А. Ю. Аверьянов. Сражение за Шевардинский редут. 2011 год
К 210-летию Бородинской битвы.
Шевардинское сражение
Оно явилось прелюдией Бородина, было отмечено тем же упорством, тем же ожесточенным противоборством противников и столь же разно, как Бородинская битва, описывалось и интерпретировалось историками.
Литератор, мемуарист, участник событий Ф. Н. Глинка: «24-го с самого рассвета слышны стали пушечные выстрелы, которые час от часу приближаясь, становились чаще и сильнее. У Колоцкого монастыря тесним был арьергард наш под командою генерал-лейтенанта Коновницына: он имел повеление, отступая к позиции, наводить на оную неприятеля».
Ничто не предвещало того ожесточения, которое проявилось вскоре в сражении на левом фланге нашей позиции, — ожесточения тем более неожиданного, что его, казалось бы, и не должно было быть, ибо, согласно выраженному накануне намерению Кутузова, этому флангу в случае нападения неприятельского надлежало отступить к Семеновским флешам. Вместо того русские дрались здесь так, будто это был день их последней битвы.
Рассказывает Д. В. Душенкевич — поручик Симбирского пехотного полка 27-й пехотной дивизии: «Часов в 10 отдаленные выстрелы начали шибко приближаться и усиливаться; по линиям войск раздалась команда “к ружью”, все стало во фронт, сомкнули колонны и повели. Нам в удел достался левый фланг позиции; лес заняли наши егеря, за оным строилась кавалерия, промежуток от леса до редута Шевардинского занимали нашей же дивизии пехотные полки; направо от редута по отлогому пространству также строились войска в определенную линию, на середину которой по большой дороге отступал наш арьергард. Колоцкий монастырь запылал, французские колонны быстро из оного раздвигались вправо и влево, продолжая преследовать сильно наш арьергард; сражение там кипело при различных движениях несколько часов; наш фланг все то время оставлен в покое».
«Шум и смятение наполнили все окрестности, — продолжает Глинка. — Неприятель, тянувшийся сперва по большой дороге, быстро развернулся вправо и влево, составив линию из колонн. Легкая кавалерия его рассыпалась по полям против правого нашего фланга; леса против центра наполнились стрелками; артиллерия начала занимать высоты; но большая часть колонн потянулась на правый фланг свой, угрожая левому нашему. <…> Неприятель предпринял так называемую форсированную рекогносцировку на левый наш фланг. Все поле перед сим флангом покрылось колоннами неприятеля. Отдаленнейшие из них синелись у Колоцкого монастыря, беспрестанно выступая из-за оного; с нашей стороны выжидали спокойно атаки, которую неприятель быстро повел на батареи».
«Бюллетень Великой армии» (наполеоновское периодическое издание) следующим образом описывает предпринятую французской армией атаку левого фланга нашей позиции: «5-го [сентября] в шесть часов утра армия вышла в поход. В два часа после полудня мы увидели русскую армию, расположенную правым флангом на берегу Москвы-реки, левым — на высотах левого (на самом деле правого. — В. Х.) берега Колочи. На расстоянии 1200 туазов (1 туаз составляет 1,949 метра. — В. Х.) впереди левого фланга противник начал сооружать превосходный курган между двумя рощами, где он разместил от 9000 до 10 000 человек. Император, узнав об этом, решил не медлить и взять приступом эту позицию. Он приказал Неаполитанскому королю переправиться через Колочу с дивизией Ж.-Д. Компана и кавалерией. Князь Понятовский, подошедший справа, был в состоянии обойти позицию. В четыре часа началось наступление. Через час редут противника был захвачен вместе с пушками, основные силы противника изгнаны из леса и обращены в бегство после того, как треть их состава осталась на поле сражения. В семь часов вечера огонь прекратился».
Что же мы видим на самом деле? Обратимся к источникам.
5-й армейский корпус Ю. Понятовского первым ввязался в дело. Рассказывает капитан этого корпуса К. Колачковский: «5 сентября (24 августа) корпус следовал Старой Смоленской дорогой через Ельню в одной колонне, имея конницу впереди. Во втором часу пополудни ординарец императора сообщил князю Понятовскому, что русская армия расположена на позиции в нескольких верстах и что дело должно в тот же день дойти до боя. Князь Понятовский тотчас же сделал соответствующие распоряжения. 5 корпус оставил Старую Смоленскую дорогу и повернул влево, направляясь к Великой армии наискосок через равнину, перерезанную перелесками и зарослями».
Казаки, стоявшие на Старой Смоленской дороге, известили о приближении неприятеля. «Вскоре он появился в больших колоннах кавалерии, пехоты и артиллерии и явно обнаружил свое намерение атаковать левой фланг армии», — сообщает в своем рапорте командир нашего 4-го кавалерийского корпуса генерал-майор К. К. Сиверс. Н. И. Андреев (50-й егерский полк 27-й пехотной дивизии) подтверждает время начала боевых действий на левом фланге: «Это было 24 августа в 2 часа пополудни. Не успели люди еще поесть, как приказано батальону идти в стрелки, а 3-я гренадерская рота продвинулась от полка вперед, но стала возле опушки леса, где и я был. Стрелки наши были в лесу часа три».
Сами поляки предполагали, что атакуют не левый фланг нашей позиции, а наш арьергард. «Перелески и кусты закрывали русский арьергард и не позволяли точно выяснить его расположение, — вспоминает Колачковский. — Видны были только два пригорка, из которых на ближайшем находилось укрепление, вооруженное сильной артиллерией, а задний, более низкий и отстоявший от первого на 500 саженей, примыкал к лесу и как бы служил для укрытия резерва». Здесь мы имеем первое (и, кажется, единственное) свидетельство о существовании двух укреплений на левом фланге русской позиции — Шевардинском редуте и прикрывавшей его с востока батарее. На французской карте они отмечены цифрами «1» и «2» соответственно. «Позиция, занятая русскими в нескольких сотнях саженей перед их главной позицией, имела характер передовой, предназначенной разбить первые атаки противника, — продолжает Колачковский. — Вскоре из укрепления блеснул огонь, град ядер осыпал голову польской колонны и вынудил батальоны развернуться. Князь Понятовский построил боевой порядок применительно к условиям местности. Батальоны 16-й дивизии двинулись, имея впереди стрелков; батальоны 18-й дивизии, построенные в такой же порядок, составили правый фланг и завязали бой с неприятельскими егерями, которые упорно держались в густых зарослях; 24 орудия были выдвинуты на возвышенность напротив редута для обстреливания лежавшей впереди равнины. Кавалерия обеспечивала правый фланг и поддерживала связь между левым флангом 5‑го корпуса и остальными войсками Великой армии. С обеих сторон завязался самый оживленный бой с заметным перевесом русской артиллерии, которая, занимая более выгодное расположение, осыпала польские линии градом снарядов. По истечении получасового боя позиция польской батареи была устлана людьми и лошадьми».
Свидетельство с русской стороны (рапорт Сиверса): «Полковник Емануель с вверенным ему Киевским драгунским полком дважды атаковал неприятельских фланкиров (всадники в рассыпном строе. — В. Х.) и колонны подкрепляющие, и оные опрокинул. Неприятельские тиральеры (передовые застрельщики) и наши стрелки, также батареи с обеих сторон начали действовать. Два эскадрона Ахтырского гусарского полка, находящиеся у прикрытия левой батареи под командою ротмистра Александровича, ударили на одну приближающуюся к батарее пехотную колонну, опрокинули оную; ротмистр Бибиков с фланкирами остановил неприятельских фланкиров, намеревающихся обойти фланг».
Французские авторы пишут, что на этом участке поляки потеряли до 150 человек пленными. И вот только теперь на поле боя появляются французские войска. Из рапорта Сиверса: «Все покушения неприятеля по Ельнинской дороге были тщетны, тогда неприятель, переправясь сильными колоннами чрез реку Колочу с правого своего фланга по Смоленской дороге, следовал на деревню и лес, впереди наших батарей лежащий», то есть на деревню Доронино и лес южнее нее. О том же сообщает и Н. И. Андреев: «Тогда неприятель, правее нас, стал показываться колоннами на поле». Это были пехота Даву и кавалерия Мюрата, которые и повели атаку на наш левый фланг. Слово сержант-майору В.-А. Фоссену (111-й линейный полк дивизии Компана): «Около 4-х часов вечера корпус генерала Даву выстроился по дороге вдоль реки Колочи; 2-я бригада дивизии Компана, 111-й и 108-й полки, получила приказ о переправе через Колочу; на правом берегу ее находился холм, правда, неукрепленный, но хорошо обставленный русскими орудиями. Вблизи от него виднелись также неприятельская инфантерия и кавалерия. Наша бригада двинулась сомкнутыми рядами вперед. Неприятель открыл пушечный огонь, мы выстроили фронт, началась ружейная перестрелка, и вскоре началось убийственное сражение». Колоритное описание этой атаки приводит французский полковник Л. Гриуа: «Прекрасное зрелище представляли наши войска в своем одушевлении. Ясное небо, лучи заходящего солнца, отражавшиеся на саблях и ружьях, увеличивали красоту его. Остальная армия следила со своих позиций за двигавшимися войсками, гордившимися тем, что им на долю выпала честь открыть сражение; она провожала их криками одобрения. Рассуждения о способах атаки и возможных препятствиях пересыпались военными остротами. И все справедливо полагали, что неприятель отступит перед такими войсками; должно быть, и император был убежден в этом, если попытался в такой поздний час идти на приступ против сильной позиции, которой неприятель, видимо, дорожил, т. к. взятие ее открывало его левый фланг».
В подведении итога французы проявили крайнюю заносчивость. Генерал Ж.-Ж. Пеле: «Неприятель был опрокинут, и редут взят менее чем в час с самою блистательною доблестью». Коленкур: «Эта атака была проведена с такой силой, что мы овладели редутом менее чем в течение часа». Шевалье Э. Лабом: «Поднявшись достаточно высоко, дивизия Компана окружила редут и взяла его после часового боя. Попытавшись вернуться, неприятель был наголову разбит; наконец после 10 часов вечера он покинул соседний лес и в беспорядке бежал на большую возвышенность, чтобы соединиться с центром своей армии».
Но вот что говорят русские. Н. И. Андреев: «Нашей дивизии Тарнопольский полк пошел колонной в атаку с музыкой и песнями (что я в первый и последний раз видел). Он после бросился в штыки в глазах моих. Резня недолго была, и полкового их командира ранили в заднюю часть тела навылет пулею. Его понесли, и полк начал колебаться. Его (то есть командира полка. — В. Х.) место заступили, полк остановили, и он опять бросился в штыки и славно работал. После остановились, прогнав неприятеля, и нас сменили». Однако наши егеря, занимавшие Доронино и лес южнее деревни, «обойденные другими неприятельскими колоннами», принуждены были отступить к редуту. Их отступление и отвоз орудий с Доронинского кургана прикрывала кавалерия Сиверса, атаковавшая неприятельскую пехоту и кавалерию.
Одновременно возникает бой на другом участке позиции. Командующий 26-й пехотной дивизии генерал-майор И. Ф. Паскевич: «Когда 24-го французы сделали атаку на Шевардино, они атаковали также и мой левый фланг. Я послал два егерских полка с 12 орудиями в кусты около речки, сам же с остальными двумя полками моей дивизии вышел для подкрепления егерей. Они удержались до вечера, неприятель не мог опрокинуть моей егерской бригады, и хотя из 12 орудий полковника Журавского (правильно — Жураковского. — В. Х.) много было подбито и по крайней мере половина лошадей потеряна, но артиллерия не отступила. Дело это стоило мне до 800 человек, и подо мною ранена пулею лошадь».
Дивизия Паскевича стояла на правом фланге 2-й армии, примыкавшем к центру Бородинской позиции, что означает: 24 августа сражение шло по всему фронту 2-й армии. Об этом пишет и Сен-При: «Артиллерийский и ружейный огонь продолжались с 5 до 7 часов [вечера] как против фронта укрепления (Шевардинского редута. — В. Х.), так и против центра позиции». Вот, пожалуй, главная для нас новость дня 24 августа, позволяющая представить реальный масштаб Шевардинского сражения. Начальник артиллерии 2-й армии генерал-майор К. Ф. Левенштерн сообщает о действиях поставленных им «на правом фланге 2-й Западной армии» батарей: «Легкая рота № 47-го и 4 орудия легкой же роты № 21-го, кои, невзирая на сильнейшую канонаду со стороны неприятельских батарей, ответствовали оной с величайшим для неприятеля уроном до самой же ночи». Здесь, «в центре линии», куда «врезывался неприятель», разгорелось наиболее ожесточенное сражение. Принц Евгений Вюртембергский: «Местом главного упорнейшего боя сделались, по-видимому, кустарники впереди (то есть севернее. — В. Х.) Шевардина. Ружейный огонь гремел там с такой силой, как будто тридцать батальонов принимали в этом деле непосредственное участие». Ординарец Багратиона князь Н. Б. Голицын подтверждает: «Самая кровавая схватка завязалась у д. Шевардиной. Здесь мне представилась ужаснейшая картина обоюдного ожесточения, которой впоследствии нигде не встречал. Сражавшиеся батальоны, русские и французские, с растянутым фронтом, разделенные только крутым, но узким оврагом, который не позволял им действовать холодным оружием, подходили на самое близкое расстояние, открывали один по другому беглый огонь и продолжали эту убийственную перестрелку до тех пор, пока смерть не разметала рядов с обеих сторон. Еще разительнее стало зрелище под вечер, когда ружейные выстрелы сверкали в темноте как молнии, сначала очень густо, потом реже и реже, покуда все не утихло по недостатку сражавшихся».
Французская историография практически умалчивает об этой ожесточенности, однако соответствующие свидетельства звучат и с той стороны. Так, Колачковский, упомянув о вступлении в дело дивизии Компана и «больших масс французской резервной конницы», продолжает: «Завязался горячий бой. Редут переходил несколько раз из рук в руки и наконец в 9 часов вечера остался за французами». Сходную картину рисует бригадный генерал Ф.-П. де Сегюр: «Компан ловко воспользовался гористостью местности; холмы послужили ему площадками для поставления орудий, которыми он обстреливал редут, и прикрытием для пехоты, строившейся в колонны. 61-й полк трижды отнимал редут и трижды был вытесняем, но наконец он овладел им, истекая кровью и потеряв половину солдат». Многочасовую продолжительность Шевардинского боя фиксирует А. Тирион — старший вахмистр 2-го кирасирского полка корпуса Э. де Нансути: «До самого вечера легкая кавалерия не переставала производить свои многочисленные атаки во фланг и по обе стороны редута, пока его не очистили русские и он не остался в наших руках». О «страшных усилиях», понадобившихся для овладения Шевардинским редутом, пишет и ветеран наполеоновских войн Ж.-Р. Куанье.
Что редут действительно переходил из рук в руки, подтверждает и принц Евгений Вюртембергский, находившийся тогда рядом с Кутузовым: «Одно донесение сменялось другим: то извещали, что неприятель овладел редутом, то доносили, что он отбит снова».
Но почему вообще происходило сражение за редут? Ведь, согласно выраженному накануне при осмотре позиции намерению Кутузова, левому флангу в случае неприятельского нападения надлежало отступить к Семеновским флешам. Слушаем Беннигсена: «Во время этого дела я отправился на наш левый фланг к кн. Багратиону. Он вполне разделял мое мнение, что Наполеон с главными своими силами сделает главное нападение на наш левый фланг; он предвидел, что последует, если наша армия будет оставаться на занимаемой ею позиции, именно, что наше левое крыло будет оттеснено с потерями. Я обещал ему представить главнокомандующему всю опасность, которая грозит части нашей армии. По моем возвращении я отправился к князю Кутузову и дал подробный отчет всего осмотренного и замеченного мною. Я ему повторил предложение, сделанное накануне, сократить нашу боевую линию, приблизив правый фланг, но никаких распоряжений об этом не последовало».
Вот еще одно свидетельство вполне сознательного расчета Кутузова при расположении войск на Бородинской позиции (в историографии Бородинской битвы до сих пор признающемся ошибочным). Этот расчет идет вразрез с мнением обоих главнокомандующих армиями и даже с мнением начальника штаба, однако же Кутузов не только не следует их настойчивым предложениям изменить диспозицию, но, напротив, настаивает на обороне левого фланга. Почему? Ведь не мог же он не понимать, что, нападая вечером 24-го числа на нашу позицию, Наполеон не имел намерения всерьез завязывать дéла, а всего лишь стремился развернуть свои силы? Не следует ли отсюда, что, упорствуя в удержании левого фланга, Кутузов стремился придать Шевардинскому сражению значение генерального и этим принуждал Наполеона искать преимущества в обходном маневре по Старой Смоленской дороге, в котором, как мы знаем, Кутузов усматривал основание для отступления с Бородинской позиции, получив, таким образом, возможность принести наименьшую жертву во спасение Москвы? Но Наполеон не был бы Наполеоном, исключи он подобный поворот событий; поэтому сила его натиска на левый фланг нашей позиции 24-го числа определялась лишь мерой вынужденного сопротивления русских войск, не потребовавшего в итоге от Наполеона прибегнуть к обходному маневру, способному «спугнуть» Кутузова.
Главнокомандующий в это время находится в центре позиции, за 6-м корпусом, в точном соответствии с диспозицией к генеральному сражению: «Буду ожидать беспрестанных рапортов о действиях, находясь за 6-м корпусом». Это в очередной раз подчеркивает значение, которое придавал он Шевардинскому сражению. Прапорщик 12-й легкой артиллерийской роты этого корпуса Н. Е. Митаревский вспоминал: «Подъехал <…> фельдмаршал и сел на складное кресло спиною к неприятелю между 7-й и 24-й дивизиями (здесь мы имеем точное местоположение командного пункта Кутузова при Бородине. — В. Х.)». Примечательно, что Кутузов во время Шевардинского боя сидит «спиной к неприятелю», то есть обратившись лицом в сторону своего правого фланга, беспокоившего его, очевидно, более, нежели происходившее на левом. И это понятно — в атаке неприятеля на левый фланг для Кутузова уже не было ничего неожиданного, тогда как намерения Наполеона относительно правого фланга нашей армии оставались все еще неясными. Здесь проявилась еще одна причина упорного удержания Кутузовым левого фланга — тем самым он стремился выяснить намерения Наполеона.
Вернемся к Шевардинскому редуту. Одну из наших атак (каковых было несколько) описывает Душенкевич: «Гренадеры, пред полками коих священники в облачении, с крестом в руках шли истинно в страх врагам — геройски, у каждого в глазах сверкала слеза чистой веры, а на лице готовность сразить и умереть. Едва поравнялись они с батареею, как у всех нас настал штыковой бой; то опрокидывали мы штыками, то артиллерия и кавалерия французские атаковали нас. Это не сражение, но сущее побоище тут происходило; гладкое до сего поле приняло вид нивы, вспаханной от перекрестного рикошетного огня; ядра, гранаты и картечи роями влетали в колонны наши или пороли землю пред нами, вздымая оную, засыпая фронт». Он же констатирует: «Как ни противустояли усердно-верные сыны России, но несообразное преимущество сил неприятельских поверхностию своею к вечеру захватило батарею нашу с орудиями».
Да, редут был в итоге захвачен неприятелем, но «к вечеру», а не, как утверждалось в «Бюллетене Великой армии», через час после начала французской атаки. Тот же Фоссен, описывая финальную часть сражения, говорит: «Тем временем стемнело». Сиверс: «Ночь была уже наступившей, еще действие пехоты около редута несколько продолжалось». Душенкевич: «Ужаснейшее сражение на сем небольшом пространстве продолжалось до глубокого вечера с равным упорством». А. И. Горчаков, командовавший войсками при Шевардине: «Сражение было самое жаркое, до самой темноты все три пункта (деревня Шевардино, редут и лес на оконечности левого фланга Бородинской позиции. — В. Х.) были удержаны». Однополчанин Душенкевича: «Под Шевардиным дрались мы ночью, как днем: деревня горела. Отвели нас назад, совсем ночь была». Неверовский: «24 августа неприятель атаковал одну нашу батарею, которая была отделена от позиции, и я был первый послан защищать батарею. Страшный и жестокий был огонь; несколько раз брали у меня батарею, но я ее отбирал обратно. 6 часов продолжалось сие сражение в виду целой армии, и ночью велено мне было оставить батарею и присоединиться на позицию к армии».
Так закончилось это неожиданно упорное и ожесточенное сражение. Кутузов убедился, что Наполеон не намерен прибегать к обходному маневру по Старой Смоленской дороге, а предпочитает биться в открытом бою. Он уверился в надежности своей позиции и в стойкости своих войск и более не сомневался в возможности генерального сражения при Бородине. Однако необходимость усиления левого фланга становилась очевидна. Кутузов отводит его от Шевардина к Семеновским укреплениям, приближая к резервам и вероятному пути отступления — Большой Смоленской дороге, перемещает 3-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Н. А. Тучкова 1-го из резерва 1-й армии опять же на левый фланг позиции, указав местоположение и задачу — «примерно в версте позади деревни Семеновской, служа как бы резервом 2-й армии». Дома деревни Семеновской разобрали во избежание пожара, который мог помешать передвижению войск во время боя, а на ее месте устроили 24-орудийную батарею. Были приближены к боевой линии даже орудия артиллерийского резерва, о чем пишет поручик 2-й легкой роты гвардейской артиллерии И. С. Жиркевич: «24-го числа <…> нас передвинули вперед <…> и расположили на левом фланге [1-й] армии, где мы и провели все 25 августа». Мало того, в половине десятого вечера Кутузов отдает генералу Милорадовичу, командовавшему войсками правого фланга Бородинской позиции, следующее распоряжение: «Если неприятель главными силами будет иметь движение на левый наш фланг, где армия князя Багратиона, и атакует, то 2-й и 4-й корпуса идут к левому флангу армии, составя резерв оной». Это «если» доказывает: опасения за свой правый фланг у Кутузова все еще сохранялись.
У нас ожидали, что назавтра Наполеон возобновит сражение. Кавалерийские лошади всю ночь оставались оседланными. Кутузов со своим штабом разместился в деревне Татариново, в глубине Бородинской позиции. «После этого кровавого вечера огни биваков показали нам на противоположной стороне длинный ряд прибывших французских полчищ», — пишет ученый, путешественник, государственный деятель, а в Бородинском сражении — прапорщик 2-й легкой роты гвардейской артиллерии А. С. Норов…
