Игорь Кисляков с сестрой Любой и друзьями на даче. Около 1915 года
Рождественские и новогодние впечатления москвичей (1910–1970-е годы).
От публикатора
Предлагаемые вниманию читателей мемуарные очерки относятся к разным периодам XX века. И.П. Кисляков вспоминает рождественские праздники 1910–1920‑х годов, Е.Д. Дукова и Н.В. Андреев, двоюродные брат и сестра, пишут, как был воспринят детьми предвоенного поколения вновь разрешенный в 1937 году новогодний праздник; к этому я решилась присовокупить свои собственные воспоминания (1960–1970‑е). Коротко представлю авторов: Кисляков Игорь Павлович (1910–1990) — инженер‑химик, занимался металлургией редких металлов, научной и преподавательской деятельностью. Родился в Москве в приходе церкви праведных Иоакима и Анны на Якиманке. Его отец, П.В. Кисляков, — детский врач, мать, Н.А. Каверина, — выпускница Высших женских курсов, оба москвичи в третьем поколении. Рукопись предоставлена дочерью Игоря Павловича О.И. Кисляковой. Дукова Елена Дмитриевна (1926–2012) — ученый‑кристаллограф, кандидат наук. Трудилась в Институте кристаллографии АН СССР (РАН). Впервые в мире отсняла фильм о росте спиралевидных кристаллических структур. Родилась в Москве. Отец — кадровый военный Д.С. Виноградов, участник Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн, мать — преподавательница французского языка Н.П. Боголепова, получившая образование в Сорбонне. В Москве семья проживала в районе Преображенки на улице Алымова (до 1922 года — Черкизовский проезд) в здании бывшей фабрики, превращенной в барак. Андреев Николай Васильевич — художник‑график, окончил Московский полиграфический институт, работал в издательствах «Энциклопедия», «Высшая школа». Член Союза художников России, участник выставок, автор готовящихся к публикации воспоминаний «Мальчик смотрит войну». Родился в 1928 году в городе Михайлове Рязанской области в семье художника В.А. Андреева — выпускника Московского училища живописи, ваяния и зодчества и учительницы немецкого языка А.П. Боголеповой, окончившей Бестужевские курсы в Петербурге. В провинциальном Михайлове первое после запрета празднование Нового 1937 года оказалось значительным событием, ярко запечатлевшимся в памяти автора воспоминаний. Андреева-Пригорина Екатерина Николаевна — искусствовед, дочь Н.В. Андреева и врача А.И. Пригориной. Родилась в 1961 году. Семья жила недалеко от Театра Советской армии. Тексты печатаются в сокращении и с небольшой редакторской правкой.
И.П. Кисляков
Праздники у нас дома
В нашей семье Рождество и Пасха глубоко чтились, как и по всей России (перед революцией лишь часть русской интеллигенции относилась к ним в известной мере свысока, почитая себя слишком «передовой», чтобы серьезно относиться к национальной традиции, связанной с религией, с Церковью). <…> Подготовка к праздникам требовала немалых «организационно‑хозяйственных» усилий. До 1917 года трудностей это не представляло: покупались, соответственно, елка, гусь, подарки или творог, яйца, краска для яиц и опять‑таки подарки. Параллельно посещались церковные предпраздничные службы. Перед Рождеством обычно ограничивались всенощной в сочельник, перед Пасхой же на Страстной неделе было много особо торжественных и печальных служб. <…> Итак, рождественский сочельник 24 декабря (6 января по новому стилю). «До звезды» няня и кухарка Анна Трофимовна пили только чай с хлебом. Утром после чая в столовую доставлялась елка, покупавшаяся рано утром на Полянском рынке (а с 1916 года – на Арбатском) дворником и папой. Елка всегда была до потолка, приносилась с сосульками и остатками снега на ветвях и, главное, с незабываемым запахом, который усиливался при оттаивании. Этот запах леса в комнатах запомнился мне с раннего детства и до сих пор слышится как запах наступающего Рождества. Наряжалась елка вечером. Руководил процессом отец, любивший его и относившийся к нему очень серьезно. Обычай не показывать детям елки до того, как она будет наряжена, у нас отсутствовал. Церемония «одевания» лесной красавицы в праздничный блестящий наряд нам с сестрой очень нравилась. Подарки же детям дарились наутро. <…> Елочных украшений и игрушек было много. Открывались коробки, где все это богатство хранилось с прошлого года. Большая часть украшений «жила» у нас долго. <…> Некоторые предметы сохранялись десятилетиями. Например, серебряный гном с мешком оставался у сестры Любы до ее смерти — пережил три революции, голод и холод 1919–1921 годов, Великую Отечественную войну, и моя дочка еще вешала его на свои елки… Но вернемся к рассказу о том, как папа украшал елку. Масса гирлянд и бус разных цветов, роскошные павлины, лебеди, райские птицы, колокольчики, которые звенели так нежно, как это могло быть только в счастливом детстве, звезды стеклянные и мишурные, игрушки картонные, из папье‑маше, стеклянные, мягкие… Выдумка у изготовителей елочных украшений была неисчерпаема! И как все это блестело и сверкало при свете зажженных мерцающих свечек! Нынешние электрические лампочки — профанация рождественской елки! Прежде всего на верхушку елки водружалась большая мишурная серебряная звезда. Затем по ветвям развешивались бусы, а сверху спускались гирлянды. Между гирляндами и бусами папа размещал стеклянные игрушки. Примерно с половины высоты елки начинали помогать папе и мы. Года с 1915‑го появилось много игрушек из Кустарного музея, организованного Сергеем Тимофеевичем Морозовым. Эскизы для них делали художники Н.Д. Бартрам, Н.В. Поленова, В.А. Ватагин. Это были персонажи сказок, бояре и боярыни, кремлевские башни, животные и птицы, фигурки в национальных одеждах народов России — резные из дерева, шитые из материи и так далее. Всему отец находил место на елке или показывал нам, где вешать. Помнится забавная карикатурная фигурка Наполеона, изготовленная, вероятно, в связи со столетним юбилеем одоления наполеоновского нашествия. Тогда же поступили в магазины коробки конфет и сервизы с рисунками на темы 1812 года. Например, фабрика Эйнем выпускала шоколад в плитках с вкладышами — репродукциями картин В.В. Верещагина. Требовалось набрать полную серию вкладышей, за что у Эйнема выдавались премии. До сих пор (написано в 1980‑х годах. — Публ.) у меня сохранилась большая железная коробка из‑под печенья с копией картины А.Д. Кившенко «Военный совет в Филях». Надо помнить, что 25 декабря, то есть в первый день Рождества, отмечалась годовщина «изгнания из России двунадесяти языков». <…> Но вот елка наряжена. Отец с гордостью посматривает на нее и на нас — ценителей. Мы с Любой, конечно, в восторге. Но нас еще мучает вопрос: что обнаружится завтра утром в рождественских чулках? С этим вопросом в душе уходим спать. На следующий день просыпаемся необыкновенно рано. В окно с морозным узором светит фонарь. Тянешь руку назад — ну конечно, чулок висит, полный каких‑то неизвестностей… Подарков на Рождество и Пасху нам дарили много — и папа, и мама, и дядя Коля, живший с нами, еще кто‑то. Однажды в чулке оказалась кукла — рыжеусый пожарный в медной каске с топориком и связкой веревок на поясе. Говорили, что на меня 2–3‑летнего он произвел огромное впечатление. Находили мы и коробочки с оловянными солдатиками — русскими, немецкими, французскими, а в годы Первой мировой войны как‑то раз достали из чулка целый санитарный обоз – кареты, двуколки и так далее. Всегда дарились книги — в конце концов у нас собралась прекрасная библиотека «для детей и юношества». <…> Разобравшись с обретенным богатством еще в постели, встаешь, умываешься, пьешь молоко. Уже полностью рассвело. Идешь к родителям в столовую. Там сервирован праздничный общий чай. Поздравляешь, преподносишь всем заготовленные загодя сувениры — обычно рисунки или разукрашенные тексты сочиненных тобой стихотворений. Читаешь эти стихотворения во всеуслышание — и ритуал завершен. Днем является церковный причт служить молебен. Взаимные поздравления. Священник, диакон, прочие — все нам давно знакомы. После революции молебны по домам еще служились примерно до начала 1920‑х годов, хотя вроде бы их запретили раньше. <…> Рождество — это снег и морозы, следовательно, катание во дворе с горы на санках или лыжах, которые тоже могли оказаться в числе подарков и требовали обновления. Иногда в первый день Рождества мы ездили с папой на извозчике поздравлять бабушку на Девичье Поле или тетю и дядю в Староконюшенный переулок. Обычай делать поздравительные визиты в Рождество и на Пасху, широко распространенный до революции, в 1925–1926 годах еще кое‑где бытовал. Вечером у нас собирались гости — ближайшие друзья семьи и родственники с детьми. Специально детских праздников не устраивали. <…> Зажигалась елка, мерцали свечи, переливались и сверкали украшения. Было весело и задушевно. Дети не отделялись от взрослых, но и не мешали им, поглощенные своими играми. До сих пор кажется, что эти праздничные вечера длились бесконечно…
