В.И. Ленин и В.Д. Бонч-Бруевич на прогулке в Кремле
К столетию возвращения Москве статуса столицы (1918).
В XVI веке Иван Грозный покидал Москву и обосновывался на некоторое время в Александровской слободе — административном центре учрежденной им опричнины. Но чтобы царь переводил двор в другой город, да еще только строящийся, — подобного Русь до Петра I не знала. Возможно, именно перенесение столицы на берега Невы (происходившее постепенно в 1710‑х годах) породило в культуре образ Петербурга как места инфернального. Примечательно в данном отношении предание о «пророчестве» Евдокии Лопухиной — первой жены Петра I, которая якобы перед насильственным заключением ее в монастырь провозгласила: «Петербургу пусту быти». Позже «инфернальность» Петербурга нашла отражение в литературе («Медный всадник» А.С. Пушкина, «Петербургские повести» Н.В. Гоголя, «Подросток », «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, «Петербург» А. Белого и так далее). Славянофил А.С. Хомяков и вовсе назвал его пустыней, которая «гордится мертвой красотой». Такую предвзятость Алексея Степановича, впрочем, можно объяснить тем, что он был коренным москвичом. Москва тоже осуждалась, но больше за лень и провинциальность. И в то же время неспешный патриархальный быт Первопрестольной уставшему от сует сердцу казался милым и желанным. «Как часто в горестной разлуке, // В моей блуждающей судьбе, // Москва, я думал о тебе», — писал А.С. Пушкин. Петербург существовал для дела, для карьеры, Москва — для отдыха и покоя. Недаром многие государственные мужи, выходя в отставку, обустраивались именно здесь. И еще говорили: Москва — душа России, Питер — голова. Так минуло двести с небольшим лет, на протяжении которых Москва лишь на краткий период (1727–1730, при Петре II) вновь сподобилась стать столицей. Петербург опережал Москву и в отношении революционной активности. По сему поводу советский дипломат и литератор Г.Б. Сандомирский писал: «В то время, как в “славянофильской” Москве спорят, дискуссируют, <…> философствуют, — спорят дерзко и иногда вызывающе, на глазах у начальства, — в “западническом” Петербурге, несмотря на недреманное око III Отделения, злейший сыск и провокацию, зреет подпольное движение, создаются конспиративные кружки (от петрашевцев до “Народной воли”) и вооруженной рукой террористов наносятся первые ошеломляющие удары самодержавию». Именно события октября 1917 года поставили точку в истории Петербурга столичного.
* * *
Перенос большевиками столицы в Москву был обусловлен целым рядом чрезвычайных обстоятельств. Население послереволюционного Петрограда могло в любой момент выйти из‑под контроля. Недовольный сокращением ежедневного хлебного пайка народ волновался. Газета «Петроградское эхо» в феврале 1918 года писала: «Ежедневно ранее требовалось — 40 вагонов ржаной муки, 60 вагонов пшеничной. Последнее время поступало только 23 вагона — <…> сокращение в 5 раз. Сокращение превратилось в голод, когда в город стало поступать 8–10 вагонов. Еще в большей степени сократилось мясное питание. Требовалось раньше 100 вагонов мяса и почти столько же прибывало мелкого скота. Теперь в среднем прибывает 5–8 вагонов в день. Сократилось мясное питание в 20 раз. <…> Сокращение прибытия продуктов в столицу относится, главным образом, к последнему году, когда разруха транспорта и торговли достигла наивысшего предела». На улицах промышляли многочисленные банды, состоявшие из освобожденных по амнистии уголовников. В печати ежедневно появлялись сообщения о кражах, грабежах, убийствах. Город был охвачен забастовками, наводнен беженцами, солдатами-дезертирами, бывшими царскими офицерами, бесчинствующими матросами. Напряженность обстановки усугублялась крайней перенаселенностью Петрограда. Эту проблему, кстати, обсуждало еще Временное правительство, создавшее даже в целях разгрузки столицы специальное бюро. Планировалось вывезти из города в Москву часть промышленных предприятий и госучреждений, а также эвакуировать лиц, «пребывание коих в столице не встречается настоятельной необходимостью». В Москве к приемке людей готовились, но ряд обстоятельств, в том числе забастовки железнодорожных рабочих, воспрепятствовали масштабной эвакуации. Главной же причиной неудачи явилась излишняя осторожность действий Временного правительства. Вот показательный пример. На одном из заседаний Бюро шла речь о «выселении из Петрограда китайцев-рабочих», количество которых, по разным подсчетам, варьировалось от 3 до 8 тысяч человек. По итогам дискуссии постановили «просить председателя Союза китайских граждан о сообщении подробных сведений как о числе безработных китайцев, так и о том, какое их количество, как скоро и на каких условиях желало бы отсюда выехать». Конечно, в условиях революционных волнений и незавершенной войны решать подобные вопросы следовало более жестко. Ко всему прочему, существовала реальная угроза вторжения в Петроград немецкой армии. В.Д. Бонч-Бруевич вспоминал: «Мой брат, Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, в то время занимал ответственный пост военного руководителя Высшего Военного Совета. <…> На одном из докладов Владимиру Ильичу он высказал мнение о нецелесообразности с военной точки зрения оставлять место пребывания правительства в Петрограде ввиду появления немецкого флота в ближайших водах Балтийского моря, агрессивных действий немцев в Финляндии и сосредоточения контрреволюционных войск финляндской буржуазии на нашей границе.
— Где же, по вашему мнению, должно находиться правительство?
— В Москве, — последовал ответ»…
