Усадьба расположена на границе Пензенской и Саратовской областей, недалеко от города Балашова на берегу реки Хопер. В 1780-х годах эти земли были высочайше пожалованы (по другим сведениям, проданы) князю Сергею Федоровичу Голицыну. Имение строилось стремительно. Возможно, поэтому в свете ходили слухи, что работали здесь солдаты драгунского полка, которым командовал князь Голицын. Так или нет, но к 1796 году в усадьбе уже стояли барский дом с двумя флигелями, церковь и неподалеку от нее — колокольня. Все эти сооружения возводились в популярном при Екатерине II стиле классицизма.
Перенесемся ненадолго в наше время. Спасо-Преображенская церковь (ее в 1990 году вернули верующим) имеет круглую в плане среднюю часть и два придела, освященные во имя преподобного Сергия Радонежского и великомученицы Варвары. Внутри стены отделаны под золотистый мрамор, переходящий в купольном пространстве в розовый. Церковь освещается 26-ю окнами. Частично сохранились и фрески.
Колокольня — как и церковь, кирпичная — в плане представляет собой треугольник с отсеченными углами, на котором зиждится шестиугольник, завершающийся цилиндром, — композиция весьма необычная. Декор — из белого камня. Колокольню венчал купол со шпилем. В советское время она сильно пострадала, поскольку использовалась в качестве водонапорной башни. Шпиль и купол сняли, и на их место установили деревянный резервуар. Еще два года назад из него просачивалась вода и стекала по стенам. Сейчас резервуар убрали, но до сих пор колокольня стоит без завершения. Высота колокольни составляла около 27 метров.
Архитектурная «изюминка» усадебного дома — наличие двух различных фасадов. Северный — парадный. К нему выходит главная аллея. Украшают его лишь растительный орнамент в прямоугольных рамах между оконными проемами и круглые розетки во фризе между триглифами. Крайние пары колонн портика соединились балюстрадой с каменными балясинами. Дом трехэтажный, считая цокольный этаж — достаточно высокий и массивный.
Совсем другой характер имеет южный фасад — парковый, с полуротондой, завершающейся куполом. От полуротонды на второй этаж ведет широкая лестница. Из-за спада местности с южной стороны цокольный этаж выше, чем с остальных, поэтому парковый фасад производит наиболее монументальное впечатление. По бокам лестницы на парапетах стояли статуи. До нашего времени дошли лишь две — сейчас они хранятся в Радищевском музее города Саратова.
Архитектор Зубриловки неизвестен. Видимо, чертежи и документация погибли во время пожара усадьбы в 1905 году. Впрочем, данное предположение никак не подтверждено, и вполне возможно, что хозяева хранили документы в другом месте. Это дает нам призрачную надежду на их обнаружение в будущем.
Однако, несмотря на отсутствие документальных источников, ансамбль Зубриловки причисляют к творениям таких зодчих, как Д. Кваренги, Н. А. Львов и И. Е. Старов.
В пользу первого высказалась саратовский архитектор Ирина Константиновна Ежова. Она опирается исключительно на архитектурный анализ сооружений и на их сравнение с другими постройками Кваренги. Более того, усадьбу Надеждино, находящуюся недалеко от Зубриловки, автор также относит к творениям зодчего. Она пишет: «Голицын по своему положению при дворе мог привлечь к проектированию своего дворца и строений усадьбы одного из самых видных архитекторов, близких ко двору. В то время одним из ведущих и был Джакомо Кваренги. Известно, что он много работал на периферии».
Приведенное мнение, впрочем, не ново, ранее его высказывали сотрудники Радищевского музея братья А. В. и В. В. Леонтьевы и авторитетный искусствовед И. Э. Грабарь. Однако после смерти Сергея Федоровича Голицына его сын Федор Сергеевич дом перестраивал. «Ему хотелось, чтобы замок его походил на Павловский дворец, и он его переделывал самым великолепным образом с большим вкусом и роскошью». А значит, то, что мы видим сейчас, не является «первоначальным вариантом». Таким образом, можно утверждать: к строительству дома в разное время было привлечено два разных архитектора.
Л. М. Перфильева высказывает вполне справедливое сомнение по поводу причастности Дж. Кваренги к возведению зубриловского дворца: «Не было учтено, что Кваренги начал работу в России с 1780 г. В это время в Зубриловке по плану генерального межевания уже значились церковь каменная <…> и «дом господский каменный с регулярным плодовым садом». Автор предполагает, что перестраивал дом не менее именитый архитектор И. Е. Старов, ибо «мода на новый тип загородного дома в духе французского «отеля» была привнесена в русскую строительную традицию» именно им.
На мой взгляд, очевидно некоторое сходство усадебного дома в Зубриловке с домом в бывшей усадьбе Якунчиковых Введенское под Звенигородом (архитектор Н. А. Львов). Похожие фасады, только расположены они зеркально относительно рельефа. Если в Зубриловке фасад с ротондой повернут к склону, то во Введенском, наоборот, — к парадной аллее. Во Введенском фасад с ротондой — парадный, а фасад с портиком — парковый. Колонны украшены коринфскими капителями, но это уже результат позднейшей перестройки, ранее их украшал дорический ордер, как и в Зубриловке. Интересен и тот факт, что посещавший голицынское имение в 1901-1902 годах художник В. Э. Борисов-Мусатов на своих картинах часто изображал именно две эти усадьбы, а порой даже «объединял» их — например, в акварели «Сон божества». К тому же, как известно, Н. А. Львов являлся близким другом поэта Г. Р. Державина, жена которого Д. А. Дьякова приходилась родной сестрой супруге Н. А. Львова. А Державин, в свою очередь, дружил с первыми хозяевами Зубриловки и неоднократно посещал их имение. Здесь он написал стихотворение «Осень во время осады Очакова» — в то время, когда Сергей Федорович Голицын сражался под Очаковом, а Варвара Васильевна ждала его возвращения. Следовательно, версия, что Н. А. Львов мог быть знаком с Голицыными через Г. Р. Державина (и строить для них), не лишена основания.
В пользу Н. А. Львова также говорит и характерная именно для него оригинальность форм колокольни — вспомним хотя бы колокольню в бывшей усадьбе Львовых Арпачево (1791). Впрочем, все это лишь предположения, и пока не отыщутся факты, подтверждающие одно из них, они равно имеют право на существование. 
Дом в Зубриловке окружал не менее красивый парк, который делился на две зоны: пейзажную и регулярную. Перед парадным фасадом находились цветники и фонтан. Были здесь и липовые аллеи — их остатки можно проследить и сейчас, несмотря на то, что парк уже превратился в лес. Но в этом лесу стоит еще одно интереснейшее сооружение — башня-руина, и сегодня поражающая воображение. Она имеет три яруса — нижний из красного кирпича, два верхних отделаны диким камнем — и украшена длинными узкими окнами со стрельчатыми завершениями — в средневековом духе. Верх стен изначально не завершен, чтобы башня выглядела «обглоданной» временем. Время ее действительно не пощадило: если посмотреть на фотографии, сделанные В. Э. Борисовым-Мусатовым в 1902 году, можно увидеть, что башня тогда была выше, да и большое количество обвалившегося дикого камня вокруг говорит о длительном разрушении. Внутри видны следы междуэтажных перекрытий. Кто и когда их уничтожил — неизвестно.
Еще одной «затеей» Зубриловского парка был водоем, предназначавшийся для вечерних купаний. Это уникальное сооружение не дошло до наших дней. Водоем имел форму чаши. Ночью он наполнялся водой, которая за день нагревалась на солнце, а после купаний спускалась по керамическим трубам в ручей. Бассейн окаймляла вымощенная площадка с мраморными скамьями. В июле 2009 года я попыталась найти остатки этого памятника, но безрезультатно.
Стоит сказать несколько слов о первых хозяевах Зубриловки — личностях весьма колоритных.
Варвара Васильевна Голицына, урожденная Энгельгардт (1761-1815) — одна из пяти племянниц Г. А. Потемкина, взявшего девочек под свою опеку после смерти их родителей. Оказавшись у дядюшки, Варвара Васильевна вскоре стала фрейлиной императрицы. Она отличалась вспыльчивым и страстным нравом. Упорные слухи о связи Потемкина со своими племянницами относились и к ней. Тем не менее, это не помешало юной фрейлине искренне полюбить князя Сергея Федоровича Голицына (1749-1810). Надо заметить, что Варвара Васильевна единственная из племянниц фаворита самостоятельно выбрала себе спутника жизни — лишнее подтверждение силы и смелости ее характера, которым она так славилась. Неизвестно, дошли ли до жениха слухи о связи его невесты с дядей, но в 1779 году свадьба состоялась. По мнению некоторых исследователей, князь Сергей Федорович имел не только сердечную склонность, но и корыстные цели в отношении своей супруги, что якобы следует из письма к ней: «Надобно для моего счастия, чтобы князь Григорий столько же захотел сделать мне милость. <…> На сие я не столь счастлив, чтобы сам собою мог довести. Чем преданность моя к нему более стремится, тем меньше может быть примечается она. Отдав письмо, приложенное ему, употреби свою просьбу обо мне столько же, сколько ласка твоя и любовь ко мне тебе позволит; я сегодня ввечеру в город буду и тебя увижу; увижу также и то, что вправду ты меня любишь или нет». Так или иначе, брак супругов Голицыных оказался вполне 
счастливым, принесшим им десять сыновей. Да и одним из виднейших военных деятелей своего времени Сергей Федорович стал благодаря в первую очередь своим личным качествам и достоинствам. Он принял участие в обеих войнах с Турцией. В 1779 году особенно отличился при штурме Очакова. Всю свою жизнь этот человек посвятил военной карьере — стал генерал-аншефом, членом Государственного совета. Лишь в 1798 году при Павле I он отстраняется от службы и вплоть до воцарения Александра I, назначившего его генерал-губернатором Риги, живет в Зубриловке. За это время Сергей Федорович успел собрать здесь большую библиотеку и уникальную коллекцию произведений искусства. «Любил читать книги по военной истории, играл в шахматы и всегда побеждал. В хозяйство не вмешивался и в начале зимы целыми днями гонялся за зайцами. Смолоду был отличный игрок, но победил свою страсть, а страсть к женщинам превратилась в постоянную любовь к одной».
Стоит сказать, что после опалы князь приехал в Зубриловку не один, а со своим личным секретарем и учителем сыновей — знаменитым баснописцем И. А. Крыловым, который оставался здесь вплоть до 1801 года. «Уроки <…> проходили почти все в разговорах, он умел возбуждать любопытство, любил вопросы и отвечал на них так же толковито, так же ясно, как и писал свои басни». В зубриловском парке рос дуб, под которым, по преданию, Иван Андреевич сочинял басню «Свинья под дубом». В память об этом дуб огородили, но в 1860-х годах его сломало бурей. Металлическими обручами дуб прикрепили к рядом растущему дереву и на стволе повесили табличку с текстом басни и портретом поэта. Однако дерево вскоре погибло, дуб спилили, ограда исчезла. Теперь найти это место невозможно.
Сергей Федорович Голицын скончался в Тарнополе, его тело привезли в Зубриловку и погребли в семейном склепе Спасо-Преображенской церкви. Варвара Васильевна тяжело переживала смерть супруга и даже собиралась уйти в монастырь. В конце концов, передав управление имением старшему сыну Федору, она поселилась в маленьком деревянном домике недалеко от церкви. После ее смерти Федор Сергеевич построил на месте домика каменную часовню в форме усеченной пирамиды — довольно странное, почти не декорированное сооружение, своим обликом явно перекликающееся с масонской архитектурой (не исключено, что Федор Сергеевич принадлежал к масонству). Имя архитектора часовни также неизвестно.
Федор Сергеевич продолжал благоустраивать имение. Любил пышные торжества, во время которых вся Зубриловка иллюминировалась и «везде раздавались веселые песни всевозможных представителей разнообразных европейских народов. <…> Несмотря на широкий размах князя Федора Сергеевича и устраиваемые им празднества, он жил у себя в имении довольно уединенно <…> благодаря главным образом характеру своей жены, оттолкнувшей от себя своею надменностью все местное общество».
Анна Александровна Голицына была одной из двух дочерей генерал-фельдмаршала А. А. Прозоровского (1732-1809). На сестрах Прозоровских род пресекался, и по этой причине сын А. А. Голицыной получил высочайшее дозволение носить фамилию отца и матери одновременно. Так хозяевами имения со временем стали Голицыны-Прозоровские.
В 1821 году супруги Голицыны учредили «Зубриловский пансион», где воспитывались дети небогатых помещиков. Располагался пансион в двух зданиях: в одном жили мальчики, в другом — девочки. Их учили истории, географии, математике, русскому и иностранному языкам, музыке, танцам.
Продолжала пополняться портретная галерея. Она «помещалась в широкой длинной сильно освещенной зале, в стиле Первой империи. Выступавшие из гладких белых стен прямоугольные и строгие колонны венчались таким же гладким карнизом, поддерживавшим восхитительный купол, весь расписанный фресками в столь излюбленном в те времена классическим вкусе, с богами Олимпа и группами римлян в хитонах и тогах».
Федор Сергеевич, страстный коллекционер, собрал огромное количество произведений искусства: фарфор, миниатюры, мебель, картины. Одной из драгоценностей усадьбы считалась бронзовая ваза, созданная, по преданиям, учеником Микеланджело Жаном де Болоном. «От нее после погрома Зубриловки не осталось и самого незначительного обломка, и мы знаем только, что она имела форму кувшина, что ручкой ее служил нагнувшийся над женской фигурой сатир и что по бокам ее были барельефы мифологического содержания».
После внезапной смерти Федора Сергеевича в 1826 году имение унаследовал его младший сын Давид, но он вскоре «утонул при какой-то переправе», после чего Анна Александровна учредила в Зубриловке майорат. По закону, майоратное имение являлось «заповедным», не подлежащим разделу между наследниками и переходившим целиком к старшему в роде. Таковым являлся на тот момент Александр Федорович Голицын. Однако многочисленные его братья, сохраняя права на доходы с имения, начали распродавать зубриловскую коллекцию.
Для получения полной версии статьи обратитесь в редакцию
