Первый слева — Шалико Джакели, третья — Софья Судакевич
Воспоминания ветерана отечественной пищевой промышленности, ученого, педагога Софьи Алексеевны Судакевич (1909–2016).
В 2014 году С.А. Судакевич отмечала свое 105‑летие. На торжестве в кругу родственников и коллег был зачитан поздравительный адрес от президента России В.В. Путина: «Уважаемая Софья Алексеевна! Примите искренние поздравления с юбилеем. Вы прошли через суровые испытания Великой Отечественной войны, поднимали из руин разрушенные города и села, самоотверженным трудом создавали богатство страны и всегда сохраняли стойкость, силу духа, веру в правое дело. Мы преклоняемся перед подвигом Вашего поколения — поколения героев и победителей. Желаю здоровья, благополучия и всего самого доброго».
Предлагаемый материал составлен из воспоминаний С.А. Судакевич, записанных долгое время трудившейся вместе с ней Людмилой Александровной Якуничевой, ныне краеведом. Позже эти записи обработала, отредактировала, отобрала помещаемые ниже фрагменты и снабдила их необходимыми пояснениями краевед из города Видное Московской области Татьяна Александровна Бирюкова. Текст озаглавлен редакцией. Часть публикуемых фотографий взяты из семейного архива С.А. Судакевич, часть предоставлены Л.А. Якуничевой.
Жизнь прожить — не поле перейти. Софья же Алексеевна за свой век (выражаясь отнюдь не фигурально) исходила далеко не одно поле…
«Мои мать и отец познакомились, полюбили друг друга и поженились в 1905 году в Москве. Отец — Алексей Владимирович Судакевич — учился на медицинском факультете Московского университета, мама — Жозефина Владиславовна Косско — в Петровской сельскохозяйственной академии. Отец был русский, православный, из семьи учителя, долгое время преподававшего в школах города Лебедяни Липецкой губернии. Мама происходила из семьи поляков, репрессированных за участие в восстании 1863 года. После окончания университета отца оставили при кафедре хирургии в качестве ординатора. Мама по окончании академии получила звание ученого агронома первой степени — это был один из первых выпусков женщин‑агрономов. Ее приняли на работу участковым агрономом в городе Людинове Калужской губернии. Там же отец начал трудиться хирургом, а затем занял должность главного врача больницы при Мальцевском паровозостроительном заводе. Несколько лет молодая семья прожила счастливо и благополучно. В 1906 году родилась дочь Анна1, которую мама стала называтъ Анелью, в 1909‑м — я, Софья (меня мама часто звала Зосей), в 1911‑м — сын Владимир. К несчастью, все дети однажды заболели скарлатиной, мы с сестрой выжили, а наш брат умер. А потом начавшийся между родителями разлад привел их к разводу. Мама увезла меня и Анель в город Козлов, где стала работать в земской управе, содержа и воспитывая нас в одиночку: просить помощи у отца ей не позволяла польская гордость. Я помню будни нашей семьи в старинных русских городах — Козлове, позже в Тамбове, куда мы переехали. Детство мое протекало рядом с вечно занятой своими агрономическими трудами матерью, сестрой Анелью и воспитательницами, обычно польками. Запомнились широкие рыночные площади Козлова, где шла бойкая торговля с подвод зерном, овощами и картофелем. Помню начало революции в Тамбове — городе бесконечных садов, раскинувшихся вдоль реки Цны. Семь раз менялась в Тамбове власть, и каждый раз мама одевала нас с сестрой в шубки, независимо от времени года, и выводила ночью в сады, чтобы там переждать очередную перестрелку между наступающими и оборонявшимися воинскими частями. В конце концов мама решила увезти нас от этих ужасов в Воронеж к ее сестрам. Но и там оказалось не легче: незадолго до нашего приезда мамина сестра Мария как красный комиссар была казнена белыми. В августе 1920 года мы по приглашению отца возвратились в Москву. С вокзала извозчик повез нас по неузнаваемым грязным улицам с облупившимися домами и замусоренными выщербленными мостовыми. Магазины стояли пустые; окна многих из них были забиты фанерой. Толпы перед булочными. Переполненные до предела трамваи с гроздьями уцепившихся за поручни пассажиров на подножках. Озабоченные хмурые лица пешеходов. Масса приезжих из окрестных сел и деревень. Группами и поодиночке — солдаты без погон, в потрепанных шинелях, нагруженные какими‑то узлами. Голодно, холодно. В магазинах — шаром покати. На рынке есть все, но по заоблачным ценам. Или на обмен. Например, два стакана пшена давали за мужскую рубашку. Отопление в домах не действовало, электричество подавалось только часа на два‑три в день. Чтобы согреть комнату, ставили печки‑буржуйки, которые дымили, отчего стены покрывались копотью. Мыла не достать. На улицах полно беспризорных детей — грязных, оборванных, истощенных. Отец, живший на Остоженке, освободил для нас комнату, занимаемую воспитательницей его сына — так он называл свою новую спутницу жизни, балерину на вторых ролях в какой‑то самодеятельности. С острым чувством унижения смотрела я на маму и в дальнейшем так и не смогла, в отличие от Анели, наладить родственные отношения с отцом. Меня, 12‑летнюю, приняли в среднюю школу № 12 сразу в четвертый класс. Школа располагалась в красивом здании, ранее принадлежавшем прославленному партизану Отечественной войны 1812 года Денису Давыдову. Я сразу же полюбила математику: мир цифр, расчетов и логических рассуждений оказался мне близок. Преподаватель это скоро заметил и стал выделять меня на фоне остальных учеников. С отцом я общалась мало. Знаю, что он был известным в Москве хирургом, приват‑доцентом Второго медицинского университета, консультантом Центральной поликлиники Минздрава России, автором монографии по проблеме лечения костного туберкулеза и ряда статей по хирургии, занимался вопросами пластической хирургии, ортопедии. В 1925 году я окончила семилетнюю школу и поступила в Московский кооперативный техникум, находившийся у Мясницких ворот, а после двух курсов техникума — в Плехановский институт, где познакомилась со многими интересными людьми, в том числе с грузином Шалвой (Шалико) Джакели — одним из лучших студентов курса. Живой, увлекающийся, с кудрявыми каштановыми волосами и большими карими глазами. Он, как и мама, звал меня по‑польски — Зося. Наша дружба незаметно перешла в любовь. В те годы мне запомнился приезд Владимира Владимировича Маяковского в Плехановский институт. Он читал свои новые стихи. Держался немного вызывающе в ожидании обычных для его выступлений нападок, которые не замедлили последовать. Маяковскому задавали провокационные вопросы, перебивали, шумели. Выступление было сорвано. Я очень переживала за поэта, сочувствовала ему. Он мне понравился: высокий, стройный, молодой. Его грубость, дерзость, бесцеремонность показались мне скорее ответной реакцией на выпады аудитории, чем свойством характера. Анель, которая была с ним знакома, утверждала: дома он совсем другой — мягкий, вежливый, добрый. Вскоре и я, познакомившись с Маяковским через сестру, смогла в этом убедиться. Помню, Владимир Владимирович пригласил меня покататься на лодке по озеру в лесопарке Сельскохозяйственной академии. Я охотно согласилась, и он заехал за мной на Остоженку в большом черном автомобиле с шофером. Мы погуляли, покатались на лодке, много говорили. Он слегка флиртовал, но, стоило мне рассказать, что у меня есть жених в Грузии, Владимир Владимирович стал серьезен, сдержан. Я, впрочем, и не сомневалась в его благородстве и оказалась права. Летом 1928 года я и Анель вновь встречались с Маяковским в Хосте. Там он однажды заметил: «У Вас, Анель, глаза в мировом масштабе, а у Сони — в советском, а я предпочитаю все советское». В другой раз мы вместе с ним, Анелью и Асафом Мессерером2 поехали на автомобиле из Хосты в Гагры, чтобы послушать выступление Маяковского перед тамошней публикой. В перерыве я подарила Владимиру Владимировичу красную розу и поздравила с успехом»…
