Семья Шульгиных. Сапожок. До 1917 года
Записки московского старожила.
Я родился и всю жизнь прожил в Москве. Полных 34 года — в Чертанове. Засыпал и просыпался от грохота трамваев. За окнами квартиры виднелась Чертановская улица, а дальше, пока не застроили многоэтажными домами бывшие совхозные поля, — Битцевский лес.
В конце 1978 года меня принесли из роддома на улицу Красного Маяка. Адрес врезался в память навсегда: дом 5, корпус 1, квартира 196. Старший брат Игорь помнит, что по Чертановской улице в 1974 году еще ходили лошади. Дом стоял на краю Москвы: здесь, весело звеня, разворачивались в обратный путь трамваи № 1, 3 и 16. До этого семья — отец, мать, бабушка и Игорь — жила на Пречистенке в сыром полуподвале, потом переехала в коммуналку в Староконюшенном переулке, откуда переселилась сюда, в отдельную трехкомнатную квартиру.
Долгое время все мы считали нашего прадеда Алексея Никитовича Воронцова (1902–1990) чуть ли не приятелем М. М. Пришвина. Прадед сам этот миф поддерживал, рассказывая, как шил сапоги «Михал Михалычу», как тот в 1954 году звал его в Дунино (подмосковная усадьба, где в 1946–1954 годах годах жил писатель) на службу сторожем: «Вот и внучка Ваша, Алексей Никитич, будет клубнику дергать», — якобы говорил Пришвин. Но жена прадеда, Прасковья Степановна, отрезала: «Я прислугой никогда не была». И отъезд в Дунино не состоялся. Остался пригласительный билет на пришвинский юбилей, семейные предания. Перед смертью прадед уже мешал явь и сон: «Сели мы с Пришвиным на коней…» Спустя годы в дневнике М. М. Пришвина я отыскал посвященную ему запись: «Вечером пришел сапожник Алексей Никитич и весь вечер доказывал прелесть дореволюционной жизни. Вся его аргументация относилась к еде: ели лучше, и это было все, и он вертелся на этом, как шестерня на холостом ходу. И так прошел этот глупейший день с дураками». Я обиделся: прадед был очень умным человеком, сумевшим пережить раскулачивание, фашистский плен… Но скоро успокоился, вспомнив место у И. С. Соколова-Микитова: «Читал кое-какие выдержки из пришвинского дневника, его коротенькие афоризмы. Игра словами и мыслями. Что-то лукавое, неприятное. Без признака любви к людям. Отталкивающее самообожание, словесный “перманент”. Точно всю жизнь в зеркало смотрится. Нет, этот ни на Голгофу, ни на эшафот не пойдет…»
Алексей Никитович родился в селе Иванковка Корчевского уезда Тверской губернии. Я помню его уже смутно. В моем представлении он остался этакой смесью лесковского очарованного странника с бароном Мюнхгаузеном. Мама часто рассказывала, как ее дед собирался умирать — репетировал собственные похороны, распределял роли: кто за кем должен идти и что говорить. «Умирал» же Алексей Никитович частенько — когда с ним спорили, мог упасть на пол, разыгрывая инфаркт и исподтишка следя за реакцией домашних; если же со стороны привычной к подобному аудитории реакция отсутствовала, как ни в чем не бывало вставал, отряхивался и шел по своим делам. В молодости и до конца 1950-х годов А. Н. Воронцов занимался пошивом и ремонтом обуви (Кимры и Талдом — обувные столицы России — располагались неподалеку от его деревни). Когда ушел на пенсию, работал инспектором в Московском обществе «Рыболов-спортсмен» (удил рыбу с самим маршалом Г. К. Жуковым). Балагурил, пел частушки:
Наш солдат махнул прикладом —
Псу немецкому капут.
Муссолини стоял рядом —
И ему попало тут.
Или:
Я отчаянным родился
И отчаянным умру.
Если голову сломаю,
То баранью привяжу.
Свою жену, нашу прабабку, Алексей Никитович, когда злился на нее, звал «Сталиным».
От прадеда мне по «наследству» досталось знакомство с художником Н. В. Синицыным — первым художником, кого я узнал лично. Односельчанин Алексея Никитовича, он сумел превратиться из сельского необразованного парня в выдающегося гравера, коллекционера, педагога, просветителя, писателя. Николай Васильевич покорил меня дружеским расположением, свободной манерой общения, добротой, предупредительностью. В его жилище поражало обилие книг, икон, картин на стенах (как я потом узнал, это были работы А. П. Остроумовой-Лебедевой, В. В. Соколова, А. Т. Зверева, Н. И. Калиты, А. Н. Бенуа…). А. Н. Воронцову он писал прочувствованные сердечные письма: «Глубокоуважаемый Алексей Никитич! Вашу милую поздравительную открытку получил. Благодарю за внимание и память. Из короткого ее содержания многого о Вас не узнаешь. Как здоровье, как живете? Хочется много знать о Вашем житье-бытье. Не скупитесь на слова, на рассказы, пишите, буду Вам очень благодарен. Память моя дивно хранит все. Открытку Вашу получил с некоторым опозданием. Ее мне привезли из Москвы в Звенигород, где я работаю с марта месяца с/г. В Звенигороде рисую, пишу красками, сочиняю странички об искусстве, воспоминания, при хорошем самочувствии. В Звенигороде предполагаю работать до ноября 1988 года. Бываю в Москве, родные приезжают проведать: в пятницу, субботу, воскресенье. Жду Вашего приезда. Высоко ценю внимание земляка босоногого детства…», — все в таком духе. Говорил мне: «Биографию Вашего прадеда я помню, как таблицу умножения».
Другой мой прадед, Алексей Алексеевич Шульгин, являлся представителем известного купеческого рода сапожковских Шульгиных. Местный краевед И. А. Кузнецов пишет в книге «Сапожковский край: время, события, люди» (Рязань. 2011): «Наиболее богатыми в Сапожке конца XIX века слыли Шульгины. Их было два брата: Алексей Никитович и Василий Никитович. Они были выходцами из села Мышино Московской губернии Серпуховского уезда. В этом селе братья имели небольшую хлопчатобумажную фабрику, сырьем для которой являлось тряпье, заготавливаемое в Сапожковском уезде Алексеем Никитовичем. Он принимал его, обменивая у населения на игрушки, нитки, булавки, иголки и т. п. На свободные деньги стал скупать у разорившихся помещиков лес на корню, изготавливал срубы, доски, тес, телеги, сани, колеса. Не имея собственных детей, он приютил и нашел дело своим племянникам, посылая их на базары в окрестные села с товаром». Одним из облагодетельствованных племянников оказался мой прапрадед Алексей Васильевич. В купленном у купца Арзамасцева доме А. Н. Шульгин открыл большой магазин промтоваров, заведовать которым поставил племянника Алексея. Все Шульгины избирались гласными городской думы, принимали участие в ремонте и расширении сапожковского Успенского собора. Всего им принадлежало 11 домов, 500 десятин земли и леса. После 1917 года большевики их добро национализировали.
Согласно метрическим книгам, «у крестьянина Серпуховского уезда села Мышинского Алексея Васильевича Шульгина сын Алексей, рожден в 1887 году октября 26-го дня». Судьба моего прадеда Алексея Алексеевича сложилась трагически. Приспособиться к жизни советской России он так и не сумел. В Сапожке какое-то время поработал писарем военкомата. В 1925 году переехал в Москву, устроился киоскером «Союзпечати», после чего к нему перебрались жена Вера Васильевна (из рода купцов Карташовых) и две дочери — Соня и Галя. О прадеде у нас в семье не говорили, бабушка только иной раз обмолвится: рано умер. Где, при каких обстоятельствах? — Молчание… Уже гораздо позже мне удалось мне в Государственном архиве Российской Федерации ознакомиться с делом А. А. Шульгина. Первый раз он оказался в лагере в 1933 году; отсидев четыре года, вернулся в Москву. А в марте 1938 года вновь был арестован и 27 июня расстрелян на Бутовском полигоне. За что? В доносе, написанном соседями по коммунальной квартире, говорилось, что во время трансляции судебного заседания по делу «правой оппозиции» прадед симпатизировал А. И. Рыкову…
Судя по вырезкам их довоенных газет, моя прабабка Вера Васильевна была ударником. При этом от мужа не отреклась, писала запросы во ВЦИК М. И. Калинину… В семье сохранились фотографии, запечатлевшие Алексея Алексеевича и дореволюционный Сапожок, а также миф о знакомстве прадеда с Н. И. Бухариным. Заканчивая эту страницу моей родословной, скажу, что назвали меня именно в честь прадеда Алексея.
Моя бабушка — София Алексеевна Шульгина — остается для меня примером человека и гражданина. Напрочь лишенная актерства, желания сделать показной жест или сказать лозунг, она всегда была готова прийти на помощь, блюла верность данному слову и собственным убеждениям. Сохранилась ее автобиография:
«Родилась я в семье служащего в 1921 году в городе Сапожок Рязанской области.
Отец — Шульгин Алексей Алексеевич, рожденный в 1887 году сын крестьянина села Мышинского Серпуховского уезда. С 1916 года по 1923 год работал в должности переписчика в агитационно-просветительном отделении сапожковского военкомата. С 1925 года по 1927 год имел палатку, занимался торговлей. В начале 1928 года уехал в Москву, где поступил на работу в “Союзпечать” Фрунзенского района, здесь он работал в качестве киоскера до 1933 года. В 1933 году был репрессирован. Связь нашей семьи с ним была прекращена, а позднее стало известно, что отец умер. Мать, Шульгина Вера Васильевна, рожденная в 1894 году, дочь ремесленника, родилась в городе Сапожок Рязанской области. До 1930 года была домашней хозяйкой, т. к. было трое детей, и жила в городе Сапожок. В 1930 году приехала в Москву и поступила на работу в “Союзпечать” Фрунзенского района на должность распространителя печати и здесь работала до 1957 года. В 1957 году ушла на пенсию. В 1963 году после тяжелой болезни умерла. Я в 1930 году поступила учиться в школу № 25 Фрунзенского района города Москвы в первый класс. В школе была пионеркой, выполняла различные поручения. В 1938 году окончила 8 классов. В 1938 году 1 сентября поступила на годичные курсы при Кировском райкоме РОКК (Российского общества Красного Креста. — А. Ш.). В 1939 году окончила курсы и с 1 июня 1939 года по распределению поступила на работу в Центральный научно-исследовательский дезинфекционный институт на должность техника по камерной дезинфекции. В институте вступила в ряды Ленинского комсомола. Участвовала в общественной жизни. 30 июня 1941 года была призвана в ряды Красной армии. Служила в ДИО (дезинфекционно-инструкторском отряде. — А. Ш.) Северо-Западного фронта в звании младшего техника-лейтенанта в должности преподавателя по дезинфекционному делу. В армии находилась до 18 августа 1943 года. В 1942 году вышла замуж за Хачкова Александра Федоровича, рожденного в 1908 году в БССР, Могилевская область, Пролетарский район. Он служил в кадрах Советской армии 25 лет, был в чине полковника. В 1962 году после тяжелой болезни умер. В 1943 году 17 сентября у меня родился сын Шульгин Владимир Александрович. В 1945 году 4 сентября снова поступила на работу в Центральный научно-исследовательский дезинфекционный институт Министерства здравоохранения СССР на должность техника по камерной дезинфекции, где работаю по настоящее время. В Институте была принята в члены КПСС в декабре 1946 года. Работая в институте, я всегда выполняла общественные поручения.
12 января 1966 года».
Ее судьбу, как и судьбы миллионов советских граждан, круто изменила война. Недолгие сборы где-то в Измайловском парке. Отправка на фронт. Попала под бомбежку. Последствия контузии давали о себе знать всю жизнь. Самое жуткое из виденного — разбомбленный немцами железнодорожный состав с красноармейцами-сибиряками. Даже спустя много лет она, вспоминая это, плакала и не могла найти слов, чтобы выразить свой ужас. Вообще же о войне рассказывать не любила (как и все настоящие фронтовики, с которыми меня сталкивала жизнь).
Что же касается замужества… Мать и сестра моей бабушки были эвакуированы из Москвы в Челябинскую область, а она сама, как мы знаем, отправилась на передовую. Ее часть в 1942–1943 годах стояла в Вышнем Волочке, где бабушка познакомилась с А. Ф. Хачковым, в то время майором. Это был фронтовой роман. 17 сентября 1943 года родился мой отец, Владимир Александрович Шульгин. Однако, как оказалось, Александр Федорович уже имел семью. Бабушка не стала разбираться, а дала майору отставку и растила сына одна…
