«Путешествие из Лондона в Петербург и оттуда до Москвы»

Фронтиспис и титульный лист книги Джона Ричарда «Путешествие…» (Дублин, 1781). Собрание автора

Избранные фрагменты.

Предисловие к публикации

Во второй половине XVIII столетия в Англии была напечатана небольшая книга некоего Джона Ричарда под названием «Путешествие из Лондона в Петербург и оттуда до Москвы». Она никогда не выходила в России, а за рубежом переиздавалась неоднократно (1778, 1780, 1781), что может указывать на большой читательский интерес. Третье (дублинское) издание, использованное нами для перевода, украсили виньеткой на титульном листе, гравюрой в тексте и крайне любопытным фронтисписом, изображающим — правда, абсолютно неверно — кончину императора Иоанна Антоновича в 1764 году. Если мы предпримем поиски в интернете, то найдем «Путешествие…» в перечнях распродаж английских библиотек конца XVIII — начала XIX века среди «наилучших» и «наиценнейших» книг. Ряд ссылок на него имеется в иностранных сочинениях, посвященных России екатерининского времени. Все как будто убеждает нас в том, что книга Джона Ричарда — важный, но несправедливо забытый памятник россики. Однако современный исследователь русско-английских связей Энтони Кросс отнес данного автора к числу «диванных путешественников», которые «перемещались» между городами и странами, не вставая из-за своего рабочего стола, а о самой книге отозвался как о «лишенной каких-либо интересных сведений». Он даже привел мнение современника Ричарда: «Могу поклясться, что такого человека не существует, это подделка с целью урвать несколько монет»¹.

«Путешествие…» написано в модном для европейской литературы XVIII века эпистолярном жанре. Автор предлагает вниманию публики письма анонимного англичанина к лондонскому другу, выступая исключительно в качестве издателя. Изложенные здесь наблюдения, по его мнению, смогут принести пользу не только другим вояжерам, но и любознательным читателям, «страстно желающим получить верное известие о государствах, в которых путешественники не бывали столь же много, как в более южных климатах Европы»².

Чужие тексты, якобы не предназначенные для печати и случайно оказавшиеся в руках публикатора, — форма, принятая в литературе той эпохи. Обычно авторы были последовательны в подобных мистификациях и указывали не только место, но и дату «написания» этих текстов. В нашем же случае никаких дат нет, а содержание озадачивает.

Если текст сочинен в 1760-х или 1770-х годах, как можно предположить по времени первой публикации, то в нем должен присутствовать рассказ о Екатерине II — хотя бы с чужих слов. Ведь не было такого иностранца, который, приехав в Петербург, не поспешил бы в императорскую резиденцию в приемный или праздничный день, чтобы лицезреть знаменитую государыню и затем сообщить о ней что-нибудь занимательное. Однако в «Путешествии…» на сей счет — ни слова, ни даже косвенного указания! Странно, но и Петр III, смещенный с престола летом 1762 года, всего лишь упомянут без имени в контексте следующего рассуждения: «В деспотических государствах низвержение Государя и его кончина часто суть слова равнозначные; таковое приключилось покойному Императору; в несколько дней колика унесла его жизнь». Между тем не раз и даже с подробностями автор повествует о государях более раннего периода — Петре I, Анне Иоанновне и Елизавете Петровне.

В письмах ничего не говорится о достопримечательностях екатерининского Петербурга — императорском дворце и площади перед ним, гранитной набережной Невы, строившейся Исаакиевской церкви, Смольном институте благородных девиц, Академии художеств. Названы только некоторые сооружения Кронштадта и «канцелярии, знатное строение, пред коим имеется приятная площадь» — здание Двенадцати коллегий на Васильевском острове.

Гораздо больше сведений — о Москве, но она выглядит под пером Ричарда неблагоустроенным и неразвитым городом, без медицинских и благотворительных учреждений, в 1760-х годах уже существовавших. Из московских учебных заведений автор бегло рассказывает об училище, основанном «тому двадцать лет» неким кавалером Мобером, дает комментарий по поводу школы, заведенной Петром I для обучения юношества математике и прочим наукам, и при этом не упоминает Московский университет, открытый в 1755 году.

Таким образом, напрашивается вывод: возможно, Джон Ричард (о котором «никому не удалось ничего узнать»³), — всего лишь псевдоним. Автор использовал устные и печатные известия, вероятно, и письма, но не екатерининского, а более раннего елизаветинского царствования. Кончины же Петра III (1762), Иоанна Антоновича (1764) и графа Миниха (1767) могли быть упомянуты с целью «актуализации» текста, чтобы он не показался читателю слишком устаревшим, и ради политической остроты, ибо трагические судьбы названных монархов представлялись европейцам символом произвола «деспотической» российской власти. Допустимо также предположить: фигурирующая здесь «последняя турецкая война» — это не знаменитая война екатерининского времени (1768–1774), прогремевшая на весь мир и принесшая России славу, а военное столкновение 1735–1739 годов, не имевшее значительных последствий.

Повествование автора о России очень поверхностно и кратко, что удивляет, ибо о Пруссии, оказавшейся на его обратном пути в Англию, он говорит гораздо обстоятельнее. Англичанина больше интересуют не красоты, а культура, нравы населения, торговые дела английских купцов и прочее подобное. Что-то он преувеличивает, в каких-то случаях ошибается. Например, совершенно неверен рассказ о кончине Иоанна Антоновича, несчастного императора, который «вступил на престол» в младенческом возрасте, всю свою недолгую жизнь провел в заключении и погиб в Шлиссельбурге при неудачной попытке освободить его. Судьба «Иоанна VI» была окружена непроницаемой тайной, и любой заинтересовавшийся мог довольствоваться только слухами. Поэтому Джон Ричард (продолжим, несмотря на высказанные выше сомнения, называть автора этим именем), опираясь на дошедшие до него сведения, рисует следующую картину. В ходе елизаветинского переворота императора заключили в монастырь возле Вологды. Некий офицер с толпой численностью до сотни человек якобы ворвался в обитель и потребовал освободить государя, однако охранник убил узника и только тогда выдал толпе мертвое тело.

На страницах «Путешествия…» Россия предстает государством диким и нецивилизованным, где европейца поджидают всяческие неприятности. В кронштадтский порт Ричард прибывает без паспорта (что вряд ли могло случиться в действительности). Поэтому его отправляют в полицейский участок, долго заполняют бумаги, содержание которых путнику непонятно, ибо писаны они на русском языке. Там же у несчастного пытаются изъять в пользу императрицы привезенные им «большие устрицы», поскольку она «вправе отбирать всякий товар, в ее владения приходящий»⁴. В итоге часть деликатеса пришлось все же уступить в качестве взятки начальнику таможни, «любившему устриц не менее императрицы». Извозчик, везущий Ричарда в Москву, не говорит на иностранных языках, при дороге практически нет постоялых дворов, а в имеющихся не сыскать брадобрея.

Наблюдая жизнь Первопрестольной, ав­тор приходит к заключению, что русские охочи до спиртных напитков, земля у них плоха, они не занимаются науками, искусство им чуждо, флот никогда не станет «уважаем». Даже Петр I, которому весь XVIII век Европа пела хвалу, под пером англичанина обретает облик властного самодура, склонного к пьянству.

Изображение нравов далеких стран, населенных «дикарями», позволяло многим европейским писателям эпохи Просвещения оттенить недостатки собственного «цивилизованного» общества. Русские, несмотря на грубость и «неотесанность», имеют, согласно Ричарду, немало врожденных добродетелей: они гостеприимны, щедры, тверды в вере. У них почти не практикуются дуэли, сделавшиеся в Европе злом поистине повальным, им неведомы самоубийства, характерные для Англии того времени. Впрочем, мы не склонны искать в сочинении просветительский смысл — автор напрямую не говорит о цели написания книги, а ее окончание заставляет предположить всего лишь желание пишущего еще раз заявить, сколь хороша Англия, и подогреть патриотизм соотечественников: «Удовольствия путешествия превыше понимания; подле всякой народности при всяком случае путешественники могут найти много причин для восхищения благоустроением и удобностью своей страны».

Так или иначе, любая старинная книга для нас является памятником эпохи и носителем информации, посему ее нельзя отбросить с пренебрежением. Это в полной мере относится и к «Путешествию…» Сколь бы краток, поверхностен, неточен ни был бы автор, книга отражает современные ему взгляды на описываемую страну. Быстрыми крупными мазками Джон Ричард изображает русских середины XVIII столетия, наибольшее внимание уделяя Москве, поскольку в среде европейцев она считалась городом, сохранившим национальный характер, тогда как Петербург порой представлялся европейской колонией.

Среди сообщений англичанина есть весьма любопытные (и здесь мы не согласимся с Э. Кроссом). Некоторые сведения нигде более не встречаются — по крайней мере, в известных нам французских и английских источниках: например, об обычае одаривать родившую женщину деньгами или о том, что иностранцы в своих конторах и лавках специально ради россиян помещали образа святителя Николая. Всего в книге 41 послание. 22 «написаны» в России, из них 15 посвящены Москве. Для публикации мы отобрали наиболее интересные и содержательные. Русский перевод стилизован в духе XVIII века.

Письмо VIII

Милостивый государь,

Я выехал из С. Петербурга в октябре месяце по дурной дождливой погоде в купленной мною карете, в коей вместо скамеек имелся тюфяк или пуховая кровать, постеленная на днище⁵; с оною карета была весьма для путешествия покойна⁶. Я нанял извощика за двенадцать рублей, что составляет около двух фунтов десяти шилингов, чтобы вез меня тройкой лошадей, и так путешествие было учинено в тринадцать дней⁷; дистанция составляет 488 английских миль⁸.

На сем долгом пути не было ничего примечательного, а из знатных⁹ городов только Новгород да Тверь. Первый город велик, хоть и дурно застроен, и в оном не имеется ни малейшего какого-нибудь постоялого двора для путешественников. Церкви многочисленны, со множеством куполов, которые преимущественно вызолочены червонным золотом, а потому сияют на солнце, что весьма красиво. Тверь есть городок поменьше на берегах Волги, и расположен он на отлогости холма. Я проехал чрез деревню Валдай, в коей Петр Великий поселил саксонских пленных; разность между ними и русскими примечаема доныне; между ними еще сохраняется саксонское учтивство. Женщины занимают себя хождением по улицам парами и предлагают путешествующим пироги; платье оных, хоть и бедное, но выказывает некоторую изящность, и хоть они ходят парами, но чрез притворную скромность кажутся совершенными куртизанками.

Путешествие я нашел до крайности неприятным, ибо ни разу в продолжение двухнедельного пути ни днем, ни ночью не вступил я даже в малейшую избу, и на всей дистанции не мог я сыскать цирюльника или кого-нибудь, кто бы меня выбрил. Мой путеводитель переговаривался на своем языке, и ни я не мог его уразуметь, ни он меня. Будь я болен или разбей я какой-нибудь член, то одинаково разузнал бы как о докторе, так и об императоре Марокко.

Письмо IX

Милостивый государь,

Москва лежит на широте чуть поболее 55 градусов и на 38 градусе к востоку от Лондона; она расположена на усладительной равнине; река Москва бежит чрез весь город и так делает то место до чрезвычайности приятным.

По длине город простирается на семь миль, по ширине же на пять, но нигде дома или жилища не соразмерны протяженности занимаемого участка¹⁰.

Он разделен стенами и воротами, и в одной из частей, именуемой Слобода¹¹, поселены иностранцы, коих число не велико, и преимущественно оные суть голландские или немецкие механики.

Лавки все в одной части города, под аркадами большой протяженности¹², так что те, которых случай привел за съестным или иным каким товаром, приезжают к тому месту в известные часы, ибо многие лавошники живут в иных частях города. Оттоле, как архангелогородская торговля была переведена в Петербург, и двор преимущественно пребывает в том городе, московский торг значительно убавился, однако же некоторые из дворян имеют здесь свое пребывание, и некоторые полотняные фабрики здесь же заведены, между которыми самая большая есть фабрика г-на Тамеза. Петр Великий поощрял отца ныне владеющего оною к ее учреждению чрез некоторые чрезвычайные привилегии, и когда он встречал в московских улицах праздного парня, то без всякой церемонии отсылал его на фабрику, где оный делался совершенной собственностью своего владельца. Фабрика до того увеличилась, что имеет без малого пятьсот станков для ткания разных сортов полотен, кои все отсылаются в Англию с поручителем.

Соборная церковь¹³ велика, но без достоинств или прикрас, однако же, говорят, будто архитектора ослепили, когда достроил оную, дабы не способен был к построению иной и гораздо большей красоты.

Под родом свода покоится знаменитый большой колокол, коего поперечник по днищу составляет двадцать два фута четыре инча (дюйма. — Публ.), а высота двадцать один фут четыре инча, весу же оный сто девяносто восемь тонн и двести с четвертью. При поднятии колокола по отливке подъемная машина распалась, и так [от колокола] отломилась часть, довольная, чтоб человек вступил в то отверстие¹⁴. Здешний способ звонить в колоколы есть странный; обыкновенно оные повешены в церковных дверях на двух бревнах или досках широкою частью книзу, веревка привязана к языку, за которую дергает человек; у них и мысли даже нет о колесах или музыкальных переменах¹⁵. В Москве исчисляется свыше тысячи церквей и часовен, коих наибольшая часть весьма малы; священство многочисленно, но совершенно невежественно.

Русские, как пред сим уже сказано, суть великие пустосвяты¹⁶; они часто присутствуют при богослужениях, когда же погребают кого, то в руку покойнику священник вкладывает письменное свидетельство его веры и поведения обще с серебряною монетой, для св. Петра назначенной¹⁷.

Дворяне, военные и лавошники бреют бороды, священство же заботится о ее долготе и почитает яко знаменование святости. Говорят, что когда капитан Чанслер впервые введен был к Иоанну Васильевичу, то в своей свите имел г-на Килинворта, англичанина, коего борода была пяти футов двух инчей длиною¹⁸. Император, ухватив оную, вложил в патриаршью руку, который дивился оной точно особливому благословению. Возможная причина, почему на сего человека накинулись, точно как на прикащика, была его могущественная борода, ибо почтение к таковым бородам между многими народностями известно¹⁹.

Между прочими узаконениями Петр повелел, дабы бороды всех подданных, исключая священство, были сбриты; сие учинялось насильно и повлекло великое беспокойство. Однако же, многие точно великой милости испросили дозволения о возвращении своих бород и о положении оных в ларцы для убеждения св. Петра, что были сбриты насильно, но по его (Петра I. — Публ.) кончине крестьяне нáшивали свои бороды, да и поныне еще носят.

В России все религии терпимы, исключая иудейскую; католики римского закона имеют в Москве большую церковь, но община мала. Хоть русские и терпимы ко многим религиям, они не терпят перемены веры, а чрез то и все споры предупреждены.

Когда двор в Москве, то обыкновенно даются маскерады, балы и спектакли, но все оные отнюдь не веселы. Люди низкого звания имеют музыкальный слух и поют разные песни, и хоть не знакомы с основаниями музыки как науки, но составляют приятное благозвучие. Между людьми низкого звания музыкальные инструменты едва известны, исключая род дульцимера²⁰. Музыку изучает только малое число благовоспитанных. Госпожи праздны и редко когда забавляют себя чтением или домашним занятием.

С великим торжеством идут они в гости или путешествуют; чин и первостепенство есть их преобладающая страсть, и при каждом случае они обнаруживают оную, и даже европейским купцам изъявляют они свое небрежение. Всякий чиновник при казенном месте, хоть и имеет жалованья до десяти фунтов в год, но носит шпагу (обыкновенно, латунную), даже за конторкою.

Письмо X

Милостивый государь,

Имел я случай осмотреть сокровищницу, что было редкой милостью. В оной имелось премножество старой посуды, преимущественно кубков и чарок, в большинстве употреблявшихся в прошлые времена по праздникам, когда в обычае было принуждать гостей напиваться до безумия; некоторые из тех сосудов вмещали три или четыре галлона²¹.

Мне показали множество седел для верховой езды, богато изукрашенных неограненными брильянтами, рубинами, изумрудами и прочим камением, ткани же покрыты жемчугами. Все казалось быть сохраняемым в посредственном состоянии.

Там имеется несколько золотых венцов с некоторым украшением и множество топоров, употреблявшихся для казни дворян, коих рукоятки были золотые, стальная же работа с весьма причудливой золотою инкрустацией. Показывают и дубину, которою Петр бивал дворян, нерадивых в исполнении своей должности.

Старый зимний дворец есть строение великой протяженности, но покои невелики и с дурным убором²². Летний дворец деревянный и только об одном этаже; на наружной стороне он раскрашен и нарочитой²³ протяженности. Тому несколько лет он сгорел и после того был целиком отстроен в тридцать шесть дней, ибо несколько тысяч людей работали и днем, и ночью при свете факелов. В оном не имеется ни живописи, ни уборов²⁴.

Окрестности Москвы в расстоянии нескольких миль усладительны, не ограждены и с множеством приятных рощ и дорожек. Живущие в Москве дворяне обыкновенно имеют пребывание в своих деревнях, но здания во оных обыкновенно посредственны. Купцы понятия даже не имеют о сельских домах, ни даже о трактирах или наемных для таковой надобности домах.

Русское дворянство редко выезжает верхом или увеселяется охотою, имеет малое число охотничьих собак, не имеет лошадей, кои ценимы ради их быстроты или красоты, но имеет множество карет невысокой стоимости. Оно не имеет склонности к гербоведению.

Когда двор путешествует из Петербурга в Москву, то многие полагают, что за ним следует не менее двадцати тысяч людей. Дворянство всегда имеет великое множество прислуги или, скорее, невольников, кои у него в услужении. Императрица обыкновенно путешествует в зимнее время в карете, коя состоит в двух покойцах, да и с постелью, столом и проч., и все сие поставлено на сани, и везут оные тридцать или сорок лошадей²⁵. Зима есть наилучшее для путешествия время, ибо летом дороги безобразны.

Науки в Москве процветают гораздо менее, нежели в Петербурге. Русские не имеют склонности к астрономии, математике или живописи, и в самом деле, там не имеется ни малой даже возможности к познанию оных.

Я был изумлен, когда разузнал, что в столь знатном городе, как Москва, не имелось ни госпиталей, ни благотворительных учреждений, и так бедный не получит никакого вспомоществования от докторов или лекарей, но предусмотрительное естество доставило им склонность к ботанике, и так они имеют между собой много полезных составов.

Русские, согласно правилам своей греческой церкви, должны часто посещать баню; оные бани до крайности жарки, и еще во время потения они, как я узнал, катаются по снегу без малого даже для себя последствия.

Св. Николай есть покровитель или святой русской веры; его образ помещен во всяком покое²⁶, при входе в который они всегда крестятся, и они до того тверды в сем обычае, что иностранцы принуждены иметь один таковой образ в своих конторах или лавках. <…>

Остаюсь и проч…