизводство не может завершиться без личного присутствия обвиняемой. Поэтому окончание дела отложили, пока Анна Ивановна не получит «от беременности свободы». Губернский прокурор Дьяков согласился с этим, не сообщив ничего генерал-губернатору...