В последнее время не принято и не модно рассказывать о бабушках и дедушках, особенно если они не богаты, не знамениты, не обременены властью и не живут за границей. Мне больно это видеть, потому что убеждена: такое отношение к предкам — это больше чем потеря корней, это путь к душевной пустоте, к потере в человеке всего лучшего.
Из радиопередачи «Мир, человек, слово»
У меня было две бабушки: папина мама и мамина мама. Я помню их с трех лет. Они любили меня. По очереди я ездила к каждой из них и не могу сказать, что какую-то уважаю больше, хотя они были очень разные…
* * *
Папина мама, Анна Степановна, жила в деревне Власиха, что под Барнаулом, в небольшом деревянном доме, и ее огород упирался в красивый сосновый лес — знаменитый Ленточный бор на Алтае. Хотя огород у бабушки был большой, мне в нем всегда оказывалось тесно и, облазив все кусты и грядки, я непременно уходила в лес, где были поляны земляники, костяники, черники, заросли малины и смородины. Известно: какая бы смородина ни росла дома, лесная все равно вкуснее, и я наедалась ею до колик. Тогда бабушка с необидной бранью начинала отпаивать меня пижмой.
Бабушка Анна была, наверное, самым бедным человеком в селе. Ее небольшая изба состояла из единственной комнаты, где она жила с шестью детьми и свекровью. Треть жилья занимала русская печка. Вокруг дома отсутствовал забор, лишь огород был обнесен деревянными жердями. Недалеко от крыльца стояла глиняная печка с трубой. Летом обед варился именно на ней — чаще всего щи с капустой или суп. Бабушка Анна была невысокая, худенькая, всегда ходила в одной и той же юбке и кофте с неизменным фартуком. Жила без обновок — в обновках нуждались ее дети (даже когда стали взрослыми). И она постоянно была озабочена тем, что кому-то из младших нужны сапоги, шапка или пальто. Правда, три старших сына (один из них — мой отец) рано ушли из дома и жили в городе. Но те, что остались рядом с бабушкой, так и не научились обходиться без ее помощи. Во всем, казалось, их жизнь была связана с ней, хотя каждый уже имел свою семью.
Летом бабушкин огород засаживался картошкой и другими овощами, а осенью все это благополучно разносилось по домам детей. Почему-то брать у нее было не стыдно, а принято, и бралось легко и просто. Кончились соленые огурцы — надо к матери сходить, свекла и морковь — тоже. Осенью бабушка всегда была озабочена: оглядывала свое хозяйство, пересчитывала и распределяла мешки, корзины, перекладывала, пересыпала, сушила что-либо, и все это для того, чтобы обеспечить детей на зиму продуктами. Когда последняя вязанка лука выносилась из дома, она успокаивалась, и месяца два в доме никто не появлялся. Сходиться начинали в ноябре, когда резали ее поросенка. И снова дети выходили из дома с сумками, свертками и мешками. Сама же она едва дотягивала до весны на каше.
Не забывала бабушка и детей, живущих вдалеке — нас, городских, передавала через кого-нибудь из деревенских, чтобы и мы непременно явились за продуктами. Но мой отец Михаил и его братья Иван и Федор никогда ничего у нее не брали, понимая, сколько едоков осталось рядом с ней.
Приобретать, собирать, копить бабушка Анна не умела совершенно, вернее, делала это только тогда, когда кому-то из младших детей требовался шифоньер или телевизор: несла на рынок последнее — килограмм творога, курицу, соленую капусту. Себе же отказывала во всем, даже чай пила без сахара, а уж о любимых пряниках и говорить не приходилось, зато через некоторое время у одного из младших детей появлялась обновка. Их семьи просто физически не могли существовать без материальной поддержки матери. Она же относилась к этому как к норме. Когда к ней приходила какая-нибудь старушка, разговоры велись лишь об очередной нужде кого-либо из ее детей и о способе изыскать деньги. Никто никогда не спрашивал, что она хочет купить для себя, ни у кого не возникало даже мысли, что она в чем-то нуждается. В семье было много дней рождений, но ее никогда не праздновался. Сначала все отдавалось детям, а впоследствии внукам. Так проходила бабушкина жизнь. В своей бедности она никогда никого не винила и никому не завидовала, а удары судьбы принимала с достоинством, смиренно повторяя: «Господи, Твоя воля, раз уж так, пусть так». Похоронив пятерых детей (выжил лишь каждый второй) и мужа, она недолго оплакивала их, зная, что нужна тем, кто остался на белом свете.
Лишь в одном она была отмечена судьбой: старшие сыновья воевали и вернулись живыми. На «Катюше» прошел до Праги Иван, участник встречи с со-юзными войсками на Эльбе. Летчиком освобождал Украину Федор. Моего отца на фронт не брали ни под каким видом, так как лучшего механика и тракториста не было в округе. Старшие братья вернулись с наградами, есть они и на груди моего отца — за доблестный труд в тылу.
Для получения полной версии статьи обратитесь в редакцию.
