Презентация книги «История Русской Церкви» в Нижегородской духовной семинарии. 2016 год

Анна Грушина. Архимандрит Макарий, в нынешнем ноябре Вам исполняется 70 лет. Хорошая дата. Она позволяет подвести некоторые итоги и определить планы на будущее. Вы — видный историк, автор более 800 статей и книг. Для нас важно еще и то, что Вы — давний автор «Московского журнала». Я благодарна митрополиту Арсению (Епифанову), который нас познакомил. Наши отношения со временем переросли в плодотворное сотрудничество. Более того, коллектив редакции считает Вас другом журнала, Вы не раз принимали участие и в наших внередакционных мероприятиях. Сегодня, от всей души поздравляя Вас с замечательным юбилеем и желая Вам многая лета, я, пользуясь случаем, попрошу поделиться своим мнением на страницах журнала по ряду актуальных вопросов, касающихся исторической науки.

На сегодняшний день, по впечатлению многих специалистов и просто людей, неравнодушных к прошлому Отечества, история России представляет собой подобие лоскутного одеяла. Есть история «большая», «официальная», «подведомственная» Академии наук; есть история региональная — удел местных краеведов; есть история церковная — раньше табу для серьезных исследователей, а теперь кого только не встретишь на этом поле… Возможно ли при подобном положении дел выработать некий целокупный взгляд на историю как на противоречивый, многовекторный, но все же единый и непрерывный процесс?

Архимандрит Макарий. Это зависит от самих историков, которые должны быть заинтересованы в таком синтезе. Прошлое тяготеет и будет тяготеть над нами. Я говорю сейчас о недавнем прошлом. В XX веке произошла дифференциация между светской и церковной наукой, между светской и церковной историей. В силу объективных обстоятельств развитие церковной науки не просто замедлилось в минувшем столетии, а столкнулось с непреодолимыми препятствиями. Справедливости ради нужно сказать, что светская наука в это время регенерировала различные идеи, достижения из сферы церковного знания. Нередко встречаешь исследования в тех областях жизнедеятельности нашего государства, которые неотделимы от Церкви, посвящены событиям, которые переживались Церковью вместе со всей страной, но авторы этого даже не заметили.

Если говорить о медиевистике, которая мне весьма близка, то она занимается изучением истории в Средние века. Так вот, тогда указанной дифференциации не было, она произошла позже. И я думаю, что нам в этом смысле неплохо бы вернуться к взглядам на исторический процесс, свойственным далекому прошлому.

А. Г. В данной связи — провокационный вопрос: а нужно ли оглядываться? Может, аккуратно обработать швы на нашем лоскутном одеяле — и точка?

Арх. Макарий. Дело в том, что в жизни текущие процессы в Церкви и государстве не разделены. Они разделены только в историографии, то есть в науке, поэтому и желательно, и необходимо взаимопонимание и взаимодействие. И, я бы сказал, оно есть — в известной степени. Я припоминаю конференции, которые прошли к тысячелетию Крещения Руси. Церковь провела три международные конференции — в Киеве (1986), в Москве (1987) и тогда еще в Ленинграде (1988). В киевской из светских историков от нашей страны участвовал только один — Аполлон Григорьевич Кузьмин, в московской — уже целый ряд крупных ученых, еще больше — в ленинградской, где, кстати, впервые была поднята проблема взаимодействия светской и церковной исторической науки. Потом, подводя итог, нынешний Святейший Патриарх Кирилл высказался по поводу прозвучавших на конференции идей в том духе, что светские и церковные историки, фигурально выражаясь, сидят в разных комнатах, а коридор-то у них общий, и теперь приходит осознание этого факта…

С другой стороны, на рубеже 1980–1990-х годов церковных историков стали все чаще приглашать на различные светские мероприятия — конференции, краеведческие чтения и так далее, и ныне это — вполне обычная практика. Еще одно мое наблюдение: со временем научное сообщество в каком-то смысле даже воцерковилось — по крайней мере, с точки зрения этикета речи. В 1990-х годах я, присутствуя на конференциях, отмечал в докладах выступавших множество «перлов», свидетельствующих, что человек попросту не всегда владеет материалом, поскольку не владеет соответствующим набором понятий, способным адекватно описать тот или иной феномен церковной истории, церковной жизни. Так вот, сейчас уже этого «языкового барьера» практически нет, он сгладился, речевая этика, как правило, выдерживается. В общем, возвращаясь к Вашему вопросу, можно сказать: определенная тенденция к достижению того самого синтеза налицо.

А. Г. Тенденция налицо, но состоится ли синтез при нашей жизни?.. Вообще становится грустно, когда историю членят на «плохие» и «хорошие» периоды. Мол, это будем учитывать, а тут не все гладко. Для настоящего историка его предмет — это не сшитое из кусков, а цельнотканое полотно.

Арх. Макарий. За всем не уследишь. Есть хронологические проблемы, есть персональные, может присутствовать личностная ограниченность. Поэтому и говорю: за всем не уследишь. В данном смысле лучше, наверное, быть просто узким специалистом с глубинным проникновением в исторические пласты.

А. Г. Вы долгое время занимались биографией и деяниями митрополита Макария…

Арх. Макарий. Мы знаем трех московских иерархов с этим именем. Начну с конца. В 1926 году ушел из жизни пребывавший на покое в Николо-Угрешском монастыре митрополит Макарий (Невский)¹. В 1950-х годах честные останки владыки были перенесли в Троице-Сергиеву лавру, а в 2000 году он был канонизован, и позже его мощи переправили на Алтай.

А. Г. Кстати, в архиве храма Святителя Николая в Кленниках есть фотография, на которой священномученик Сергий Мечёв — настоятель этого храма в 1923–1929 годах — стоит на коленях перед митрополитом Макарием и, как говорила мне дочь отца Сергия Ирина Сергеевна Мечёва, просит прощения у владыки от лица всей Церкви за то, как с ним несправедливо обошлись².

Арх. Макарий. Да, священник Сергий Мечёв встречался именно с митрополитом Макарием (Невским)… Но я продолжу.

С 1879 года до своей кончины московскую кафедру занимал митрополит Макарий (Булгаков)³, оставивший заметный след в церковной истории. В конце XX века была переиздана его «История Русской Церкви» и возрождена учрежденная в 1867 году премия его имени — Макариевская.

Был еще третий иерарх — святитель Макарий, митрополит Московский и всея Руси (1482–1563), то есть не епархиальный архиерей, а Предстоятель Церкви. По окончании духовной академии я писал кандидатскую работу именно о нем. Где-то на третьем курсе нам сказали, что пора определяться с темами. Обратил внимание на такую: «Всероссийский митрополит Макарий и его духовно-просветительская деятельность», но тут выяснилось, что тема эта уже кем-то была занята. Проходит некоторое время, и я узнаю: тема освободилась, поскольку обратившийся к ней студент-выпускник посчитал, что литературы на данную тему мало и писать невозможно.

А. Г. Случайностей, как мы знаем, не бывает. Тема ждала Вас…

Арх. Макарий. Пожалуй, но я говорю сейчас о формальной стороне дела. Так вот, я уже учусь на четвертом курсе, пою в хоре. Перед всенощным бдением иду на службу и вижу у алтаря академического храма выпускника прошлого года. Он спросил, пишу ли я кандидатскую и на какую тему. Отвечаю, что пишу о митрополите Макарии. Он посмотрел на меня удивленно: «Литературы же нет…» — «Почему же нет, — говорю, — есть и немало».

А. Г. Мирское имя митрополита Макария…

Арх. Макарий. Михаил. Любопытно, что и митрополит Макарий (Булгаков) — тоже Михаил.

А. Г. А фамилия?

Арх. Макарий. Фамилии нет, он из простецов… Итак, в 1978 году я окончил академию со званием кандидата богословия и сразу же взял новую тему, уже магистерскую — «Церковное просвещение на Руси в середине XVI века». Закрепление темы для меня было важно тем, что она давала возможность пользоваться архивами, работать в библиотеках. По ходу дела ее пришлось несколько переформулировать. Должен сказать, что в те времена система научных степеней в Церкви была другой: существовала трехступенчатая научная иерархия — кандидат, магистр, доктор. Мы сейчас перешли на традиционную двухступенчатую систему, поэтому тогдашний магистр к нынешнему никакого отношения не имеет. Я защитил магистерскую работу в 1996 году, а в следующем получил за свой труд только что возрожденную Макариевскую премию.

Святитель Макарий — это поистине эпохальная личность. По сути дела, я впервые употребил выражение «эпоха митрополита Макария». В 2017 году в Русском и Государственном историческом музеях состоялись выставки с таким названием: в Русском музее выставка была посвящена преимущественно Новгородскому периоду Святителя⁴ и иконографии того времени, в Историческом — в основном московскому периоду⁵. Впервые были выставлены макариевские Четьи-Минеи⁶ — все двенадцать книг стояли под стеклом.

Обращение к личности митрополита Макария я рассматривал не только как научную работу, но и как служение ему. К 1988 году пришлось подготовить материалы к его прославлению, состоявшемуся на заседании юбилейного Поместного собора Русской Православной Церкви 6–9 июня 1988 года в трапезном храме Троице-Сергиевой лавры. Это была первая массовая, если можно так выразиться, канонизация в XX столетии. Лето, жарко, в храме душно. Собралось множество народа. Процедура выглядела так: митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), председатель комиссии по канонизации, называл имя прославляемого святого, приводил его краткие биографические данные и обоснование прославления. Затем под пение тропаря и кондака вносилась икона новопрославляемого святого. Все вставали, крестились — торжественное и одновременно трогательное действо. Патриарх Пимен брал икону, благословлял ею собравшихся, и образ уносили в алтарь. Братский хор отца Матфея (Мормыля)⁷ пел в это время тропарь, кондак…

Следующий шаг — составление акафиста, а также службы, несколько идей для которой мне подсказал почивший в этом году игумен Андроник (Трубачев)⁸. Служба митрополиту Макарию, ее канон содержит акростих (правда, при редактуре и подготовке к печати немного поврежденный). Когда я представил службу в Патриархию, там ее на какое-то время отложили, а потом была собрана Синодальная комиссия (с моим участием), через которую этот текст прошел...