Командование и юнкера 4-й Московской школы подготовки прапорщиков пехоты. 1916 год
1914–1916 годы.
Недавно в «Московском журнале» (2019, № 12) была опубликована наша статья об Александровских казармах, где до 1914 года дислоцировались гренадеры 5-го Киевского и 6-го Таврического полков. Сегодня мы рассмотрим краткий и довольно специфический период истории казарм — 1914–1916 годы, когда в связи со срочной необходимостью организовать подготовку для воюющей армии новых офицерских кадров здесь действовали военные учебные заведения.
В 1914 году с началом Первой мировой войны московские Александровские казармы сменили своих обитателей. Гренадеры 5-го Киевского и 6-го Таврического полков покинули казарменный комплекс, служивший им более двух десятков лет местом постоянной дислокации, и отправились на фронт. Помещения Киевского полка заняла 2-я Московская школа подготовки прапорщиков пехоты. Позднее к ней присоединились еще две такие школы — 3-я и 4-я. Казарму 6-го гренадерского Таврического полка отвели для 55-го пехотного запасного батальона. В 1916 году он был развернут в 55-й пехотный запасный полк, который готовил пополнение для 2-й гренадерской дивизии, воевавшей на передовой.
Сведений о школах в Александровских казармах до нас дошло очень мало. Документы с информацией на сей счет, хранящиеся в РГВИА, относятся только к 4-й Московской школе подготовки прапорщиков пехоты, да и охватывают они период лишь с июня 1916 года по январь 1917-го. Воспоминаний современников тоже немного — и опять-таки в них фигурирует только 4-я школа. Наиболее известны мемуары курсового офицера этой школы подполковника Андрея Геннадьевича Невзорова (1889–1978). Есть еще незначительное число архивных документов, касающихся деятельности Главного управления военно-учебных заведений (ГУВУЗ), исследования советских и современных историков о подготовке офицерского состава в период Первой мировой войны. По указанным немногочисленным материалам мы и попытаемся, насколько возможно, восстановить интересующую нас картину.
Особые краткосрочные школы подготовки офицеров
2-я, 3-я и 4-я Московские школы прапорщиков открылись в ходе создания новой широкомасштабной системы подготовки офицеров. Это было вызвано большими потерями на фронтах (в первую очередь в пехоте), возрастанием масштабов боевых действий и, как следствие, формированием новых соединений и частей1. Перевод существующих юнкерских военных училищ (к примеру, Александровского на Знаменке или Алексеевского в Лефортово) на ускоренный курс обучения не мог полностью обеспечить армию офицерскими кадрами. Поэтому пришлось организовывать дополнительные школы подготовки прапорщиков.
Заговорили о данном типе военно-учебных заведений еще накануне войны. Первые упоминания о них можно найти в секретном предписании ГУВУЗ начальникам пехотных училищ (1912): «Привлечь одновременно с объявлением мобилизации различные контингенты молодых людей с определенным образованием к прохождению сокращенного курса в формируемых для этой цели особых школах при запасных пехотных бригадах»2. Предполагалось, что продолжительность курса обучения в таких школах будет составлять восемь месяцев3, однако война запланированные сроки существенно скорректировала.
30 сентября 1914 года выходит «Положение об ускоренной (трехмесячной. — М. А.) подготовке офицеров в военное время в школах при запасных пехотных бригадах»4. 1-я Московская школа прапорщиков пехоты начинает набор с октября 1914 года. В декабре открывается 2-я, в январе 1915-го — 3-я, в марте — 4-я. Последние три размещаются в Александровских казармах. Имеются сведения о количестве обучающихся: во 2-й и 3-й школах сначала по 400 юнкеров в каждой5, с 1 мая 1915 года — по 500. 4-я в это время только производит набор — 400 юнкеров (далее их число возрастает до тех же 500)6. А.Г. Невзоров писал, что 4-я школа «состояла из двух рот по 250 человек»7. Аналогичную структуру имели 2-я и 3-я школы.
Большинство подобных учебных заведений готовили кадры для пехоты. Было сформировано еще несколько школ специального назначения (казачьих и инженерных войск, воздухоплавательных частей и других)8. А. Г. Невзоров свидетельствовал, что одно время во 2-ю, 3-ю и 4-ю школы направлялись с передовой подпрапорщики9, получившие «полную колодку Георгиевских крестов и медалей»10, причем не только пехотные, но и кавалерийские, и артиллерийские, и даже один из авиации. Они обучались вместе с пехотинцами, после чего возвращались в свои части уже офицерами — прапорщиками11.
Число пехотных школ быстро возрастало, к январю 1917 года их насчитывалось почти четыре десятка12. В Москве действовало семь (три — в Александровских казармах). С 7 июля 1915-го все школы при запасных пехотных бригадах переименовали в школы подготовки прапорщиков пехоты13.
«Господа юнкера, кем вы были вчера?»
В военно-учебные заведения рассматриваемого типа первоначально набирали кандидатов с образованием не ниже четырех классов гимназии, выпускников кадетских корпусов, духовных, реальных, уездных училищ, а также лиц, сдавших экзамен на первый классный чин14, либо вольноопределяющихся второго разряда15. Однако офицеров на фронте требовалось все больше, поэтому перечень имеющих право поступить в школы прапорщиков пришлось расширить. С марта 1915 года сюда начинают принимать студентов гражданских высших учебных заведений. Так, например, попал во 2-ю Московскую школу прапорщиков будущий советский писатель, драматург, сценарист Евгений Львович Шварц (1896–1958) — на ту пору студент юридического факультета Московского университета. В августе 1916 года в 3-ю Московскую школу прапорщиков зачислили другого студента юрфака и тоже будущего писателя — Романа Борисовича Гуля (1896–1986).
Кстати, с марта 1916‑го школы Александровских казарм в числе ряда других и вовсе попытались сориентировать на подготовку к офицерскому званию исключительно учащихся гражданских высших учебных заведений. С учетом высокого образовательного уровня таких юнкеров учебный курс значительно расширили и продлили до четырех месяцев, надеясь получить в итоге более квалифицированный контингент. Однако эта практика не прижилась16.
С сентября 1915 года на прапорщиков начинают обучать выпускников частных средних школ, городских и частных училищ, учительских курсов, духовных семинарий17.
Но не только образовательный уровень кандидатов брался в расчет при зачислении. Показательный пример — хранящееся в РГВИА свидетельство о благонадежности некоего военнослужащего Петра Ивановича Данилова, направленного командованием 197-го пехотного запасного батальона (город Александров Владимирской губернии) в 4-ю Московскую школу прапорщиков. Выданное 9 января 1916 года канцелярией калужского губернатора свидетельство гласит: «Данилов за время проживания в Калужской губ. <…> ни в чем предосудительном как в нравственном, так и политическом отношении не замечался»18. Далее уточняется, что он в 1913 году «выбыл в гор. Читу» и, «по сообщению военного губернатора Забайкальской области, <…> неблагоприятных в нравственном и политическом отношениях сведений [относительно Данилова] у него не имеется»19. Кстати, за оформление данного свидетельства калужские чиновники попросили командира 197-го пехотного запасного батальона «истребовать от Петра Данилова <…> гербовых марок на сумму один рубль»20.
Как видим, нравственной и политической благонадежности будущих офицеров уделялось особое внимание. Не менее важной была и их социальная принадлежность. В докладе генерала А. А. Адлерберга об итогах ревизии запасных батальонов в конце 1915 года отмечалось: «Большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательных для офицерской среды элементов» (перечислены слесари, каменщики, чернорабочие, полотеры, буфетчики, представители других подобных профессий)21. В то же время в прапорщики нередко попадали «совершенно негодные нижние чины», которые, «не спросив даже разрешения, отправляются держать экзамен». В соответствии с резолюцией на докладе императора Николая II военный министр указал начальнику Главного управления военно-учебных заведений: «При приемах в военные училища людей со стороны22 обращать строгое внимание на соответствие кандидатов офицерскому званию, нижних же чинов принимать в военные училища при непременном условии удостояния23 их к тому начальством»24. Данное указание неукоснительно исполнялось. Так, в приказе по 4-й Московской школе прапорщиков от 8 июня 1916 года говорится об отчислении рядового 11-го пехотного Псковского полка Василия Тыщенко «по неудостоению его к поступлению в школу командиром полка»25. Позднее непременным условием приема нижних чинов, прибывающих с фронта, становится их участие в сражениях, а «прием <…> нестроевых нижних чинов» допускался «только после службы в строю и бытности в бою»26.
Успеваемость юнкеров периодически проверялась. Вот еще один приказ по 4-й Московской школе подготовки прапорщиков пехоты — от 7 июня 1916 года, согласно которому во время произведенного начальником школы полковником Л. А. Шашковским «испытания юнкерам» пятеро «оказались совершенно неспособными к дальнейшему прохождению курса» и были исключены27.
Немаловажным фактором считалось физическое состояние будущих прапорщиков. В том же приказе от 7 июня 1916 года читаем: «Юнкер вверенной мне школы, старш. унт. оф. Татарского конного полка Прокопий Ковальчук, отчисляется, <…> так как по слабому здоровью и преждевременной дряхлости не может успешно продолжать курс и быть по производству полезным офицером»28.
Наставники и учителя
В своих мемуарах А. Г. Невзоров пишет: «Офицерский состав был из боевых офицеров 1-й Великой войны. Большинство из них были инвалидами. Были и георгиевские кавалеры. Но инвалидность офицеров была такова, что не мешала им заниматься строем в условиях мирного времени. Например, капитан С. был ранен в пятку правой ноги и не мог ступать на эту пятку. Штабс-капитан М. ранен в кисть левой руки, но мог делать что-либо одной правой рукой. У поручика Л. не сгибалась левая рука от ранения в локоть и т. д.»29. 12 находившихся на тот момент в школе послужных списков30 свидетельствуют, что в Первой мировой войне не принимал участия только один офицер. При этом командир 2-й роты капитан Михаил Владимирович Фриде сражался на фронтах Русско-японской войны (1904–1905), а поручик Михаил Николаевич Лебединский воевал не только против немцев и австрийцев, но и против турок. Из 12 офицеров были ранены или контужены 8, некоторые — неоднократно; капитан Арвид Иванович Скурбе к тому же подвергся отравлению газами. Боевых наград удостоились 10 человек31.
Поскольку учебные заведения в Александровских казармах являлись типовыми, данные по 4-й школе можно распространить и на остальные. Согласно архивным документам, штат офицеров 4‑й Московской школы подготовки прапорщиков пехоты состоял из 16 человек: начальник, два командира рот, 12 курсовых офицеров и адъютант. Подполковников — 2, капитанов — 2, обер-офицеров — 12 (3 штабс-капитана, 6 поручиков, 3 подпоручика)32. Имелись и гражданские чиновники — заведующий хозяйством титулярный советник33 Иван Александрович Репин и делопроизводитель-казначей титулярный советник Павел Александрович Егоров. Врач — Иосиф Романович Собанский34…
