Березов. Гравюра XVIII века
О государственной деятельности и жизни в ссылке графа Андрея Ивановича (Генриха Иоганна Фридриха) Остермана (1686–1747).
В 1848 году Императорское Русское географическое общество организовало геологоразведочную экспедицию на Северный Урал, которой руководил инженер‑полковник Э. К. Гофман. «В Троицын День, 30 мая, — пишет Гофман, — прибыли мы в Березов. Река только что освободилась ото льда. Воздух и земля напоминали еще о зиме. Чтобы узнать, до какой глубины проникает действие мороза в различных почвах, я велел бить шурфы. При этом, когда взрывали песчаную гору, находившуюся близ церкви Рождества Богородицы, и проникли до глубины 10 футов, то уперлись в истлевший гроб, в котором находились остатки другого гроба с уцелевшими золотыми позументами и лоскутьями шелковой материи и черепом, покрытым прахом и землею»1. Полковник понял, что это могила знатного человека; он тотчас приказал засыпать гроб и попытался узнать у местных жителей какие‑нибудь сведения о захоронении.
В то время в Березове работал Н. А. Абрамов — крупнейший знаток Березовского края. С 1842 по 1849 год он исполнял должность штатного смотрителя училищ и в свободное время занимался разбором и чтением дел первой половины XVIII века, которые велись в Березовской воеводской канцелярии, а также собирал устные предания о знаменитых березовских узниках; в особенности его интересовали захоронения последних. В 1843 году местные жители указали ему на полуокаменевшие, вросшие в землю бревна из лиственницы, находившиеся неподалеку от Рождество-Богородицкой церкви. По словам старожилов, они представляли собой не что иное, как нижние венцы часовни, возведенной на могиле умершего в Березове ссыльного графа Остермана. Именно здесь Гофман и «велел бить шурфы»…
К этому событию мы еще вернемся, а пока обратимся к биографии графа. Она любопытна уже тем, что схожа с биографией другого сподвижника Петра I — князя А. Д. Меншикова, тоже, как известно, закончившего свой жизненный путь березовским ссыльным, только восемнадцатью годами ранее Остермана.
Итак, Генрих Иоганн Фридрих Остерман родился в семье немецкого пастора. В пятнадцать лет он поступил в Йенский университет, который, впрочем, не окончил: 4 мая 1703 года студент Остерман «в сильном опьянении» в кафе «У розы» заколол шпагой своего однокурсника и был вынужден спешно покинуть Йену. Спустя год молодой Остерман появляется в Амстердаме, где встречается с вице‑адмиралом К. И. Крюйсом, вербовавшим на русскую службу образованных иностранцев и сразу предложившим сметливому юноше поступить к нему на должность секретаря.
Совершенно иная версия изложена в первой анонимной биографии Остермана2. Петр I, будучи в Амстердаме, остановился в одной из гостиниц и был неприятно удивлен, слыша постоянный шум за стенкой. Поинтересовался у хозяина гостиницы о своем неугомонном соседе. «Это, — отвечал тот, — один студент, убежавший из Иены, настолько чорт, с которым никто ужиться не может». — «О, так надобно видеть сего чудесника». — «Ах, берегитесь, он в состоянии и с вами подраться»3. Петр все же навестил соседа, которым оказался молодой Остерман, и пригласил его на русскую службу.
Однако эта версия недостоверна: в 1697 году (а именно тогда Петр I впервые посетил Амстердам) Остерману исполнилось всего одиннадцать лет, и он еще жил в родительском доме. Да и редактор биографии замечает: рассказ о встрече Генриха с царем опровергается письмом отца Остермана с выражением благодарности Крюйсу за принятие сына на службу.
Остерман быстро освоил русский язык и «говорил на нем как на своем природном»4. Это сыграло решающую роль в его дальнейшей карьере. Однажды, находясь на адмиральском судне, Петр спросил Крюйса, нет ли здесь кого‑нибудь, кто способен срочно написать несколько важных депеш. Крюйс представил ему Остермана. Царь остался доволен составленными документами и, покидая корабль, забрал Генриха с собой. Молодого человека определили в посольскую канцелярию вице‑канцлера барона Шафирова, который в 1710 году назначил его своим секретарем. В этом звании Остерман сопровождал Петра I в Прутском походе (1711), вел успешные переговоры с турецким визирем о мире, за что по возвращении в Петербург был произведен в тайные секретари. С этого времени подпись Остермана присутствует под всеми правительственными актами. Примерно тогда же его имя меняется на русский лад: теперь он — Андрей Иванович. Одно из семейных преданий Остерманов связывает эту перемену со случаем на ассамблее А. Д. Меншикова, где молодого немца представили царице Прасковье Федоровне — супруге покойного царя Ивана Алексеевича. «Сказав несколько ласковых слов Остерману, старуха спросила его:
«А как, батюшка, ваше имя?» — «Генрих, ваше величество», — отвечал он. — «А отца вашего как звали?» — «Иоанном». — «Так вам следует называться Андреем Ивановичем»5.
Карьера Остермана развивалась стремительно. Его дипломатический талант ярко проявился во время переговоров при заключении Ништадтского мира (1721), на которых он вместе с Яковом Брюсом представлял российскую сторону. Петр I загодя послал Сенату указ: «Объявляем сим, что Мы Андрея Остермана за верную его к Нам службу Нашим Тайным Советником и Бароном Нашего Российскаго Государства Всемилостиво пожаловали. Петр. P.S. Объявить при подписании трактата»6. Хотя секретные инструкции Петра гласили, что в случае затруднений на переговорах следует отдать шведам Лифляндию и Выборг, Остерман обошелся без всяких уступок. Узнав об окончательных условиях Ништадтского мира, Петр с восхищением писал Брюсу и Остерману: «Трактат, вами заключенный, столь искусно составлен, что мне и самому не можно бы лучше онаго написать. <…> Славное сие в свете ваше дело останется навсегда незабвенным; никогда наша Россия такого полезнаго мира не получала»7.
За год до этого Петр посоветовал Остерману жениться. «Теперь ты знатен и богат — пока я жив, но не станет меня, что сделается с тобою? Ты в России человек чужой; не имеешь родственных связей. Я хочу выбрать тебе невесту»8. Остерман изъявил согласие, и царь женил его на Марфе Ивановне Стрешневой. Она принесла Андрею Ивановичу богатое приданое, но вместе с тем «была одним из самых злых созданий, существовавших на земле»9, имела «нрав сердитый»10. У супругов родились двое сыновей и дочь. Забегая вперед, скажем, что судьба оказалась к ним более благосклонна, чем к детям Меншикова — их не сослали в Березов с родителями. Старший сын Остермана граф Федор Андреевич в царствование Екатерины II был действительным тайным советником, сенатором и московским генерал‑губернатором; младший — граф Иван Андреевич — дослужился до должности государственного канцлера и возглавлял коллегию иностранных дел, пока Павел I не отправил его в отставку.
Но вернемся к Остерману‑отцу. В своих «Записках» князь П. В. Долгоруков упоминает, что, находясь на смертном одре, Петр I якобы сказал: «Никто вокруг меня не понимает интересы и нужды России лучше Остермана. Он никогда не совершил ни одного промаха в дипломатических делах. Он необходим России»11.
Царь действительно очень ценил Андрея Ивановича, карьера которого продолжилась и при Екатерине I: он получил должность вице‑канцлера (1725), а через год стал членом Верховного тайного совета. Английский резидент в Санкт-Петербурге Клавдий Рондо писал в Лондон: «Он (Остерман — А. Е.) любит пожить, эпикуреец, иногда у него прорывается некоторое великодушие, но благодарность ему мало знакома: когда при дворе произошел раздор между князем Меншиковым и канцлером Головкиным, с одной стороны, и бароном Шафировым — с другой, Остерман не только покинул своего покровителя и благодетеля Шафирова, но еще и соединился с его врагами. Побежденный Шафиров сослан был в Архангельск, а так как с его ссылкой при дворе не осталось никого, кто бы хорошо знал иностранные языки, Остерман, по представлению князя Меншикова, вскоре был возведен в вице‑канцлеры. Меншикова же Остерман отблагодарил, подготовив его падение в прошлое царствование, что хорошо известно всему свету»…
