Новая традиция

Может ли быть традиция новой?

Посмотрим
у Даля: «Традиция. Преданье, все, что устно перешло от одного поколения
на другое». Не может, как видим. То же говорится и в современных
словарях.
А как с традициями в нашей жизни?
В деревне Прутня,
неподалеку от Торжка, у обветшалой церкви с заколоченными окнами — так
давно заколоченными, что и доски прогнили, — есть ухоженная могила:
большой гранитный камень, в него врезана мраморная дощечка, на коей
высечено и прописано золотом:
«Керн Анна Петровна 1800 -1879».
И немного ниже:
«Я помню чудное мгновенье…»
Асфальтовая дорожка к могиле, железная ограда. Зеленый холмик покрыт букетами живых цветов.
Цветы от молодоженов
Прутне, Торжке, окрестных деревнях стало новой традицией — в день свадьбы навещать могилу Анны Керн.
Пока
я стоял у могилы, здесь побывали две свадебные компании, шумные,
развеселые, пили шампанское, лихо выстреливая пробками и угощая
новобрачных. Один хмельной дружко, с алой лентой через плечо, заботливо
поднес мне и едва не до слез обиделся, когда я отказался: «Такое святое
место, а ты брезгуешь за любовь пригубить!» Я обошел забытый погост с
заросшими травой могильными плитами, перекошенными и упавшими крестами,
глянул в щель церковной двери, запертой на проржавелый амбарный замок,
но ничего не увидел в пустой и сумрачной полутьме храма.
Был знойный,
слегка сонноватый июньский день, над погостом порхали бабочки, пахло
тленом и свежестью сиреневых кустов, где-то под карнизом церкви верещали
в гнезде голодные птенцы, а внизу, за крутым спуском, светилась
медленная вода реки Тверцы и по ту сторону ее мрела в полуденной дымке
просторная синь лугов.
Сойдя с высокого крыльца паперти, я увидел на
узенькой дорожке меж могилами рослого и столь морщинистого человека, что
как-то сразу подумалось: кожа у него съежилась и обвисла от внезапного
усыхания тела, некогда сильного и объемного. После первого впечатления
пришло и второе, более верное: человек хоть и похож на усохшее
корневище, но вовсе не стар, прочен в кости, крепок статью и как-то
подчеркнуто, даже вызывающе опрятен: лицо тщательно выбрито, жиденькие
седоватые волосы расчесаны на строгий пробор, полотняная
рубашка-безрукавка и фланелевые брюки отглажены почти как на манекене. И
заговорил он, мне показалось, столь же аккуратным голосом, подчеркнуто
четко выговаривая слова:
— Интересуетесь вечным покоем?
— Пожалуй, так, — охотно отозвался я, уже начиная томиться мертвой, почти ирреальной тишиной, и спросил: — Вы не из местных?
—
Более того — хранитель мемориала… вернее сказать, могилы Керн.
Правда, добровольный. — Он указал рукой в сторону невидимых отсюда ворот
кладбища. — Заметили, там и сторожка имеется с охранником, так что под
надзором могила.
— Только могила Анны Петровны?
— Ну, вроде бы не только. Хотя погост сам по себе. Давно закрыт. Хоронить разрешают тех, у кого родственники здесь похоронены.
— Понятно: главное — мемориал, как вы его назвали.
Вместо
ответа он протянул мне костистую, приятно прохладную ладонь, сказал,
улавливая мои глаза своими, некогда, вероятно, куда более распахнутыми, а
теперь тонувшими в морщинах серыми проталинами:
— Познакомимся,
поскольку вижу — вы не особенно спешите. Егор Спиридонович. Литератор со
всех сторон. Преподавал литературу в школе, сейчас сам в литераторы
подался — пишу рассказы, очерки, больше краеведческие. Словом, сельский
графоман. Но спокойный, толстые журналы не осаждаю, с помощью жалоб не
пытаюсь издать свои сочинения. Кое-что в местных газетах проходит — и
тому рад. Все не так скучно пенсионное время проживается.
С чуть
приметной извинительной улыбкой Егор Спиридонович развел руки, словно бы
открывая и показывая себя: невелика личность, как видите, однако не
жалуюсь на свою судьбу, что имею, тем и доволен, чего и всем другим
сердечно желаю.
Он провел меня к скамейке в кустах сирени, сказав,
что сам для себя и поставил ее здесь. Место было выбрано и впрямь
хорошее: виднелась могила Анны Керн, часть церкви с уцелевшим куполом,
за нею — живая вода Тверцы.
Нагрянула еще одна громкая свадьба,
черная «Волга» в лентах и с куклой на капоте вознамерилась подвалить
прямо к мемориалу, но бдительно выскочил из сторожки холенно-упитанный,
нестарый еще мужик, повелительно взмахнул рукой, зычно выкрикнул: «Куда
прешь, дура!» — и красномордый, сияющий широченной веселостью водитель
спятил машину до ворот кладбища.
— Суббота… — проговорил врастяжку
Егор Спиридонович, явно огорченный только что увиденной, отнюдь не
торжественной сценой. — Вот и наплыв… В старое время летом свадьбы не
справляли. Какое гулянье, когда трава в лугах настоялась? По осени, при
достатке, сватали и венчали. Теперь — кому когда вздумается.
Погост
сотрясала магнитофонная музыка, хрипели, задыхались голоса рок, поп и
прочих певцов. А вот зазвучало внятно и скорбно: «…давайте говорить
друг другу комплименты…» Вновь появился хмурый сторож, окриком оборвал
музыку, грубовато подтолкнул к могиле молодоженов, показывая, куда
возложить охапки цветов.
— Ему что же, выгодно здесь?
— Еще как!
Всегда выпивка, угощение. С местечком для вечного упокоения может
помочь. Жена его цветами вон теми приторговывает на рынке в Торжке.
Мой
собеседник примолк, мне тоже вроде бы не о чем было говорить, хотя
тревожило неловкое и… да, стыдливое, не до конца осознанное чувство.
Что же происходит? Почему такое почтение могиле Керн? Или нет более
святого места в округе? Впрочем, так ли уж это странно? Московские
молодожены возлагают цветы на могилу Неизвестного солдата и к памятнику
Пушкину; в Тарусе я видел, как свадьба оставила ворох цветов у подножия
статуи Ленина; жители российских сел уверены, что молодые в день
бракосочетания должны навестить какую-нибудь братскую могилу советских
воинов; у северных народностей бытует древний обычай посещать священные
места — захоронения предков; в морских портах цветы бросают в воду,
поминая погибших моряков; на Ставрополье я видел: молодожены взошли на
холм — старинный казачий пикет, — поклонились земле, положили букеты… В
разных краях и областях свои новые свадебные традиции, но почему-то они
в одном схожи: непременно поклониться могиле, статуе, обелиску… Разве
нет для этого других дней? Почему веселый праздник соединения любящих
сердец превращается у нас в поминовение усопших? Вместо таинства
венчания в церкви?..
— Скажите, Егор Спиридонович, вам нравится этот обряд? — кивнул я вслед спешно удаляющейся свадьбе.
—
Нет, конечно. Даже порой, как вот сейчас, меленькой зябкостью
пробирает. Но я — за него. Потому и хожу сюда, помогаю сторожу соблюдать
порядок. Он — сила физическая, я — как бы моральная. Пусть хоть это
будет, кроме ЗАГСа с несгибаемой регистраторшей и маршем Мендельсона.
Хоть что-то возвышенное. И с Пушкиным ведь связано…
Он задумался в явном смятении чувств и мыслей, сухо покашлял и, как бы окончательно укрепившись в своем убеждении, продолжил:
—
Хотя, если вникнуть… мимолетная связь молодого поэта с мужней
женщиной… Но в суть, думаю, никто не вникает, а святость от «чудного
мгновенья» остается. Согласны со мной?
— Может, оно и так. Да чему и
кому только не поклоняемся! И вот это — измена мужу, пусть даже с
Пушкиным… Вы, наверное, знаете, что написал Александр Сергеевич своему
другу, расставшись с Керн? Очень даже непоэтично. Это потом уже было «Я
помню чудное мгновенье…» И чему же может научиться юная жена у Анны
Керн, если все-таки вникнет в суть?
— Понимаю. Новоязычество какое-то
все эти новые традиции. Надо вернуться нам к нашим истинным обычаям. А
пока… — Егор Спиридонович вскинул взгляд к церковному куполу. — Пока
что и это как-то терпимо: приезжают сюда, видят такое вот безобразие,
авось что-то западет в души. Пробудятся, очнутся.
Я тоже посмотрел на церковь, спросил:
— Здесь отпевали Анну Петровну?
— Не уточнял, но наверняка. В Прутне поместье ее, теперь там дом отдыха…
—
Видел. Место удивительно красивое. И главное здание до сих пор
смотрится дворцом. Но вот ведь как: неуютно было и в этой благодати Анне
Петровне. Она намного пережила нелюбимого мужа, состарилась здесь. Мне
сейчас подумалось… Нет, не угадаете, о чем. Подумалось: к ее могиле
надо приходить одиноко — грустить о всего лишь «чудном мгновеньи». И
грешном.
Егор Спиридонович выпрямил спину, хрустко передернул плечами.
—
От ваших слов меня опять морозцем прохватило. Всегда так: как что-то
взволнует — холод во мне пробуждается. Я ведь навек простужен Тверцой. —
Он повернулся к реке, и его сощуренный взгляд словно бы утонул в
блескучем и теплом веселье воды. — Зимой провалился в полынью, не менее
часа выкарабкивался… Одиннадцать лет тому. Боже, сколько болел после
этого крещения! Выжил, да сморщился вот, обвис, как мешок опорожненный.
Будь костяк послабее — лежать бы мне на этом погосте.
— А он дозволил
бы? -Я указал на сторожа, собиравшего пустые бутылки и сонно ворчавшего
с поглядом в нашу сторону: мол, посмотрите, какое бескультурье,
приезжают, мусорят!
— Тут многие мои предки и отец с матерью.
Найдется и мне место. А вы правы. Оттого и передернуло меня:
сочувствовать надо, а не поклоняться Анне Керн. И это будет, непременно
будет!
— Когда нас не будет?
— Ну и что, и что? — Резко
поднявшись, Егор Спиридонович взял из рубашечного кармашка платок, отер
лоб, лицо, подержал платок на глазах, давая отдохнуть им от речного
света. — И главное скажу: браки заключаются на земле — освящаются в
небесах. Там и истина о всех нас.
Мне вовсе не хотелось волновать
этого деликатного, возвышенно-интеллигентного человека, хуже того —
видеть его смущенным собственной виновностью, и потому я поспешил
извиниться за то, что нечаянно ввел его в «соблазн сомнения». На что он
лишь кротко усмехнулся: мол, к чему извинения, если все оно так и
есть…
Не торопясь мы пошли к воротам кладбища.
В открытом окне
сторожки увидели хозяина мемориала. Он пил чай из синей эмалированной
кружки, лицо его пылало багровостью, лоснилось обильным потом. Всего на
мгновение я уловил взгляд зорко сощуренных над кружкой глаз, и мне стало
неуютно в просторном тепле июньского дня — столько было в них
настороженности, подозрения, прямой неприязни.
Заметил это и Егор Спиридонович, сказал:
— Не обижайтесь, в прежнее время о таких говорили: вещественный человек.
И
я заторопился покинуть кладбище: приближалась еще одна свадебная
компания, взбивая колесами лихо несущихся автомобилей высокую пыль на
немощеной дороге..