Речка Котёл у Варшавского шоссе

Из истории исчезнувшей подмосковной деревни.

От редакции

Краевед Сергей Юрьевич Чусов (1965–2019) был участником движения добровольных помощников реставраторов, общественным инспектором Московского городского отделения ВООПИиК, активно занимался изучением родного края — в частности, подготовил ряд материалов, позже вошедших в энциклопедию «История московских районов» (М., 2005). Его статьи и очерки печатались в различных изданиях, в том числе в «Московском журнале». Им написаны воспоминания о деятельности добровольных помощников реставраторов. Последние публикации С. Ю. Чусова посвящались краеведам Царицына и памяти ушедших товарищей. Незадолго до смерти он начал работу над статьей о не существующей ныне деревне Заборье. Завершить статью Сергей Юрьевич не успел; это сделала его жена и соратница Марина Адольфовна Чусова.

В России есть немало селений, названия которых связаны со значимыми историческими событиями. К таким селениям относится и давно уже исчезнувшая подмосковная деревня Заборье. Известно, что она, наряду с Нагатином, Новинками, Дьяковом и утраченным к XVII веку Чахловским, входила в состав комплекса царских, а до этого великокняжеских владений, группировавшихся вокруг села Коломенского.

Местонахождение деревни устанавливается довольно точно. В 1627 году в окрестностях современной мос­ковской станции метро «Варшавская» за дьяком Сурьянином Таракановым и подьячим Богданом Нестеровым числились пустоши «Садки на прудце», «Мещериново а Реткино тож на враге на суходоле», «Растувские а Ростанское тож вверх Сухого врага». Имя последней пустоши означало росстань или распутье: южнее Сухого оврага Серпуховская дорога разветвлялась по нескольким направлениям. Позже указанные пустоши перешли к дяде царя Алексея Михайловича Семену Лукьяновичу Стрешневу, владельцу Черной Грязи (будущее Царицыно). За ним числились пустоши «Садки Кречетово тож» и Мещериново. Ростанское не упоминалось, но площадь двух пустошей (170 десятин) соответствовала общей площади земель Тараканова и Нестерова (около 177 десятин). В конце 1657 года Стрешнев обменял свои земли на пустошь государеву Острединовскую, граничившую с его черногрязской вотчиной. В размежевании участвовал крестьянин деревни Заборье Анисим Васильев. А «межа тем пустошам писцовая старинная: от вотчинной земли боярина Федора Федоровича Волконского деревни Чахловы (на месте древнего села Чахловского. — Авт.) да думного дворянина Афанасия Осиповича Прончищева села Никольского, к Москве едучи по Серпуховской дороге до Сухого врага, и по Сухому врагу по обе стороны государевы дворцовые деревни Заборья по самую околицу»¹.

Местоположение Сухого оврага отражено на различных картах XVIII–XIX столетий, и еще совсем недавно, до 2000-х годов, его начало было показано на планах Москвы. Если использовать современные реалии, Сухой овраг начинался перед трамвайной эстакадой, где от тоннеля под Варшавским шоссе отходит Нахимовский проспект. Далее по трассе русла бывшего оврага пролегает отрезок Третьего транспортного кольца и Коломенский проезд. Засыпанный частично овраг и сейчас существует вдоль улицы Академика Миллионщикова. С ним связана местная поэтическая легенда о разбойнике Савине, записанная в 1930-х годах сотрудником музея усадьбы Коломенское М. И. Смирновым: «Было это в XVII веке. По приказу коломенского царского ключника невесту Савина выдали замуж за другого человека. Молодые жили плохо. Жена грустила и не смогла скрыть своей любви к Савину. Начались упреки и побои. На сенокосе на царском лугу молодые поругались, и муж ударил жену вилами. Она также, не оставшись в долгу, пробила ему висок. Мать мужа подняла крик на все Коломенское, сбежался народ. Раненого увезла домой, где он вскоре умер. За убийство мужа жену полагалось закапывать живой в землю. Рыли яму, спускали в нее казненную и закапывали по шею. Арестованную женщину отвели в приказную палату и присудили закопать в селе. При ней поставили караул. Люди бросали около закопанной копейки на помин души. Настала ночь. Влюбленный Савин поджег на конце села сарай и, когда стража бежала на пожар, вырыл осужденную и скрылся. Полумертвую стащил он ее в Сухой овраг, заросший лесом и кустарником, но прожила она недолго. Похоронил ее Савин и ушел странствовать по свету. Был у студеного моря, на Волге, на Каме. Все испытал: батрачил, разбойничал. Наконец потянуло его на родину. Узнать Савина было уже трудно. Большая борода, рубец через все лицо. В Коломенском он появился как чужой. Через людей узнал, что ключник разоряет народ, вымогает деньги. <…> Савин решил остаться и помочь мужикам. Со своими товарищами поселился в Сухом овраге и отсюда начал борьбу. Поймал раз ключника, ехавшего под вечер из Загорья в Коломенское, и объявил, что будет судить за неправду». Савиным или Савкиным оврагом в народе называли сам Сухой овраг, а на планах Москвы XIX века Малым Савкиным оврагом поименован отвершек Большого (Сухого) оврага. Судя по всему, впервые овраг под именем Савинский упоминается в 1674–1677 годах в писцовой книге Ивана Афросимова².

Сухой овраг в какой-то мере являлся дорогой до Коломенского. Он был довольно широкий, и крестьяне ездили по нему на телегах. Исходя из рассмотрения сохранившихся документов, деревню Заборье, располагавшуюся на этом овраге, условно можно поместить на месте нынешнего рынка «Каширский двор-1». Севернее, в километре от Заборья, рядом с рынком «Каширский двор-2», примерно на месте сквера у дома № 55 по Варшавскому шоссе, находилось значимое место — Поклонная гора у Серпуховской дороги, с которой открывался широкий вид на Москву и на долину речки Котёл.

В «Сказании о Мамаевом побоище», где впервые упоминается древнейший московский топоним, говорится, что князь Дмитрий Иванович пошел на Куликово поле дорогою «на Котел». Исследователи, комментируя текст, обычно приводят в качестве привязки к названию речку или населенный пункт, забывая о третьем варианте — урочище, географическом объекте, выделяемом среди окружающей местности по какому-либо отличительному признаку.

Речка Котёл (ныне — Котловка) и сейчас существует на территории Москвы. В интересующем нас районе находятся ее нижнее течение и устье. Она пересекает Варшавское шоссе (бывшую Серпуховскую дорогу) около станции МЦК «Верхние Котлы» и вскоре впадает в Москву-реку. Здесь в 1674–1677 годах упоминается дворцовая деревня Котёл, позже — Нижние Котлы. Деревня Верхние Котлы, появившаяся в начале XVIII века, стояла у Серпуховской дороги в районе Электролитного проезда, напротив Поклонной горы. В отличие от речки, в начале XVII века селений под именем Котлы еще не было, а в древних хрониках скорее всего упоминалось одноименное урочище.

Откуда могло произойти название Котёл или Котлы? Мы утвердились во мнении, что Поклонная гора по форме напоминала перевернутый котел, именно от нее повелось название окружающей местности, имя речки и поселенных деревень³.

Существовала деревня Заборье, видимо, с давних времен. Судя по всему, она упоминается еще в 1401–1402 годах в духовной грамоте серпуховско-боровского князя Владимира Андреевича Храброго, двоюродного брата Дмитрия Донского, которому в тот период принадлежали Коломенское и соседнее село Нагатинское (Ногатинское): «А Коломенскому селу розъезд с Ногатинским от Заборья на усть Нагатинской заводи»⁴.

Отметим мнение, высказанное исследователями истории данного района А. Г. и П. А. Смысловыми: в указанной духовной грамоте Заборье фигурирует в качестве еще не населенного пункта, а некоей опорной точки для привязки межи. Смысл названия при этом они толкуют трояко: либо место за бором, либо берег заводи, укрепленный бревнами, городьбой (заборьем), либо место мыта, где собирали пошлину с ввозимых товаров (от слова «забрать»). Последние две версии представляются умозрительными, не имеющими фактического обоснования и потому маловероятными. Более достоверной выглядит первая: известное из описаний XIX–XX столетий наличие в этих местах сосен, росших по склонам Сухого оврага, говорит о существовании здесь в древности соснового бора, остатками которого они являлись. В 1674–1677 годах упоминается «села Коломенского заповедная березовая и сосновая роща на Савинском овраге». Территориально она располагалась по обе стороны отвершка Сухого (Малого Савкина) оврага. Уцелевшие фрагменты соснового бора видны на топографическом плане Москвы 1838 года⁵.

В следующий раз имя «Заборье» всплывает в начале XVII века. Настало Смутное время, и южные окрестности Москвы послужили ареной бурных событий. В 1605 году с юга через Коломенское к Москве подошел и, свергнув династию Годуновых, сел на московский трон «спасшийся сын царя Ивана Грозного» Дмитрий. Однако в мае 1606 года самозванца свергли и убили. Три дня тело лежало на Красной площади, затем его вывезли за пределы Москвы и оставили, по разным сведениям, в поле или в божь­ем (убогом) доме. По свидетельству как русских, так и иностранных источников, с телом стали происходить некие таинственные явления. Поэтому, чтобы прекратить слухи, могущие вызвать волнения среди москвичей, по приказу нового царя Василия Шуйского тело перевезли в «место в семи поприщах от Москвы» Котёл (или, по словам иностранцев, «на речку Котёл») и там сожгли, а пепел развеяли (или, как утверждают опять же иностранные источники, выстрелили им из пушки в сторону Польши)⁶.

Судя по всему, отвезли тело самозванца в убогий дом за Таганкой, как описано в хронике Кондрата Буссова (см. ниже). Однако переводчик вольно обошелся с текстом оригинала, игнорируя такие московские топонимы, как Кулишки и Яузские ворота, и вместо Болвановских в тексте появились Серпуховские ворота. Ошибка далее начала тиражироваться. Убогий дом в начале XVII века относился к Никольскому Божедомскому монастырю, о котором напоминает церковь Святителя Николя Чудотворца в Звонарях на Рождественке. Видимо, к тому времени кладбище было вынесено далеко за городскую черту. Там царь Михаил Федорович основал Покровский монастырь⁷.

Сразу после смерти Лжедмитрия поползли слухи, что убили не его, а кого-то другого, сам же он спасся. Эти слухи нашли благоприятную почву среди недовольных тем, что Василия Шуйского избрала царем только Боярская дума «без совету всей земли». Посему, когда в Путивле появился Иван Исаевич Болотников, встречавшийся в Польше с человеком, который представился спасшимся царем Дмитрием и назначил Болотникова своим воеводой, там вспыхнуло восстание. Поначалу военные действия против царских войск оказались не очень удачными. Однако вскоре выступление против Василия Шуйского поддержали рязанские дворяне во главе с П. П. Ляпуновым и Г. Ф. Сунбуловым и тульские служилые люди, руководимые веневским (по другим сведениям, епифанским) сотником Истомой Пашковым. Соединившись под Коломной и разбив царские войска, они в октябре 1606 года подступили к Москве. В начале ноября 1606-го к ним примкнули двигавшиеся от Калуги отряды И. И. Болотникова, состоявшие в основном, из крестьян, казаков и холопов. Отечественные и некоторые иностранные источники описывают ситуацию так: «А воры Болотников да Пашков с резанцы и всех городов со многими людьми пришли под Москву, стали в Коломенском да в Заборье и во многих местех»; «Пришед к Москве, стали под Коломенским и Москву осадили»; «А стояли в Коломенском да на Угреше»; «Пришли под Москву в Коломенское в иные места в Заборское стали близко Москвы»; «И приидоша под Москву многочисленно <…> и отступиша по странам, стояша в Коломеньском и Заборье и во многих местех»; «Приходил под Москву вор Ивашко Болотников, а с ним Донские и Волские казаки, а хотел Московское государство разорить и стоял под Москвой 5 недел, и в Заборье был осажден, и из Заборья побежал на Тулу»⁸. О ходе дальнейших военных действий говорится, что «с ворами бои были ежеденные под Даниловским и за Яузою». После сражения 27 ноября 1606 года, в котором восставшие потерпели поражение, патриарх Гермоген в своей грамоте оповещал: «Многие всякие люди от них воров и еретиков из Коломенского и из иных мест прибегают»⁹.

Руководитель царских войск князь М. В. Скопин-Шуйский со своими ратными людьми стоял в Даниловом монастыре. В Москву подоспело подкрепление из Смоленска. Решительное сражение произошло 2 декабря 1606 года: «На завтрее же прихода смольян боярин князь Михайло Васильевич Шуйской с товарыщи поиде х Коломенскому на воров. Смольяне же приидоша же к нему в сход. Воры же ис Коломенского изыдоша со многими полками против их, начаша битись». Место локализуется так: «Воеводы и начальницы Московского воинства по повелению цареву идоша против Северских людей на Котел». В этом сражении повстанцы были разбиты и «со злоначалники своими от царствующего града посрамлени бегоша в Коломенское и в остроге своем седоша. Царь же Василей возвратися во свой царствующий град Москву, яко победитель. Воеводы же его по острогу их биша три дни, разбити же острога их не могоша, занеже в земли учинен крепко, сами же от верхового бою огненного укрывахуся под землею, ядра же огненые удушаху кожами сырыми яловичьими. И Божиею милостию добр язык у них взяша, и вся их коварства и защищения до конца узнаша, и учиниша огнены ядра с некоею мудростию противу их коварств, и погашати их не возмогоша, самих же зле убивати, и острог их огненными ядры зажгоша. Они же окаянии разбойницы помощи себе ничем не возмогоша и острог свой оставивше побегоша».

Далее события развивались следующим образом: «Бояре и воеводы воровских людей разогнали и побили и испод Москвы воры побежали. А казаки в осаде в Заборье сидели, и те государю добили челом и здалися и крест целовали, что ему государю служить». «А иные седоша в деревне в Заборье. Бояре же со всеми ратными людми приступаху к Заборью. Они же воры, видя свое изнеможение, здалися все. Царь же Василей повеле их взяти к Москве и поставити по дворам, повеле им давати кормы и не веле их ничем тронути, тех же воров, кои поиманы на бою, повеле их посадити в воду». При этом источники подтверждают: в Заборье была не временная наспех организованная оборона, болотниковцы укрепились там с самого начала осады Москвы. «И Божиею милостию и Пречистые Богородицы заступлением воров многих побили, а которые стояли в Заборье, тех всех взяли»¹⁰.

Картину дополняют и уточняют иностранные современники. Голландский купец Исаак Масса: «Меж тем московское войско вновь было разбито, и Болотников одержал верх и послал со всей поспешностью отряд в десять тысяч человек прямо на Москву, намереваясь последовать за ним со всем войском, и этот [передовой] отряд скоро подошел к Москве на расстоянии одной мили от нее, стал у речки Даниловки и занял селение Загорье (Sagoria), которое тотчас укрепили шанцами (bescansten), и у них было несколько сот саней, и поставили их в два и в три ряда одни на другие, и плотно набили сеном и соломою, и несколько раз полили водою, так что все смерзлось, как камень. И у них был также скот, быки и лошади, довольно на несколько дней, и стали ожидать Болотникова с главным войском. Меж тем московское войско засело в обозе (wagenborch) перед самыми городскими воротами, и воеводами были царские братья; и они часто учиняли большие нападения со множеством пушек на помянутые шанцы [мятежников], но без всякого успеха. Также помянутое селение было обстреляно множеством бомб, но там их тотчас тушили мокрыми кожами»¹¹. Конрад Буссов в «Московской хронике»: «Воевода путивльского войска Истома Пашков продвинулся в августе этого года с имевшимися у него силами ближе к Москве, дошел до Коломенского и снова привел к присяге и к подчинению Димитрию второму многие крепости, города и местечки без всякого с их стороны сопротивления. К Михайлову дню он подошел ближе к Москве и встал лагерем в Котлах, примерно в миле с четвертью от Москвы. <…> Вскоре после Мартынова дня на помощь путивльскому воеводе Истоме Пашкову пришел через Комарицкую волость на Калугу и затем дальше к Москве на Котлы очень опытный воин Иван Исаевич Болотников. <…> придя под Москву, Болотников как старший военачальник вместо Димитрия захотел занять для своего лагеря самое удобное место и потребовал, чтобы он почитался большим начальником, чем Пашков, поскольку этот был поставлен воеводой одним только князем Шаховским, а его, Болотникова, в Польше назначил и поставил в старшие военачальники сам мнимый царь. Поэтому Пашкову пришлось уйти с занятого им места и уступить его Болотникову и его ратным людям. <…> Но благородный герой был постыдно обманут, ибо его соратник, Истома Пашков, не только не оказал ему никакой поддержки, а на поле боя перешел с несколькими тысячами человек из числа имевшихся у него людей к неприятелю и очень помог ему, тоже напав на Болотникова, благодаря чему войско Болотникова настолько поредело, что он должен был обратиться в бегство, оставив на разграбление врагу весь свой лагерь со всем, что в нем было, 10 000 казаков из его людей были полностью окружены врагом и, не имея возможности прорваться, вынуждены были сдаться»¹². Также интересно свидетельство пленного поляка А. Стадницкого, содержащееся в его письме к другому пленнику С. Немоевскому по поводу сражения 27 ноября 1606 года: «Противная сторона (болотниковцы. — Авт.) пустила к городу пятьсот рязанцев (перешедших там на сторону Василия Шуйского. — Авт.). <…> Противная сторона, увидевши, что измена, бросилась на стражу в шанцах, которая была поставлена за городом, — у ней были и орудия. Но после стычки со стражей они воротились назад в лагерь, который был немного далее одной мили от города — в Коломенском: так называют село и двор великого князя, недалеко от речки Котла, где сожгли тело того покойника (Лжедмитрия. — Авт.)»¹³…