Часовня Боголюбской иконы Божией Матери у Варварских ворот Китай-города. Фотография из альбома Н.А. Найденова. 1884 год

Моровые поветрия в допетровской Руси

На Руси издавна повальные болезни, приводившие к летальному исходу, именовались морами, моровыми язвами, моровыми поветриями, лихими поветриями. Слово «мор» (смерть) вошло в праславянский язык из индоевропейской лексики. Этимология древнерусского слова «поветрие», известного и в других вариантах («поветерье», «поветрость»), свидетельствует о том, что в представлениях наших предков инфекция распространялась посредством ветра¹.

Самой страшной болезнью в эпоху Средневековья и раннего Нового времени считалась чума. Ее характерные симптомы — воспаленные лимфатические узлы («бубоны»), нарывы на теле, резкое повышение температуры, лихорадочное состояние, острая пневмония, кровохарканье. Наряду с бубонной чумой бытовала и легочная, еще более опасная. Чума передавалась как воздушно-капельным путем, так и через предметы (одежду, посуду, орудия труда), продукты питания, животных.

Первичные очаги чумы появились в глубокой древности в степях Центральной Азии, где обитали суслики и сурки, ставшие разносчиками чумных бацилл (палочек). Жители степей заражались через блох не только от сурков и сусликов, но и от контактировавших с грызунами сайгаков, верблюдов, лошадей². Дальнейшему распространению чумы способствовали перемещения скота, военные походы кочевников и торговые связи с ними оседлых народов. В странах Азии и Европы возникли вторичные очаги инфекции, разносчиками которой стали крысы. На протяжении многих столетий чумная зараза периодически собирала свою обильную смертоносную жатву.

Термин «чума», заимствованный, по одной версии, из турецкого языка, в котором означает «шишка, нарыв», по другой, — из греческого («вал», «прибой», «эпидемия»), присутствует в русской лексике с XVIII века и породил целый ряд выражений с негативным оттенком: зачумиться, очуметь, чумить³. Вспомним также: «Он порча, он чума, он язва здешних мест!» (И. А. Крылов); «Что гений для иных, а для иных — чума», «Ученье — вот чума» (А. С. Грибоедов). И, конечно, «Пир во время чумы» А. С. Пушкина.

Бытовали на Руси и другие заразные болезни, носившие эпидемический характер: оспа, холера, сыпной и брюшной тиф⁴. До XVI века сведения о них — весьма лаконичные и неотчетливые — можно почерпнуть только из древнерусских летописей, к которым мы и обратимся.

В трудах первого нашего историка В. Н. Татищева под 1083 годом упоминается «мор на людей во всей Русской земли»⁵. Возникает вопрос, можно ли доверять информации автора XVIII столетия, коль скоро она отсутствует в «Повести временных лет». Слово «мор» лишь дважды использовано составителем ПВЛ — при описании массовой гибели египтян в евангельские времена и кочевников-торков в 1060 году, обитавших тогда в восточноевропейских степях. В 1092-м вдруг стали умирать от язв жители Друцка и Полоцка. Древнерусский книжник попытался объяснить это происками бесов. Смертельные недуги косили людей и в других городах. Только за полтора зимних месяца гробовщики продали не менее 7 тысяч гробов⁶.

Мы не в состоянии точно установить, скрываются ли заболевания эпидемического типа за довольно туманными выражениями летописцев, повествующих о стихийных бедствиях в Северо-Восточной Руси: «Бысть болесть силна в людех вельми, не бяше бо ни одиного же двора без болнаго» (1187); «Мнози человеци умираху различными недугы» (1278)⁷. Если, согласно летописным свидетельствам, простых новгородцев в 1230 году вынуждал расставаться с жизнью голод, вызванный неурожаем, то о причинах массового мора, случившегося тогда же в Смоленске, где появилось целых четыре братских кладбища (скудельницы), остается только гадать⁸. Сказанное выше относится и к более поздним летописным сообщениям: «Мор бяше на людех» (1299, Псковская 1-я летопись); «Мор бы на люди и кони» (1321, Суздальская летопись по Академическому списку); «Бысть мор зол на людех в Пскове и Изборске» (1341, Псковская 2-я летопись)⁹.

Самая ранняя достоверная информация об эпидемии оспы на Руси датируется 1344 годом, когда вдруг вспыхнул «мор на люди в Тфери прыщем»¹⁰ (Рогожский летописец). Тут прямо указан внешний симптом — сыпь на теле («прыщи»). В Русском хронографе, составленном в первой четверти XVI века на основе византийских источников, под 742 годом повествуется, как в Византии разразился «мор прыщем зело велик». Не хватало кладбищ («места не обретаху, идеже погребати»), поэтому трупы сбрасывали в овраги и в море¹¹. Слово «оспа» («воспа») — общеславянского происхождения, оно известно по памятникам письменности с XI века, но древнерусскими летописцами почему-то не использовалось и стало чаще употребляться у нас лишь с XVII столетия¹². К счастью, первая на Руси эпидемия оспы (XIV век), хотя и повлекла жертвы среди населения Твери, носила все же локальный и кратковременный характер.

В 1346 году из Золотой Орды пришли тревожные вести о распространении в ордынских городах Нижнего Поволжья (Сарае, Бездеже, Орначе и других) и на Северном Кавказе очень сильного мора. Тяжелые последствия эпидемии, по свидетельству Рогожского летописца, ощутили на себе не только татары, но также абазины, черкесы (адыги), фряги (итальянцы), евреи¹³. Удивительно, что поветрие сразу же не проникло с юга на Русь, поддерживавшую постоянные дипломатические и торговые связи с Золотой Ордой. Через итальянские торговые колонии Крыма чума быстро перекинулась в страны Средиземноморья, а затем и в Западную Европу. Получившая название «черная смерть», она в течение 1347–1353 годов наводила ужас на жителей Англии, Германии, Италии, Франции¹⁴.

В 1352 году эпидемия чумы, совершив смертоносное путешествие по Европе, проникла с запада в Псков, Новгород и Смоленск, активно торговавшие с Литвой и Ливонией. Правда, некоторые современники почему-то считали, что страшный мор «пошол из Индиискыя земля, от Солнечна града», хотя никто из русских еще не бывал в этих загадочных восточных краях. Неведомый псковский книжник, ставший свидетелем бедствия, очень эмоционально описал его спустя много лет¹⁵. Люди обычно умирали на второй или третий день после начавшегося кровохарканья. Многие мужчины и женщины принимали монашеский постриг, богатые люди делали щедрые пожертвования церквям и монастырям. Священникам приходилось массово отпевать покойников, без конца сносимых к храмам. Мор распространился и в сельской местности. Напуганные псковичи пригласили архиепископа Новгородского Василия, который сразу же по приезде возглавил крестный ход по городу. Общаясь во время шествия и молебнов с жителями, владыка сам заразился и скончался по дороге в Новгород, который также посетило моровое поветрие.

Неизвестно, откуда эпидемия пришла в Московское княжество — из Смоленска или из Новгорода (через Тверскую землю). Во всяком случае составитель Рогожского летописца, имеющего тверское происхождение, приводит основные признаки бубонной чумы: кровохарканье и воспаление лимфатических узлов (желез). От смертоносной болезни не смогли уберечься даже обитатели Московского Кремля. Весной 1353 года в течение нескольких месяцев скончались великий князь Семен Иванович Гордый, его малолетние сыновья Иван и Семен, родной брат Андрей Иванович и митрополит Феогност. В результате московский великокняжеский стол перешел к Ивану II Ивановичу, а от него — к Дмитрию Ивановичу, получившему славное прозвище Донской. Эпидемия докатилась до Киева, Чернигова и Суздаля.

От новой эпидемической волны в 1364 году пострадало население Коломны, Костромы, Нижнего Новгорода, Переславля-Залесского, Рязани, Ярославля, в 1365-м — Дмитрова, Кашина, Можайска, Москвы, Ростова Великого, Суздаля, Твери, Торжка¹⁶. Как повествует Никоновская летопись, «во все грады разыдеся мор силен и страшен», а на Белом озере в живых не осталось вообще ни одного человека¹⁷. Судя по всему, то была легочная чума. Люди страдали от острой боли слева в груди, под и между лопатками на фоне лихорадки и спустя два-три дня умирали. Городские и сельские дворы пустели. Скончались несколько князей и княгинь, ростовский и суздальский владыки Петр и Алексий. В одной могильной яме погребали по десятку и больше покойников. На сей раз чума проникла в Северо-Восточную Русь с юга, со стороны Золотой Орды (по летописному свидетельству, из ордынского города Бездежа). Неясно, откуда в 1368 году появился «второй мор зол» в Пскове, жители которого чаще других несли тяжкие потери от чумной заразы на протяжении длительного периода — с середины XIV по конец XVI века. За это время с моровыми поветриями познакомились не более трех поколений москвичей, тогда как жители Псковской земли десятки раз становились их жертвами.

С целью избавления от повальных болезней, как и от прочих стихийных бедствий (голод, падеж скота, наводнения и так далее), наши предки возводили по обету деревянные «обыденные» (построенные «об един день») храмы. Самое раннее свидетельство о таком храме — в честь святителей Афанасия и Кирилла Александрийских в Новгороде Великом — датируется 12 октября 1390 года: тогда там бушевал очередной «мор силен велми».

В летописном сообщении 1404 года впервые указано, что моровое поветрие пришло в Псков из ливонского города Юрьева (ныне — Тарту). Осенью 1406-го в Псковскую землю вновь поразила эпидемия: «Мроша мужы и жены и малыа дети железою»¹⁸. Летописец обратил внимание на внешний признак заболевания — воспаление лимфатических узлов (желез). В начале следующего года псковичи, обвинив во вспышке эпидемии князя Даниила Александровича, изгнали его из города и пригласили к себе Константина Дмитриевича (младшего сына Дмитрия Донского). Вскоре после приезда нового князя за один день (24 марта) в Пскове построили и освятили обетную церковь — опять же в честь святителей Афанасия и Кирилла Александрийских, в которой служило все местное духовенство. Чума в городе прекратилась. Но в следующем, 1408 году мор, сопровождавшийся судорогами («коркотою»), распространился по Владимирской, Дмитровской, Звенигородской, Можайской, Московской, Переславской, Рязанской, Тарусской, Юрьевской волостям¹⁹.

Моровые поветрия в XV веке столь часто терзали Новгород и Псков, что местные летописцы ограничивались лишь лаконичными упоминаниями о них. Полный перечень слишком утомил бы читателя. Сильный мор был зафиксирован в 1420 году в Галиче, Костроме, Плесе, Ростове, Ярославле. Смертность оказалась высока: в некоторых селах некому было убрать хлеб, что вкупе с неблагоприятными погодными условиями привело к локальному голоду²⁰. Очередная вспышка чумы (1425–1427), занесенной из Ливонии («от немец»), охватила Новгород, Псков, Карелию, Тверь, Торжок, Дмитров, Москву²¹. Еще одно моровое поветрие посетило Псков в 1442–1443 годах. Во время эпидемии 1474 года жители Устюга Великого за один день поставили по обету церковь Воскресения Христова...