Два крупнейших московских музея — ГИМ и ГМИИ имени А. С. Пушкина — располагают ценным памятником отечественной культуры, лишь в последнее время начавшим выходить из тени незаслуженного забвения. Осенью 2010 года в ГМИИ с успехом прошла выставка «Шедевры европейской графики из собрания В. Н. и Н. В. Басниных».
Традиция собирания произведений искусства и книг формировалась в семье купцов Басниных с конца XVIII века на протяжении жизни нескольких поколений. В 1918 году их художественное собрание, ставшее к тому времени одним из лучших частных собраний Москвы, было передано наследниками в Румянцевский музей, а позднее в ГИМе оказался и обширный семейный архив. В составе архива — письма основоположника графической коллекции Василия Николаевича Баснина, являющиеся интереснейшим историко‑культурным документом.
В. Н. Баснин — иркутянин, коренной сибиряк, родом из тех мест, «где набирали силу для выхода в «большую культуру» такие славные фамилии, как Боткины (врачи, писатели, искусствоведы), Сабашниковы (издатели), Прянишниковы (давшие выдающегося академика‑биолога), Кандинские (знаменитый психиатр, известный художник)»1. То же можно сказать и о семье Басниных. Потомственный купец, занимавшийся оптовой чайной и меховой торговлей, почетный гражданин Иркутска, член Русского географического общества, библиофил, собравший в Иркутске уникальную публичную библиотеку, создатель концепции Иркутского ботанического сада, В. Н. Баснин был, как свидетельствуют его письма, своим человеком в среде представителей вышеназванных фамилий. Многие из них, в том числе и он сам, с середины XIX века в силу ухудшения экономической ситуации, вызванного упадком Кяхтинской чайной торговли, стали переселяться в Москву, где таким образом сложился своеобразный круг «московских сибиряков».
В письмах, посылавшихся родным из Москвы в Иркутск и Красноярск, Василий Николаевич обстоятельно, день за днем, с 1858 по 1875 год, пока позволяло зрение, описывал события и впечатления московской жизни. Фактически перед нами дневник: «Письма наши <…> есть вместо дневника <…> — пишу всякую мелочь, если она новая»2.
Как же получилось, что эти послания, отправляемые в далекий Иркутск, дошли до нас, да еще и переплетенными самим автором? Оказывается, В. Н. Баснин постоянно «надпоминал» и даже требовал от адресатов
возвращать ему все письма, «дабы покуда я жив, мог поместить их в переплет для собственного утешения, <…> переплеты теперь в ходу»3. Причем прежде чем переплести, он располагал письма по датам и на каждом проставлял порядковый номер («Старый Цифиркин» — так Василий Николаевич называл себя). В добротных коричневых переплетах они и хранятся теперь в ОПИ ГИМ в количестве приблизительно 3,5 тысяч.
«Наши письма имеют интерес временный и то для немногих — со временем их никто и перечитывать не будет»4, — считал В. Н. Баснин. Теперь, спустя полтора столетия, можно сказать: он ошибался. Письма его полны ярких наблюдений и живых зарисовок; мы как будто слышим голос этого любознательного, образованного, мудрого человека, незаурядного рассказчика, доносящего до нас атмосферу жизни Москвы второй половины XIX века, любопытные подробности повседневного быта москвичей той эпохи.
В Москве Баснины сменили несколько адресов. Сначала они временно поселились в Гостином дворе, на подворье Воейкова, обед брали из «Троицкой ресторации», в которой подавался «чудно‑вкусный русский стол». О меню этой ресторации, где встречались московские купцы и заключались многомиллионные сделки, Баснин говорит часто. Вот лишь один пример: «Королевская селедка с богатым подливом, суп из курицы, чудный бифштекс, Пожарского котлеты, а за тем — кондитерские мелочи. Да, еще свежий салад (здесь и далее сохранена авторская орфография. — Л. Б.). На всех по одной порции, но саладу две и всего вообще очень достаточно. Кушанье хорошо, эта правда. Но и дорого, говоря о вседневности»6. Поэтому впоследствии, поселившись на Маросейке в доме Леонова, обед чаще брали от повара Шмидкова с Покровки. После Маросейки жили на Большой Дмитровке в доме Раевского, в Леонтьевском переулке в доме Шкотт. Выбор квартир определялся в первую очередь близостью к учебным заведениям детей и стремлением иметь как можно меньше хлопот с лошадьми, экипажами, кучером.
Условия проживания в Москве были совсем другими, чем в Иркутске: «С матерью7 почасту смеемся, что один Андрей заменяет теперь весь наш иркутский двор, а московская сжатая квартирка — это иркутский дом с оранжереями, библиотекой и проч. Но не думайте, однако ж, что мы терзаемся настоящей жизнью».
Вот что представляла собой «сжатая квартирка» в Леонтьевском переулке: «Три комнаты большие, три маленькие, коридор, туалет (комнатушка теплая для известного стула), кухня, но ее занимает Андрей, <…> живописный вид на Кремль, до которого не более версты. Виден храм Спасителя».
Есть в письмах следующее весьма любопытное рассуждение: «Случалось ли кому‑нибудь из близких нам лиц подумать о том благоустройстве, которое было в нашем иркутском доме? Сад, оранжереи, библиотека, гравюры, изящные вещи — все в образцовой чистоте и порядке. Но как же это созидалось и держалось? Кто владел и орудовал этой многослойной машиной? Честь или хула ему? Как же все это творилось и держалось без особого неприятного шуму, крику, без воплей и жалоб людей. Как же люди эти могли служить и умирать на службе или оставлять ее только по болезни? Значит, им было хорошо. Но от кого же это хорошо было? С какою целью творилось это хорошее? <…> Теперь декорации переменились, и я хладнокровно, без всяких сожалений и жалоб перехожу сию минуту — чистить сам подсвечники, которых в полновластном заведывании моем и в моем кабинете находится двенадцать с опрятными стеариновыми свечами. Не бедность причина такого переворота, но собственная добрая воля, за которую я благодарю Бога!»
Оказывается, Москва и тогда уже сталкивалась с явлением, которое мы называем «пробками». Вот описание гуляний в Сокольниках 1 мая: «Густые рощи колоссальных сосен, но вычищены и удобны для прогулок. Есть дорожки для пешеходов и широкие для экипажей. Три‑четыре кареты могут ехать рядом. Весь парк наполнен каретами в два ряда, а от заставы почти до Красных ворот, т. е. на три версты тянулся беспрерывный ряд карет в ожидании въехать в парк. Едва ли успели многие въехать в парк и погулять. Разве ночью. <…> Мы видели это, возвращаясь. <…> Для главнокомандующего раскинута палатка, убранная живыми цветами, на площадке перед ней — группы цветов, вкопанных с горшками в землю. Очень красиво. Вблизи — другая палатка со всеми жизненными благами. Перед ней на площадке же беседовали и мы за чаем, слушая прекрасную музыку. Во многих и других местах слышалась музыка. Обыкновенные народные увеселения раскинуты были по многим местам рощей и полян. Виделись полуштофики, но преимущественно чай, кроме прочего. Хор цыган в ожидании приглашений. При нас не пели. Велика суета сует, а для нас — невыразимая чужбина»33. Это написано в первую весну пребывания в Москве, когда были еще очень свежи воспоминания об Иркутске.
Или: «Долго стоял я на Москворецком мосту, чтобы пройти через него по перек. Толпы народу и непрерывная цепь всякого проезда, как тут, так и по Ильинке. Ходить по вычищенным тротуарам очень трудно. Не только падающий снег, но даже самые плиты34 вылощились и не посыпаются песком, что необходимо следовало бы делать, в особенности по богатой и многолюдной Ильинке»35.
Картины делового московского утра: «Рано утром любопытно видеть движение Москвы: дрова, уголья, жизненные припасы, живые и без жизни, небойкие и небогатые извозчики с лицами деловыми, нуждающимися, а частью и с пьяными кутилами от ночи и проч., и проч. Редко карета и порядочные сани»36; «Утро, <…> тихо и густой туман. К полудню туман кончился. Но его заменил маленький дождик. Поздравляю с весной! Здесь — не редкость видеть весну зимой. Без церемонии течет вода из водосточных труб, а по дороге густой раствор снегу и песку, <…> начинается хлюпня. <…> Видел, как при настоящей распутице мучаются бедные лошади с тяжелыми возами на подъемах с Москвы‑реки и по мостам. Злодеи извозчики навалят не по силам, не по дороге, бьют, увечат добрых животных, которые в моих глазах падали измученные. Противу такого тиранства следовало бы принимать строгие меры»37.
Для получения полной статьи обращайтесь в редакцию
