Коллегия Павла Галагана в Киеве. Открытка начала ХХ века
Годы учебы.
Имя выдающегося лингвиста Б. А. Ларина хорошо известно в языкознании, а его научное наследие не утратило актуальности до сего дня. Основные труды ученого посвящены славянской диалектологии, русской и исторической лексикологии и лексикографии, украинскому и литовскому языкам. Не менее значимы работы по стилистике художественной речи и переводу, по вопросам эстетики языка. «Самым образованным лингвистом нашего времени» считал Бориса Александровича академик Дмитрий Сергеевич Лихачев1.
Б. А. Ларин, стоявший у истоков Ленинградской (Петербургской) лингвистической школы, создал в университете научный лексикографический центр — Межкафедральный словарный кабинет, позже названный в честь своего создателя. Ученики Бориса Александровича издают и пропагандируют труды и идеи учителя, реализуют его замыслы. Так, с 1960-х годов ведется работа над «Словарем обиходного языка Московской Руси XVI–XVII вв.» В 2004 году из печати вышел первый выпуск, в 2016-м — седьмой2.
Многие современники делились воспоминаниями о Б. А. Ларине, уже ставшем «легендой, харизматической личностью»3, но до сих пор нет его полноценной биографии. Предлагаемая статья охватывает период становления Бориса Александровича как ученого.
* * *
Родился Б. А. Ларин в Полтаве. Его отец, Александр Никифорович, служил учителем, позже стал священником, мать занималась домашним хозяйством. Учебу мальчик начал в каменец-подольской гимназии, после чего поступил в киевскую Коллегию Павла Галагана — одно из лучших частных средних учебных заведений на Украине. Конкурс сюда был неизменно велик. В 1906 году приняли всего 12 человек, в том числе восемь стипендиатов, включая и Бориса Ларина.
Из однокашников он близко сошелся с Владимиром Отроковским, Павлом Филипповичем и Михаилом Драем (Хмарой)4. Все четверо тяготели к филологическим дисциплинам, посещали литературный кружок, организованный преподавателем русской словесности Ильей Фроловичем Кожиным, приобщавшим воспитанников к самостоятельной исследовательской работе. Старшеклассники участвовали в подготовке литературно-музыкальных вечеров, выступали перед публикой с рефератами5. Борис успевал по всем предметам, его средний балл при окончании Коллегии (4,6) давал право на получение серебряной медали.
Летом 1910 года друзья поступили на историко-филологический факультет Императорского университета Святого Владимира в Киеве. Выходец из небогатой семьи, Борис подал прошение на получение льготы. Так в книжке студента Ларина появился штамп: «Освобожден от платы за учение в счет 15 % нормы»6. На 3-м и 4-м курсах он получал именную стипендию Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, предназначенную для студентов, занимавшихся славянской филологией7.
Серьезный подход к изучению литературы и жажда знаний уже на 1‑м курсе привели Бориса и его друзей в «Семинарий русской филологии», которым руководил профессор В. Н. Перетц. Здесь каждый студент разрабатывал собственную индивидуальную тему. Новички тоже сделали выбор: Ларин взял «Слово о пьянстве» — поучение Антония Подольского, Отроковский — «Сказание о купце Басарге», Драй (Хмара) предпочел интермедии XVIII столетия. Исследование предполагало выяснение истории литературного памятника, сравнение разных его редакций, текстологический и лингвистический анализ.
Чтобы расширить научный горизонт своих учеников, В. Н. Перетц организовывал для них поездки в Петербург, Москву и другие города, где в древлехранилищах молодежь могла познакомиться с рукописями и старопечатными книгами, пообщаться с опытными коллегами. В феврале 1911 года Б. А. Ларин с друзьями побывал в столице. Там киевляне присутствовали в качестве гостей на заседаниях Общества любителей древней письменности и Неофилологического общества при Петербургском университете, но большую часть времени посвятили занятиям. Борис искал в книгохранилище Духовной академии и в Публичной библиотеке списки поучения Антония Подольского, планируя по возвращении в Киев изучить и сравнить их, а также обобщить полученные в результате поисков сведения о самом Антонии8. В 1912 году в Москве Ларин скопировал еще два списка «Слова…» из книжных собраний Общества истории и древностей Российских и Святейшего Синода. Удалось ему также найти новые данные об источниках произведения9.
Заканчивая университет (1914), Б. А. Ларин подал В. Н. Перетцу свою курсовую работу — «О литературной деятельности Антония Подольского»10. Исследование опиралось на солидную библиографию, содержало авторское толкование источников и аргументированные рассуждения, что обеспечило автору диплом I степени. Впоследствии в автобиографиях Борис Александрович упоминал, что продолжал заниматься «Словом…» вплоть до 1917 года, но так ничего относящегося к этому памятнику и не опубликовал.
* * *
Со второго курса Борис Александрович все больше внимания уделял лингвистике. Он прослушал курсы церковнославянского языка у В. Н. Перетца, славянских языков и их сравнительной грамматики у тогда еще молодого А. М. Лукьяненко — впоследствии профессора Саратовского университета; читал латинские и греческие тексты под руководством известных киевских профессоров И. А. Лециуса и А. И. Сонни. Однако главным его учителем стал профессор-санскритолог Федор Иванович Кнауэр11.
Обрусевший немец Ф. И. Кнауэр более 30 лет преподавал в Киевском университете сравнительное языкознание индоевропейских языков, санскрит, зендский (авестийский) и готский языки. Б. А. Ларин посещал его практические занятия по санскриту и сравнительному языковедению и одновременно слушал курс по литовскому языку. Именно тогда Федор Иванович предложил способному студенту обратить внимание на балтийскую группу, особенно на диалекты литовского языка, а также определил тему самостоятельной работы Ларина — «О культурных терминах в литовском языке». За необходимым живым материалом молодой филолог дважды (1913, 1914) ездил в Литву, где обходил села Виленской и Ковенской губерний. Позднее Борис Александрович вспоминал: «Главной целью этих двух поездок было <…> собирание культурных названий — точно локализованных, вполне семантически выясненных, разносторонних и разнодиалектных. Поэтому я обследовал с большей или меньшей полнотой несколько диалектов. <…> Где возможно, я собирал не только словарные материалы, но и образцы разговорной, поэтической, сказовой речи»12. Летом 1914 года вместе с ним по дорогам Литвы бродил и В. М. Отроковский, который уже имел опыт диалектографии и помогал товарищу, делая параллельные записи13.
Каждый из друзей Б. А. Ларина еще в университете определил собственное направление в науке: В. М. Отроковский к концу обучения написал большую работу по истории древнерусской литературы14, получил за нее золотую медаль и был оставлен при кафедре русского языка и словесности; М. А. Драй (Хмара) обратился к славистике; П. П. Филиппович готовил исследование о жизни и творчестве поэта Е. А. Боратынского. Интересы же Бориса Александровича все больше смещались в сторону языкознания.
После первой экспедиции в Литву Б. А. Ларин представил Ф. И. Кнауэру реферат о суффиксах в литовском языке. Профессор отметил в отчете, что это был «дельный труд, давший материал для бесед на все полугодие», что «основательность разбора темы весьма похвальна» и что автора «можно считать не только словесником, но и лингвистом»15. Под руководством Федора Ивановича одаренный студент начал изучение готского и древневерхненемецкого языков. После успешной сдачи итоговых испытаний за университетский курс (1914) Кнауэр оставил Б. А. Ларина при кафедре сравнительного индоевропейского языкознания и санскрита.
Первая мировая война нарушила все планы Бориса Александровича. В армию его не призвали как оставленного при кафедре университета, но обязали три года отработать в системе Министерства народного просвещения. Так, он вел уроки латинского языка в 5-м и 6-м классах частной женской гимназии А. В. Жекулиной (1914–1915), по поручению педсовета выступил с благотворительной лекцией «Борьба южных славян за свободу (1805–1914 гг.)» — собранные средства поступили в пользу санитарного поезда имени великого князя Николая Николаевича16.
Продолжить занятия при университете не удалось. В Киеве на волне антинемецких настроений осенью 1914 года началась травля Ф. И. Кнауэра: в ноябре его отстранили от чтения лекций, в декабре арестовали, а в начале 1915-го выслали в Томск17. Опального профессора на кафедре никто не мог заменить, и Б. А. Ларин, прозанимавшись год самостоятельно, решил отправиться к нему в Сибирь. Узнав об этом, Ф. И. Кнауэр в июне 1915 года писал В. Н. Перетцу: «Представьте себе мою великую радость: Ларин приедет ко мне! Он желает летом работать под моим непосредственным руководством. Вчера я получил его письмо. <…> Как ни рад я, но боюсь, что он будет иметь мало пользы от меня. Ведь у меня книг нет, и если он не взял с собою своих, то он напрасно приехал. Сделаю, конечно, все, что могу»18.
В другом письме Кнауэр сообщал подробности: «Ларин прибыл уже 7/VI, к моей величайшей радости. <…> [Он] должен был вести сильную борьбу с губернаторской властью: не хотели ему разрешить заниматься у меня! Храбрый юноша, однако, отстаивал свое и победил наконец. Теперь он мой комнатный сосед, занимается усердно. <…> Утром встаю с безмолвной благодарственной молитвою к Богу за сохранение здоровья, пью кофе при чтении газеты, занимаюсь один час с Лариным языком, хожу по делам каких-то покупок, обедаем, ужинаем, а иногда и гуляем вместе с Лариным. И так протекает моя жизнь — тихо, не тревожно»19. Возможность наслаждаться кофе появилась у Ф. И. Кнауэра благодаря гостю: «Ларин подарил мне кофейник со всеми принадлежностями, не исключая спирта»20. Борис Александрович пробыл в Томске полтора месяца. «Он работал здесь здорово, мы жили вместе как отец с сыном; надеюсь, что он не сожалеет, что приехал. Теперь мне плакать хочется; светлые дни прошли!»21
