Работа Горлова 1930-х годов
О графике, скульпторе, мастере декоративно-прикладной пластики, одном из основоположников отечественной анималистики Дмитрии Владимировиче Горлове (1899–1988).
Не один представитель рода Горловых оставил след в истории России. Прадед Д. В. Горлова — Николай Петрович Горлов (1774–1849), действительный статский советник, в разное время состоял председателем Иркутского губернского правления и вице-губернатором Томска, являлся организатором первой в Сибири масонской ложи и за это, а также за то, что слишком либерально обошелся с сосланными в Нерчинские рудники декабристами, был отстранен от службы. Уйдя в отставку, он посвятил себя историческим изысканиям, получив известность как автор книг «История и описание Японии» (1827), «История Японии» (1835), «Полная история Чингис-хана, составленная из Татарских летописей и других достоверных источников» (1840).
Его сын (дед Д. В. Горлова), Петр Николаевич Горлов (1839–1915) — выдающийся инженер-геолог и общественный деятель, один из первопроходцев освоения угольных залежей Донбасса, Кавказа, Средней Азии и Уссурийского края, чье имя сегодня носит ряд географических объектов и город Горловка Донецкой области.
Отец Дмитрия Владимировича — Владимир Петрович Горлов (1875–1934) был художником-декоратором, актером, издателем.
Дмитрий родился в Санкт-Петербурге, но вскоре семья переехала в подмосковный Богордск (ныне — Ногинск). Лето проводили в Тульской губернии у родственников. Сохранилась фотография, на которой маленький Митя запечатлен в Ясной Поляне «в компании» Л. Н. Толстого, А. Г. Рубинштейна, А. Б. Гольденвейзера и С. И. Танеева. Мальчик «обожал вечерние часы заката, когда бабы и мужики возвращались в <…> рубахах, с затейливыми платками (красными) на головах, и пели тоскливые, душу наполняющие песни на несколько голосов. Мерно и ритмично, в розовой пыли, пронизанной лучами заходящего солнца, покачивая головами, возвращалось стадо коров, блеяли овцы и, ретиво вздымая клубы пыли, ржали стригуны. Гнали табун лошадей. Воздух наполнялся запахом молока, навоза, пыли…» (список цитируемых источников см. в конце). В доме Горловых всегда были собаки, кошки, кролики, голуби, снегири, синицы. Впоследствии Дмитрий Владимирович писал: «Меня часто спрашивают: “Когда Вы начали рисовать?” Могу ответить: с тех пор как помню себя, а помню с двух лет. Моя мама возила всегда с собой рисунок барашка, который я нарисовал, когда мне не исполнилось трех лет. Т. е. в 1903-ем году. Это был барашек, но сидящий на задних ножках как собака. С ошейником и бубенчиком».
Позднее, в реальном училище, способности Горлова были отмечены учителями и товарищами, он считался первым рисовальщиком. «Известность моя выходила за пределы реального училища, и когда были вечера в женской гимназии, ко мне обращались, чтобы я рисовал “программы” вечеров». Отец, подшучивая над сыном, называл его «крышенистом» («писал я почему-то только зимы и крыши из окон»). Для младшей сестры Митя мастерил, выпиливая из фанеры, зверей («трех сложных с двигающимися головой и ногами»). «Мне прочили будущность художника, но потянуло меня в природу, и я мечтал стать агрономом. Но рисовать не прекращал — не потому, что меня хвалили, а потому, что это было необходимо. Рисовал пейзаж и зверей, и птиц. Из кусков мела резал головы лошадей. Почему-то только лошадей».
Революцию «семья встретила с энтузиазмом. Отец к этому времени уже стал профессиональным актером. В 1918 году был организован актерский коллектив, обслуживавший армию. Отец вместе с армией и семьей двигались на юг, а я по стечению обстоятельств остался. Весть о том, что родители уехали, я получил, будучи на Рождестве у своих друзей в селе Хлевино — станция Лопасня», — напускал «тумана» Дмитрий Владимирович в позднейших своих записках, поскольку из этих записок не понять, куда делись родители с сестрой, как сложилась их судьба. Ясно только, что Горлов остался один. Реальное училище в родном Богородске он окончил в 1919 году и отправился в Москву — поступать в Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию. «Искусство казалось мне недостаточно активным проявлением участия в жизни. Делать вещи важнее, чем их изображать».
Жил молодой человек (как он указывал позже в своих «автобиографических рассказах», которые здесь эпизодически цитируются и обширные фрагменты которых публикуются ниже в качестве приложения к статье) у своего дяди Н. П. Горлова — «редактора одной из центральных газет». Пытался совмещать учебу с работой. На должность статистика в отдел по работе в деревне ЦК ВКП(б) его устроила служившая там жена дяди. Учился на агронома недолго; бросив академию, решил перейти в Московский университет на естественное отделение, но и в университете не задержался. Тяга к искусству давала о себе знать все сильнее. «По вечерам после работы бегаю в Кремль, в художественную студию. <…> К этому времени относятся первые мои литературные опыты». В 1920 году в журнале «Юный товарищ» появился рассказ Горлова «Как я полюбил зверей» с его же рисунками. Началось сотрудничество с издательством «Земля и фабрика» («ЗиФ»), журналом «Красноармеец». Жить Митя продолжал у дяди во Втором доме Советов (тогда так называли гостиницу «Метрополь»). От дяди переехал в общежитие Центрального комитета партии (бывшая гостиница «Петергоф»). Горлову предложили вступить «в ряды», и он согласился, «потому что революцию принял всем своим существом».
Со временем партийное начальство разглядело в нем творческую личность и направила его на учебу во ВХУТЕМАС. Туда Дмитрий поступил в 1921 году и проучился до 1923 года, параллельно работая в Дарвиновском музее ассистентом В. А. Ватагина1. Во ВХУТЕМАСе кипели страсти: боролись друг с другом различные течения и школы, куролесила ярмарка тщеславия. «Я мотался между живописной, графической, керамической мастерскими. В частности, подружился с Дейнекой, но нигде не прижился. С Клуцисом и Сенькиным2 я оформлял на первой сельскохозяйственной выставке в 1923 году один из павильонов. Там же выставлял первые свои графические работы в павильоне “Печать”», — вот, пожалуй, и все впечатления от учебы. Важнейшим же событием для Горлова той поры стало появление в его жизни друга и наставника — Василия Алексеевича Ватагина. Спустя годы, вспоминая время работы с ним в Дарвиновском музее, Дмитрий Владимирович так отозвался о своем «ассистентстве»: «Это звучало громко, поскольку по-настоящему делать я ничего еще не мог». А Василий Алексеевич на персональной выставке Д. В. Горлова (1946), напротив, великодушно заявил: «Творческая деятельность Дмитрия Владимировича почти вся прошла на моих глазах. Говорить о каком-либо учительстве или ученичестве не приходится, потому что мы скорее товарищи, хотя он несколько моложе меня. Я постарше, но мы идем вместе с ним. Мне трудно говорить о нем и отделять его от себя, потому что у нас есть много общего, хотя и много различного». В 1985 году, уже на закате дней, Горлов написал в редакцию «Юного художника» письмо, где подчеркивал: «Я прошел с В. А. Ватагиным “плечом к плечу”, как он сам выражался, 48 лет, борясь за возникновение жанра. Я чувствую ответственность за продолжение роста анимализма». А в 1920‑х годах еще не было никакого жанра, а были молодые художники Вася и Митя. Вышли две книги, иллюстрированные Горловым, — «Руламан» В. Ф. Вейнланда и «Лобо — король Куррумпо» Э. Сетон-Томпсона. Навыками художника-графика Горлов овладел под руководством Д. С. Моора3, чью студию посещал. В нем крепло убеждение: «В искусстве надо делать нужные вещи, которые идут в народ. Если мои вещи вызывают теплые чувства, симпатию, радость, — для меня это очень много. Я считаю, что не зря работал».
В 1923 году Д. В. Горлов организовал художественную студию «Винегрет», просуществовавшую недолго, как многие другие «конторы» времен нэпа, вроде «Рогов и копыт» у Ильфа и Петрова.
Поворот к анималистике уже наметился: молодой художник дни напролет проводит в зоопарке — наблюдает за животными, учится понимать и узнавать их повадки, характеры. И — зарисовки, зарисовки, зарисовки… Искусствовед, музеевед М. Ю. Тавьев, рассуждая о творчестве Д. В. Горлова, отмечает, что тот «рисовал зверей, отстраняясь от публики и максимально приближаясь к натуре, — его иллюстрация не столько передает действие, сколько очень тонко улавливает типическое состояние животного». Действительно, многие рисунки Дмитрия Владимировича далеки от натурализма, звери и птицы у него запоминаются не прямым сходством с «оригиналами», а уловленной художником глубинной сущностью самой «животности».
Трудясь рядом с Ватагиным, наблюдая за ним в процессе лепки или рисования, Горлов многое почерпнул для себя. В нем пробудился интерес к скульптуре. После поездки в заповедник Аскания-Нова весной 1923 года в доме Ватагина в Тарусе Горлов создал свои первые скульптуры: «Здесь я выполняю непосредственно в материале, без предварительной подготовки, ряд скульптур. В дереве — “Зубр”, “Сова”, “Филин”, “Волчонок грустный”. В камне — “Группа белых медведей”, “Тигр и буйвол”, “Сокол”». Дружба между художниками с годами только крепла. Перед смертью Ватагин писал Горлову: «Митя, дорогой и милый! Вот уже сорок лет, вернее, сорок один год прошел с того прекрасного времени, как судьба познакомила нас!.. Помню, сидел я в зоопарке и драконил фазанов для Мензбира4, и появился ты, востроглазый юноша, знакомиться со мной — и долго с этих пор ты сохранял свой юношеский облик и слыл моим “сынком”. Теперь мы оба поседели и наши возрасты сблизились. Уже сорок лет живем мы с тобой рядом, заняты общим делом — “построением анимализма”: Таруса, общие интересы и симпатии соединили нас, и сердечная близость не оскудевает».
В 1922 году Д. В. Горлов по поручению Наркомата земледелия едет в Асканию-Нову, чтобы сделать ряд живописных работ с целью «проиллюстрировать доклад об Аскании на предмет превращения ее в государственный заповедник». И там Горлова… укусила гадюка. Плохо, но нет худа без добра: «Как это ни странно, но гадюка спасла меня от позора. Я, увы, не смог справиться с работой, за которую опрометчиво взялся. Я был еще начинающим художником. Профессионально уже владел рисунком, но живописью еще не овладел, особенно масляной. А взялся написать 10 композиций маслом для Наркомзема. Срок выполнения был ограничен, а гадюка свалила меня на два месяца. К моменту моего выздоровления сроки предоставления композиций истекли и надобности в таковых уже не было. Я выполнил взамен взятой на себя работы графические работы по заданию дирекции Аскании и таким образом с честью вышел из положения».
В 1928 году Д. В. Горлов женится на Лидии Владимировне Поповой («талантливом, но тяжелом человеке»), с которой прожил три года, развелся, однако разошелся окончательно только в 1937-м. После этого (установить точно, когда именно, не удается) Дмитрий Владимирович связал свою жизнь с Натальей Валентиновной Серовой — дочерью знаменитого художника, о которой писал: «В 1927 году, после того как не стало Ольги Федоровны (супруги В. А. Серова. — А. Ш.), Наталья Валентиновна окончательно становится главой семьи. Она ответственна не только за бытовую и материальную сторону существования семьи, но и за то, чтобы искусство отца продолжало действенно жить. Ведет переписку с картинными галереями по устройству выставок, хлопочет об издании альбомов и репродукций, о возвращении произведений отца из-за рубежа после международной выставки. Во время войны на нее ложится ответственность за сохранение архива, отправка работ в эвакуацию. <…> Кроме деловых забот, Наталья Валентиновна стремилась сохранить и дух дома Серовых, каким он был при жизни Валентина Александровича и Ольги Федоровны. Дом отличался разносторонним кругом интересов. Валентин Александрович, казавшийся угрюмым внешне, на самом деле был человеком веселым, остроумным, любил шутку, юмор. А скромнейшая Ольга Федоровна вносила теплоту, сердечность и активное доброжелательство. Здесь собирались друзья Валентина Александровича, талантливейшие художники, певцы, ученые. Среди постоянных посетителей дома — такие имена, как Шаляпин, Коровин, Трубецкой, Матэ, Остроухов, Досекин, Бенуа, Ключевский… В послереволюционный период в доме, возглавляемом Натальей Валентиновной, по традиции собирались прекрасные художники кисти, резца, музыки, поэзии. Среди них актеры Москвин, Комиссаров, Добронравов, художники Ефимов, Кончаловский, Яковлев, Крымов, Якулов, Аладжалов».
В 1928 году В. А. Ватагин рекомендует своего молодого коллегу Детгизу, где они совместно оформили несколько книг, а впоследствии Д. В. Горлов оформил более шестидесяти изданий. По поводу проиллюстрированной им книжки С. З. Федорченко «Звери хищные, шкуры пышные» (1931) критики отмечали: «Здесь уже узнается характерная пластика его будущих керамических работ».
С середины 1920-х годов Горлов состоял в Творческом объединении художников ИСТР («Искусство трудящимся»), участвовал во всех трех выставках группы (1925–1928), куда, наряду с прочими, входили также известные художники-анималисты В. А. Ватагин, А. Н. Комаров, В. А. Рожков.
Поиски себя не прекращались. В 1933 году Дмитрий Владимирович, оставив издательско-оформительские дела (где достиг больших успехов, сотрудничая, кроме Детгиза и Госиздата, с журналами «Пионер», «Знание — сила», «Юные строители», «Дружные ребята», «Мурзилка», «Всемирный следопыт»), начинает заниматься игрушкой, рассуждая так: «Если т. н. большое искусство является выразителем восприятия мира современниками и характеризует отношения людей и их внутреннего мира, то декоративное искусство создает среду, в которой бытует человек. Эта среда в эпоху бешеного развития техники, снабжающей быт предметами, выполненными машиной, т. е. мертвыми формами, жесткими и холодными, с малых лет не вызывает у человека необходимых чувств теплоты, сердечности, участливости, любви». Работал в художественном совете по игрушке Наркомпроса. Горловские игрушки на прилавках не залеживались. Около ста образцов из дерева и папье-маше создал Дмитрий Владимирович; были среди них и движущиеся.
Занимался Горлов и скульптурой. В конце 1930-х годов его привлекают к оформлению павильонов ВСХВ. Сделанными им рельефами на темы басен Крылова украшен памятник баснописцу в Твери (см. ниже). В 1950–1960-х годах из терракоты выполнены четырехчастная композиция «Лесной заповедник» (1957), триптих «Степной заповедник» (1958), рельеф «Бизон и лебеди» и многие другие произведения.
В 1939 году в Московском зоопарке прошла выставка художников-анималистов. Дмитрий Владимирович активно содействовал ее организации, для каталога написал статью. Однако в журнале «Творчество» почти всех участников выставки разругали. Мягче, чем с прочими, обошлись с Горловым: «Наиболее зрелым, мыслящим художником из молодого поколения анималистов предстает в своих работах Д. В. Горлов. Несмотря на то, что он был одним из учеников Ватагина и в процессе своего формирования испытал традиции биологического подхода к зверю, для Горлова это был лишь период “детских болезней”. <…> По существу, у Горлова нет еще вещей больших, законченных. Общая болезнь анималистов — набросочность, незавершенность — не преодолена Горловым. В портретах зверей, показанных на выставке, много технически не найдено. У “Старого льва” не все сделано в нужной выразительности: от центра морды и по краям, и в фоне выпадает напряженность карандаша, а где спадает напряженность, там ускользает характеристика образа. В “Волке” сбита форма — чересчур одинаков штрих на всей поверхности. Колебания по цвету от черного к белому, пропорция цветовых соотношений недостаточно найдены». Со старшими товарищами Дмитрия Владимировича критик обошелся куда как круче. Об И. С. Ефимове: «Беда в том, что резкое подчеркивание формы, ее стилизация, доходящая до вычурности, уводят художника от смысловой нагрузки в его вещах». О В. А. Ватагине: «Неверно примененное знание анатомии и зоологии как канона, как нерушимой нормы мешает художнику в свободном эмоциональном восприятии природы». Об А. Н. Комарове: «Невысокой оценки заслуживает живопись <…> анималиста старшего поколения. <…> До чего же это беспомощно живописно». И все в том же духе. Выставка, по сути, была разгромлена. Дмитрию Васильевичу еще повезло, его даже походя похвалили: «Но все это, понятно, отдельные недостатки, не умаляющие бесспорных достоинств лучших вещей Д. Горлова».
В годы войны он выполняет цветное керамическое панно «Месть»: тигрица терзает коршуна, убившего тигренка, — яркая аллюзия на происходящее. К 25-летнему юбилею Красной армии (1943) лепит скульптуру «Кавалерийская разведка в горах Кавказа». В театре имени Вахтангова оформляет спектакль «Фрол Скобеев». А в 1943 году его пригласили главным художником на Гжельский керамический завод, где ему предстояло вдохнуть в производство новую жизнь, при этом возрождая дышащие на ладан традиции старых мастеров. Желая превратить Гжель в «советское Абрамцево»5, Дмитрий Владимирович привлекает к работе на заводе ряд коллег, в том числе В. А. Ватагина и И. С. Ефимова. В Гжели Горлов создает «Кабана», «Рысенка» (1953), а также статуэтки «Ослик», «Зебра», «Жираф» и «Зубробизон», удостоенные золотой медали на Всемирной выставке в Брюсселе (1958). Признание пришло к художнику. Терракота, майолика, фарфор, бисквит6, фаянс, шамот — все материалы нужно попробовать самому. И он с головой уходит в изучение технологий, опыты и эксперименты. «Материальная» жадность часто приводила к очень интересным результатам. Пример — появившийся в 1963 году бисквитный «Волчонок». И все же: «У меня нет любимого материала, есть любимая тема. Любой материал интересен, но самое интересное — подобрать к нему ключи».
В 1944 году Д. В. Горлов участвовал (вместе со скульптором С. Д. Шапошниковым и архитектором Н. В. Донских) в создании памятника И. А. Крылову в городе Калинине (ныне — Тверь). «Мои рельефы адресованы архитектуре. Последняя всю жизнь влекла меня, но не было заказов. Не случайно памятник Крылову, заказанный по образцу и подобию Клодтовского (в Санкт-Петербурге. — А. Ш.), вылился в архитектурно-скульптурный ансамбль», — вспоминал он позже. Сомнений не было: барельефы нужно делать, используя рисунки В. А. Серова. «Уже Серов, иллюстрируя басни И. А. Крылова, блестяще показал возможности выражения чувств, характера и состояний персонажей. Его я бы назвал первым анималистом, перешагнувшим грань понятия в более совершенную и углубленную форму выражения характера и образа зверя, способного выражать, не очеловечивая его, сохраняя подлинность зверя, его чувства, переживания и характеристики. Изучение поведения животного за последние годы расширило наше представление и понимание их. А длительное наблюдение в природе дало возможность изучить способы выражения животными широкой гаммы чувств и состояний. Ласковость, злобу, беспокойство, доверие, удивление и пр.».
«Не случайно в творчество Горлова вошли персонажи басен И. А. Крылова, — отмечает заслуженный деятель искусств России С. П. Серова. — Он был увлечен рисунками к басням художника В. А. Серова — отца своей жены Ольги, и вдруг получил заказ: оформить в Твери памятник великому баснописцу. Он создает четыре книжных разворота — диптихи с эпизодами басен: “Квартет”, “Мартышка и очки”, “Свинья под дубом”, “Ворона и лисица”, “Волк и журавль”, “Лев и осел”. Эти барельефы, входящие в композицию памятника, так и просятся на улицу под листву деревьев, на игровые площадки».
В 1946 году умерла Наталья Валентиновна Серова. Художник осиротел.
Что в конце концов определяет и характеризует человека? Не в последнюю очередь — мнение о нем людей, современников и последователей. Однажды вдова художника Ю. В. Жигалова, Валентина Алексеевна, передала мне рукопись, в которой большой фрагмент посвящен Д. В. Горлову:
«Юрий Владимирович познакомился с Дмитрием Владимировичем Горловым в 1951 или в 1952 году. В эти годы Ю. В. занимался в изостудии Дома пионеров Сталинского района Москвы, которой руководил художник С. Н. Соколов. Сергей Николаевич со студийцами довольно часто ездил в зоопарк, и ребята там рисовали (делали наброски) животных. Потом в студии они выставляли свои рисунки. И в один из дней в Доме пионеров появился Дмитрий Владимирович Горлов. Он похвалил ребят за их рисунки и, конечно, потом сделал замечания. Горлов принес собой несколько рисунков Ватагина и подарил их ребятам. Так у Юрия Владимировича оказался рисунок лисенка работы Ватагина.
В этом же Доме пионеров в это же время библиотекарем работала О. В. Поленова — дочь художника В. Д. Поленова. А Дмитрий Владимирович Горлов был дружен с семьей Поленовых. По-видимому, инициатором посещения Д. В. Дома пионеров была Ольга Васильевна.
В 1980 году в Поленове Юрий Владимирович вновь повстречался с Горловым. И, что удивительно, Дмитрий Владимирович вспомнил ту встречу в Сталинском доме пионеров. Вот это был день <…> день воспоминаний и удивления. А затем… затем тихая дружба очень пожилого человека и довольно еще молодого.
В Москве Юрий Владимирович часто навещал Д. В. Возил его иногда в поликлинику, в Музей прикладного искусства. В хорошую погоду бывали в зоопарке. Горлов больше сидел на лавочке напротив клетки с волком.
Летом Жигалов иногда привозил Дмитрия Владимировича в Поленово. Однажды они поехали в Тарусу (Д. В. имел звание “Заслуженный работник культуры” и очень иронизировал по этому поводу) затем, чтобы оформить у властей города разрешение на будущее захоронение Д. В. на тарусском кладбище, недалеко от могилы Ватагина. Это заняло довольно много времени, а жили они все это время на даче Ватагина.
Много раз Ю. В. был с Д. В. у него на даче в Соколовой Пустыни, на Оке. Из окна дачи был прекрасный вид на реку, и Ю. В. написал много этюдов. Здесь же, на даче, Ю. В. написал в разные года несколько портретов Горлова. И один портрет, который понравился Дмитрию Владимировичу, был выставлен в беседке около дачи. Приходили знакомые Д. В., смотрели. И портрет был одобрен. Несколько раз они ездили в Приокско-Террасный заповедник. Д. В. познакомил Ю. В. с директором заповедника (Михаилом Александровичем), “самым лучшим зубрятником”. Это М. А. сохранил в заповеднике потомство зубров. <…>
В 1989 году Ю. В. пригласили сделать персональную выставку в Тарусской художественной галерее. Там был выставлен портрет Дмитрия Владимировича Горлова».
«Во-первых, я не знал его лично. Во-вторых, я совершенно равнодушен к фарфору и потому не знаю толком его работ. <…> Знаю, что он был чудным достойным человеком, но от себя лично ничего не могу написать», — так откликнулся на мою просьбу поделиться воспоминаниями о Д. В. Горлове художник-анималист, сегодня уже патриарх жанра Вадим Алексеевич Горбатов. Что ж, «чудный достойный человек» — тоже немало.
Бывал Дмитрий Владимирович и чудным. Примером его «взбалмошности» может служить рассказ художника-анималиста Валерия Васильевича Симонова. В 1980-х годах Симонов, готовя свою персональную выставку, попросил Дмитрия Владимировича помочь в развеске картин. Тот охотно согласился. Сделали экспозицию, разошлись по домам. Однако накануне Валерий Васильевич внес в развеску изменения. Явившись на выставку, Горлов страшно обиделся и высказал свое возмущение, обескуражив молодого коллегу. Присутствовавший при этом другой маститый анималист — Вадим Вадимович Трофимов — увещевал: «Дима, ну что тут такого, все ведь хорошо…». Но Горлов продолжал бушевать. В итоге художники навсегда рассорились. А ведь какие были друзья! Более того, именно Горлов в свое время «открыл» Симонова, о чем последний рассказывал так:
«Я приходил в мастерскую к Василию Алексеевичу Ватагину каждое воскресенье. <…> И в один такой день, когда я был у него, распахнулась дверь и буквально влетел высокий красивый мужчина, который с порога закричал высоким, немного бабьим голосом:
— Вася, какую я тебе новость принес!
Спокойный от природы Ватагин невозмутимо, тихим голосом спросил:
— Что за новость?
— Появился новый замечательный художник-анималист! Фамилия его Симонов. Видел работы. Ты его не знаешь?
— Симонов, Митя, сейчас сидит вот здесь на диване, — сказал Ватагин».
Мужчина (Д. В. Горлов) подошел к молодому человеку, сердечно пожал ему руку, начался разговор…
Вообще молодежь Дмитрий Владимирович любил, по мере сил помогал, «продвигал». Например, будущему зоологу и выдающемуся художнику-анималисту В. М. Смирину для своей скульптуры «Воющий волк» заказал рисунок с натуры, а в благодарность опубликовал о нем небольшую статью в журнале «Охота и охотничье хозяйство».
После кончины Н. В. Серовой Дмитрий Владимирович, спасаясь от тоски, достраивает дом-мастерскую в Соколовой Пустыни. Со второй женой — Лидией Дмитриевной Понсовой (1904–1952) жил душа в душу. Но вот схоронил и ее — и остался один, «фактически замкнувшись в своем внутреннем мире» (М. Ю. Тавьев). Не сетовал, не роптал; незадолго до смерти так подписал свой рисунок, подаренный им детской писательнице-анималисту В. В. Чаплиной: «В память о самых трудных и счастливых годах испытаний: годах радостных устремлений, предчувствия свободы. Жизнь прекрасна и удивительна! Главное — не утратить это чувство».
В 1987 году М. В. Шандуренко (см. ниже) устроил выставку мэтров отечественной анималистики. Главными персонажами здесь стали Д. В. Горлов и его давний друг А. Г. Сотников. Вернисаж украсил концерт арфистки, народной артистки СССР В. Г. Дуловой. Вечер удался на славу, «старики» таяли от счастья. То был их последний «выход в свет».
В конце жизни Горлов на листе бумаге переписал стихотворение В. А. Солоухина «Волки» (к волкам Горлов относился особо, и символично, что последней его работой стала скульптура одинокого волка):
Мы — волки,
И нас
По сравненью с собаками мало.
Под грохот двустволок
Год от году нас убывало.
Мы, как на расстреле,
На землю ложились без стона,
Но мы уцелели,
Хотя и стоим вне закона.
Мы — волки.
Нас мало.
Нас, можно сказать, единицы.
Мы те же собаки,
Но мы не хотели смириться.
Вам блюдо похлебки —
Нам проголодь в поле морозном,
Звериные тропы,
Сугробы в мерцании звездном.
Вас в избы впускают
В январские лютые стужи.
А нас окружают
Флажки роковые все туже.
Вы смотрите в щели —
Мы рыщем в лесу на свободе.
Вы, в сущности, — волки,
Но вы изменили породе.
Вы серыми были,
Вы смелыми были вначале.
Но вас прикормили —
И вы в сторожей измельчали.
И льстить и служить
Вы за хлебную корочку рады.
Но цепь и ошейник —
Достойная ваша награда.
Дрожите в подклети,
Когда на охоту мы выйдем!
Всех больше на свете
Мы, волки,
Собак ненавидим.
Похоронили художника, как он завещал, в Тарусе на старом кладбище рядом с могилой В. А. Ватагина…
