Объект №16 — узел правительственной ВЧ-связи. Аксонометрия 1940-х годов. РГАЭ

Столичные подземелья окружены мифами. В средствах массовой информации регулярно мелькают сюжеты, посвященные «подземным ходам Ивана Грозного» или «бункерам советских вождей». Конечно, наивность историй о многокилометровых средневековых тоннелях очевидна для каждого, кто потрудился ознакомиться с геологией и археологией Первопрестольной. Но вот с подземными спецобъектами советской эпохи дело обстоит намного сложнее. Считается, что они залегают на недосягаемых глубинах, а само их существование до наших дней остается тщательно оберегаемой тайной¹. Попробуем разобраться.

То, что в народе привычно именуется немецким словом «бункер», на языке военной науки обозначается термином СФС — специальное фортификационное сооружение. Современная специальная фортификация начала зарождаться в эпоху бурного развития бомбардировочной авиации и средств ПВО. В 1920-х годах в СССР и в ряде западных стран формировалась концепция так называемой пассивной противовоздушной защиты. Помимо чисто военного противодействия вражеским бомбардировщикам (с помощью зенитных орудий и самолетов-истребителей) предлагался целый комплекс мер по снижению ущерба от бомбежек в городах. Светомаскировка, строительство убежищ — все это пассивная ПВО. Или, как ее стали официально называть в Советском Союзе в 1930-х годах, — местная противовоздушная оборона (МПВО)².

С учетом опыта Мировой войны 1914–1918 годов наиболее серьезной угрозой при воздушных налетах поначалу считались боевые отравляющие вещества. Проще было накрыть целый квартал ядовитым облаком, чем прицельно попасть фугасной авиабомбой в здание. Поэтому и первые городские защитные сооружения относились к категории газоубежищ. Они представляли собой обычные помещения (чаще всего подвальные), дополнительно снабженные герметичными дверями и воздушными фильтрами. Решение о строительстве подобных убежищ в Московском Кремле и при других особо важных столичных объектах приняли уже летом 1928 года³.

Но в 1930-х годах точность бомбометания и масса авиабомб продолжали расти, что поставило вопрос защиты от прямых попаданий обычных снарядов. Сформировать защитную толщу на пути фугасной авиабомбы можно двумя разными способами. Первый — построить убежище открытым способом в котловане с последующей засыпкой и сверху залить толстый слой бетона. Второе — расположить убежище в прокопанных под городом тоннелях глубокого залегания.

Оба способа в московских геологических условиях являются весьма дорогостоящими. Укрыть всех горожан в подобных сооружениях представлялось невозможным по чисто экономическим причинам. Позднее единственным массовым убежищем глубокого залегания в Москве стали отдельные участки метрополитена: в данном случае подземные тоннели хотя бы окупались в мирное время — в качестве транспортных коммуникаций. Но расчетная вместимость «метро-убежища» никогда не достигала и 20 % от численности населения города⁴, остальных москвичей ждали легкие газоубежища с противоосколочной защитой. А вот построить несколько особо защищенных объектов стратегического значения являлось вполне реальной задачей. И в Москве наступило время подземных правительственных и военных бункеров.

* * *

Интересно, что, вопреки распространенным мифам, раньше всех закапываться в землю начали отнюдь не лидеры страны. Первым столичным спецобъектом глубокого залегания стал командный пункт московской зоны противовоздушной обороны.

К разработке проекта приступили еще в 1933 году⁵. КП ПВО тесно интегрировался в систему строящегося метрополитена. Основной объем командного пункта решили соорудить в виде отдельной железобетонной двухэтажной камеры, расположенной параллельно станции «Кировская» (ныне «Чистые пруды»). Дополнительные транспортные коридоры шли до шахты, до технических помещений станции и до перегонного тоннеля метро, связь с которым не только позволяла использовать метрополитен для грузоперевозок, но и обеспечивала выход «на припутные тротуары тоннелей», дающие возможность сообщения с соседними станциями⁶.

В 1935 году метростроевцы приступили к строительству командного пункта. В целях соблюдения секретности объект получил кодовое имя «Трансформатор № 20» («Трансформатор при шахте № 20», «Т-20»)⁷. В ноябре 1937-го вышло правительственное постановление об официальной приемке. Под землю спустилась внушительная комиссия: председатель Моссовета И. И. Сидоров, командующий Московским военным округом маршал С. М. Буденный, заместитель начальника Метростроя Е. Т. Абакумов и другие высокопоставленные лица⁸. Спецобъект признали достаточно сухим, качество инженерных систем и железобетонной обделки⁹ — высоким. Над шахтой командного пункта условились возвести большое здание для размещения штаба ПВО в мирное время. Все это успели сделать до начала Великой Отечественной войны.

Внутреннее устройство командного пункта и его рабочие будни подробно описаны в мемуарах генерала Даниила Арсентьевича Журавлева. Назначенный командующим московской зоной противовоздушной обороны в марте 1941 года, он сразу же ознакомился с секретным подземным хозяйством своего ведомства:

«Большое впечатление на меня произвел командный пункт. Находился он здесь же, под домом, на глубине пятидесяти метров¹⁰.

По левую сторону длинного, ярко освещенного коридора — многочисленные двери. Гиршович открыл одну из них:

— Здесь пункт управления командира корпуса.

Стены обиты бархатом, чтобы приглушать звук, мягкая мебель, отлично продуманное освещение, хорошая вентиляция. Все это вначале показалось мне излишней роскошью. Однако очень скоро я убедился, как облегчили нам выполнение трудных обязанностей созданные здесь удобства.

В середине зала, куда мы с Гиршовичем вошли, помещался большой стол с пультом управления. Пользуясь им, можно было связаться с любой частью, с каждым из начальников родов войск, с городскими организациями и правительственными учреждениями.

Проектировщики нашего “подземного замка” предусмотрели все до мелочей. Не выходя на поверхность земли, мы могли принять горячий душ, отдохнуть, поесть. В случае недостатка воздуха можно было включить кислородное оборудование.

Верхний этаж КП занимал главный пост ВНОС¹¹. Там хозяйничал со своими подчиненными начальник службы воздушного наблюдения, оповещения и связи полковник А. Н. Глазер. Рядом находилась оперативная группа прожектористов, возглавляемая начальником прожекторной службы полковником Б. В. Сарбуновым, и некоторые другие службы.

А потом свое огромное заведование показывал мне начальник командного пункта инженер-полковник Н. А. Захаров, человек обширнейших знаний и предельной добросовестности. Он рассказал, что в специальном помещении смонтирована достаточно мощная электростанция для обеспечения нужд командного пункта на случай аварии городской сети. Замечу, кстати, что на протяжении всей войны включать ее приходилось только для проверки. Московская энергосистема работала бесперебойно, так же, как водопровод и канализация — словом, все коммунальное хозяйство большого города»¹².

На основе конструктивных принципов, примененных при сооружении КП ПВО, в последующие десятилетия строились десятки спецобъектов глубокого залегания в Москве и других городах Советского Союза. В крупных подземных блоках, нередко разделенных на два этажа, размещались рабочие помещения и системы жизнеобеспечения. Железобетонные коридоры-ходки соединяли блоки с шахтами и вспомогательными выработками. Над шахтами устраивались подземные тюфяки или наземные железобетонные защитные колпаки. Выходы из шахт осуществлялись через особые маскировочные здания.

В 1937 году правительство приняло решение о строительстве следующего стратегического объекта при столичном метрополитене¹³. Под землей надлежало укрыть крайне важное и весьма уязвимое техническое средство управления страной ― резервную телефонно-телеграфную станцию (РТТС). Летом 1939 года из Народного комиссариата связи поступило секретное обращение на имя председателя правительства В. М. Молотова, где печально констатировалось, что, «несмотря на двухлетний срок с выхода правительственного постановления, Наркоматом связи в этой области ничего не сделано»¹⁴. Иван Терентьевич Пересыпкин, возглавивший Наркомат двумя месяцами ранее, постарался наконец сдвинуть дело с мертвой точки. Начались проектные работы.

Для размещения защищенного узла связи использовали тоннель из чугунных тюбингов — продолжение центрального зала новой станции метро «Белорусский вокзал» (ныне ― «Белорусская» Замоскворецкой линии), дополнив его несколькими новыми подземными выработками и собственным шахтным стволом для сообщения с поверхностью. Общая площадь сооружения, получившего кодовое имя «объект № 01», составляла почти 3 тысячи квадратных метров, а число связистов в одной смене могло превышать 400 человек¹⁵.

Строительные работы планировалось начать весной 1940-го и завершить до 1942 года. Затем сроки скорректировали, а позднее свои поправки внесла война. В результате первая очередь подземной РТТС была экстренно введена в строй в августе 1941-го, официальная же государственная приемка всего сооружения состоялась лишь в 1943 году¹⁶.

Своевременность создания этого объекта трудно переоценить. Документы и воспоминания о первых месяцах Великой Отечественной войны свидетельствуют, что узлы связи входили в список важнейших целей гитлеровских бомбардировщиков¹⁷. Но столичный подземный узел остался в неприкосновенности, хотя авиабомбы не раз падали поблизости от него. Недаром стройку взял под контроль Л. П. Берия, в начале июня 1941 года лично проинспектировавший ход дела на «Белорусской»¹⁸.

Третий глубокий спецобъект, устройство которого стартовало до войны, — командный пункт местной противовоздушной обороны (КП МПВО) с защищенными помещениями для городских властей, рассчитанными на работу 60 человек. Титульный список Совет народных комиссаров утвердил 4 февраля 1940 года. Весной того же года институт «Метропроект» подготовил проектное задание¹⁹. Секретное сооружение получило кодовое имя «объект № 84».

Строительство началось через шахту, заложенную на краю Советской (ныне — Тверская) площади²⁰ напротив здания Моссовета. На глубине 40 метров в непосредственной близости от Горьковского радиуса метрополитена был сооружен основной железобетонный блок. Соединение с тоннелями метро обеспечивало командный пункт дополнительными эвакуационными путями и удобным подключением к защищенным кабельным магистралям. Важность городского командного пункта была настолько высока, что от Метростроя потребовали приступить к подготовительным работам немедленно, не дожидаясь утверждения окончательного технического проекта.

* * *

Вскоре дело дошло и до бункеров для высших лиц страны. В апреле 1941 года появилось постановление об устройстве современных защитных сооружений в Кремле. Однако их пришлось заканчивать уже в буквальном смысле под бомбами. А в первые месяцы войны Кремль располагал лишь старыми подвалами и временными земляными укрытиями в Тайницком саду и Большом сквере²¹. В качестве импровизированного защитного сооружения использовали даже Царь-колокол.

По состоянию на 22 июня 1941 года в Москве полностью подготовили к работе только командный пункт ПВО при станции метро «Кировская». В высокой степени готовности находились объекты № 01 и № 84. Большинство же государственных учреждений пока довольствовались лишь легкими подвальными убежищами, едва способными выдержать прямое попадание крупной авиабомбы.

Ряду ведомств повезло: поблизости располагались станции метро, где можно было укрыться от бомбежек. Так, на станции «Красные Ворота» в первые дни войны разместился командный пункт Наркомата путей сообщения. Причем станция продолжала функционировать: рабочие кабинеты наркомата спрятали в подплатформенных помещениях, прямо под ногами у ничего не подозревавших москвичей. В документах упоминается, что здесь, в частности, находились кабинет заместителя наркома Б. Н. Арутюнова и телеграфная станция²².

Первый налет гитлеровских бомбардировщиков на Москву произошел 22 июля 1941 года. Позади остался уже месяц подготовки подразделений ПВО и МПВО. Были готовы легкие убежища для сотен тысяч горожан, состоялись учения по заполнению станций и тоннелей метрополитена укрывающимися от бомбежек жителями. Решился и стратегический вопрос — где разместить высшие органы гражданского и военного управления, пока спецсооружения в Кремле достраиваются. Главным бункером воюющей страны на несколько месяцев выбрали станцию метро «Кировская».

Недалеко от шахты командного пункта ПВО (объекта «Т-20») стоял старый особняк, пригодный для работы Ставки в мирные часы (ныне — Мясницкая улица, 37, строение 1). Спустившись по шахте вниз и миновав вход в КП, по отдельному коридору можно было выйти на «Кировскую». Рабочие помещения Ставки обустроили прямо на платформе, закрыв ее для пассажиров. Здесь же заработал временный узел правительственной ВЧ-связи²³.

Обстоятельное описание того, как именно происходило превращение обычной пассажирской станции в важнейший спецобъект, содержится в мемуарах Д. Н. Шадрина (на тот момент — старшего майора госбезопасности). Однако достоверность данного материала, изобилующего «художественными подробностями», вызывает большие сомнения. Если вычленить из мемуаров основные факты, получится следующая картина.

Утром 22 июня Д. Н. Шадрин, И. А. Серов (первый заместитель главы НКГБ) и Л. П. Берия собрались на совещании у Сталина. Серов с Шадриным получили задание «найти место, где можно работать и укрываться от бомбежки», после чего поехали на улицу Кирова и выселили из приглянувшегося особняка детский туберкулезный диспансер. Затем запретили остановку поездов на «Кировской», за четыре дня построили на платформе временные перегородки, оборудовали кабинеты и провели для членов Политбюро экскурсию от особняка до станции. Наконец на объект приехал Сталин. Началось застолье, во время которого Сталин лично поднес Шадрину рюмку и похвалил за создание столь надежного защитного сооружения в сжатые сроки²⁴.

Точность данной информации не выдерживает даже самой поверхностной проверки. Если заглянуть в ныне опубликованный журнал приема посетителей Сталиным, то окажется, что Серов и Шадрин в течение июня не входили в кабинет вождя²⁵. Более того, в 1940-х годах Шадрин вообще не фигурирует среди лиц, посетивших кабинет Сталина, а Серов в 1941-м побывал на приеме у главы государства всего один раз — в начале июля. Вероятно, мемуарист значительно преувеличил свою роль в этом деле. И неизвестно, насколько приукрасил прочие обстоятельства.

Повседневной жизни «Кировской» в начале войны неоднократно касаются в своих воспоминаниях представители высшего комсостава Красной армии.

Маршал А. М. Василевский:

«Ставка и Генштаб помещались тогда на Кировской улице, откуда быстро и легко можно было во время бомбежки перебраться на станцию метро “Кировская”, закрытую для пассажиров. От вагонной колеи ее зал отгородили и разделили на несколько частей. Важнейшими из них являлись помещения для И. В. Сталина, генштабистов и связистов.

Как-то очередная воздушная тревога застала меня во время переговоров с Юго-Западным фронтом как раз возле подземного телеграфа. Мне срочно потребовалось подняться наверх, чтобы захватить с собой некоторые документы. Возле лифта я встретил членов ГКО во главе с И. В. Сталиным. Поравнявшись со мной, Сталин, показывая на меня шедшему рядом с ним В. М. Молотову и улыбаясь, сказал:

— А, вот он где, все неприятности — от него, — а затем, здороваясь со мной, спросил: — Где же вы изволили все это время прятаться от нас? И куда вы идете, ведь объявлена воздушная тревога?»...