Портрет екатерининского генерала

Неизвестный художник. Портрет Петра Ивановича Боборыкина. Фрагмент. Холст, масло. Начало 1790-х годов. Государственный исторический музей. В периодической печати публикуется впервые

О генерал-лейтенанте Российской императорской армии Петре Ивановиче Боборыкине (ок. 1737– ок. 1800).

Десять лет назад увидела свет моя книжка «Заглянуть за документ» (М., 2011), посвященная забытым родственным и свойственным связям М. Ю. Лермонтова, в том числе по линии Боборыкиных. Анна Ивановна Боборыкина (ок. 1730–?) в 1746 году стала женой Юрия Петровича Лермонтова (1722–1779), прадеда поэта. У нее была единокровная и одноименная сестра Анна (1723–1792), вышедшая в 1748 году замуж за Матвея Васильевича Дмитриева-Мамонова (их сын Александр — фаворит Екатерины II), и несколько младших полнородных братьев. Из них наиболее известны Петр, командир лейб-гвардии Конного полка, генерал-лейтенант, и Лукьян, обер-прокурор 6-го Департамента Сената, тайный советник при отставке. Потомство последнего оставило четкий след в биографии М. Ю. Лермонтова¹.

Подбирая иллюстративный материал ко второму изданию книги, решил обратиться к иконографии Боборыкиных.

Портрет Лукьяна Ивановича Боборыкина кисти Д. М. Коренева (1742–1826) находится в Ярославском историко-архитектурном музее-заповеднике; в 1984 году его опубликовал С. В. Ямщиков в альбоме «Ярославские портреты XVIII–XIX веков»² без указания на связь изображенного художником персонажа с Лермонтовыми.

О существовании портрета Петра Ивановича Боборыкина было известно из публикации его внучатого племянника и сонаследника Н. Н. Боборыкина в «Русском архиве» (1872): «Все помнят в 1869 году, на портретной выставке любителей художеств в Москве, выразительное лицо человека средних лет, в военном мундире Екатерининских времен, с Георгиевским крестом на шее и в Александровской ленте. За позволение выставить портрет этот я получил благодарность от Комитета Общества»³.

Николай Николаевич пожертвовал полотно Чертковской библиотеке. Туда же он передал подлинники опубликованных им в «Русском архиве» писем (А. В. Суворова, фаворитки Павла I Е. И. Нелидовой, самого императора к Петру Ивановичу) и грамоты на вотчины, пожалованные царями его предкам⁴. В 1871 году владелец библиотеки Г. А. Чертков подарил ее городу Москве. По решению городской думы (1875) книжное собрание поступило в библиотеку Русского исторического музея, но до 1887 года, пока строилось музейное здание, книги хранились в Румянцевском музее. В 1938-м была организована Государственная публичная историческая библиотека (ГПИБ), куда в числе других собраний частично передали и чертковское. Другая часть коллекции — ценнейшие манускрипты и грамоты, книги кириллической печати ХVI–ХVIII веков, портреты и тому подобное — оставалась в рукописном отделе и отделе изобразительных материалов Государственного исторического музея.

Прежде чем обратиться с запросом в ГИМ, заглянул на портал Государственного каталога Музейного фонда Российской Федерации (https://goskatalog.ru/portal/). И что же? О радость — есть! В разделе «Живопись» портрет: П. И. Боборыкин (холст, масло; 64 × 50 см; каталожные и инвентарные номера; местонахождение — Федеральное государственное бюджетное учреждение культуры «Государственный исторический музей»; фото отсутствует). Написал письмо в ГИМ: «Если это портрет Петра Ивановича Боборыкина в военной форме с орденом Св. Георгия 4-й ст. при Александровской ленте через левое плечо, то прошу сообщить, могу ли я — и на каких условиях — получить электронную копию». Буквально через пять дней приходит ответ:

«На Ваше обращение о предоставлении дополнительной информации о портрете Петра Ивановича Боборыкина работы неизвестного художника, 1790-е гг. (ГИМ 18862, И I 710, ГК 5012824), хранящегося в собрании Исторического музея, сообщаем следующее.

Вышеупомянутый портрет Петра Ивановича Боборыкина совершенно другой иконографии, чем указанно в Вашем письме. На портрете П. И. Боборыкин изображен в темно-голубом кафтане, белом жилете, белом шейном платке, повязанном бантом, и пышном пудреном парике».

Пишу в Исторический музей снова. Объясняю, почему, по моим расчетам, туда должен был попасть портрет, подаренный Н. Н. Боборыкиным Чертковской библиотеке, и через две недели получаю ответ:

«В связи с технической ошибкой в музейной информационной системе интересующий Вас портрет П. И. Боборыкина в военном мундире с наградами не был сразу выявлен в фондах Отдела изобразительных материалов Исторического музея.

Как и портрет “человека в темно-голубом кафтане” (ГИМ 18862, И I 710), о котором мы Вам сообщали, он поступил в музей в 1890 г. как дар Г. А. Черткова. Оба были записаны в инвентарную книгу коллекции “Живопись” как изображения П. И. Боборыкина. Однако, несомненно, это портреты разных людей. Человек, изображенный в темно-голубом кафтане, — широколицый, с пухлыми чертами лица и весьма массивной фигурой, к тому же явно штатский. На портрете военного — сухопарый человек с тонкими чертами лица.

Относительно определения изображенного на портрете человека в темно-голубом кафтане произошла явная ошибка. Но то, что на портрете военного изображен именно П. И. Боборыкин, подтверждают мундир и награды. Он представлен в мундире полка Конной гвардии, в котором П. И. Боборыкин был командиром с 1788 г. до января 1797 г. Изображен с наградами, которые имел Боборыкин: орден Св. Георгия 4-й степени (1787 г.), Св. Анны на шейной ленте (1790 г.) и лента ордена Св. Александра Невского (награжден 17 декабря 1796 г.). Причем красная александровская лента явно приписана на портрете позднее (как часто делали на портретах военных). По-видимому, портрет исполнен в связи с продвижением по службе и награждениями в 1790 или самом начале 1790-х гг.

Подлинный портрет П. И. Боборыкина будет оцифрован в ближайшее время, и электронная копия будет Вам предоставлена.

Каталожные сведения о портрете П. И. Боборыкина в военном мундире с наградами из собрания ГИМ:

Неизвестный художник второй половины XVIII века.

Портрет Петра Ивановича Боборыкина. Начало 1790-х гг.

Холст, масло. 63 × 49 см.

Инвентарные номера: ГИМ 18862, Ш 2331».

* * *

И вот электронная копия портрета, а также лицензия на публикацию, получены. Чем же примечателен человек, изображенный на холсте?

Петр Иванович Боборыкин появился на свет около 1737 года⁵. Потомок древнего, однокоренного с Романовыми рода, давшего в XVII веке двух окольничих⁶, он волею судеб стал участником многих событий, как нель­зя лучше отражающих екатерининскую эпоху.

В 1756 году П.И. Боборыкин зачисляется в лейб-гвардии Семеновский полк, затем переводится вахмистром в лейб-гвардии Конный полк⁷. Он принял какое-то участие в перевороте, сместившем Петра III, и был награжден Екатериной в числе 330 других гвардейцев. По сравнению с вожаками заговора награда — производство в корнеты конной гвардии — выглядит достаточно скромной⁸. В январе 1763 года Петр Боборыкин возвращается в лейб-гвардии Семеновский полк и из корнета гвардейской кавалерии становится прапорщиком гвардейской пехоты⁹.

В мае-июне 1763‑го прапорщик Боборыкин оказался замешан в деле камер-юнкера и секунд-ротмистра конной гвардии Федора Хитрово. Весной братья Орловы — основные коноводы прошлогоднего переворота — начали склонять императрицу к браку с Григорием Орловым, отцом ее сына Алексея Бобринского. Особенно усердствовал здесь предприимчивый и неустрашимый Алексей Орлов, будущий граф Чесменский. Екатерина не хотела этого, считая, что Григорий неспособен к государственным делам, да и положение императрицы казалось еще очень непрочным. Многие видели в ней лишь мать наследника престола, а не самодержицу всероссийскую. Но для прямого отказа Орловым требовалось найти веские аргументы. 12 мая 1763 года Екатерина отправилась на богомолье в Ростов, перед отъездом поручив графу А. П. Бестужеву-Рюмину деликатную миссию — предложить крупным военным, гражданским и духовным сановникам подписать «всеподданнейшее прошение» государыне, где высказывалось пожелание, чтобы она, ввиду слабости здоровья наследника и для пользы отечества, вступила во второй брак. Бестужев показал прошение сенатору И. А. Брылкину. Тот подписывать не стал, отговорившись тем, что есть сенаторы старее его, и рассказал обо всем своему брату, который поделился новостью с камер-юнкером Хитрово. Переходя из уст в уста, молва о собираемой графом Бестужевым-Рюминым подписке ширилась, обрастая подробностями и извращаясь по существу. 24 мая Екатерина из Ростова приказала сенатору В. И. Суворову (отцу будущего генералиссимуса) негласно выведать у князя Ивана Несвитского, что он слышал от Федора Хитрово, и, если сочтет за благо, арестовать последнего. 27 мая Хитрово по доносу Несвитского был арестован. Он не запирался; когда в комнату во время допроса случайно вошел Алексей Орлов, извинился перед ним за свои речи о необходимости убить его вместе с братьями в случае, если б дело о браке государыни с Григорием Орловым не было оставлено (по слухам, прошение не являлось анонимным). Следствие показало: «Все против брака Екатерины с Григорием Орловым»¹⁰. Таким образом, она, отказывая Орловым, могла теперь, как и надеялась, опереться на «общественное мнение» — мнение тех, кто в целом не меньше Орловых способствовал ее приходу к власти. Казалось бы, цель достигнута, но… На допросах и очных ставках Федор Хитрово показал: он якобы слышал от Алексея Орлова, что Н. И. Панин хотел взять с императрицы подписку, дабы ей состоять только правительницей при сыне, и «государыня на то согласиться было изволила»¹¹. Ситуация, когда политическая кухня с ее неприятными запахами становилась достоянием гласности, не только не устраивала, но и просто пугала Екатерину. Она решила наказать болтунов, однако нестрого, без суда, и запретить другим впредь распространяться о том, что до них не касается. Федора Хитрово выслали в деревню, пожалованную ему в прошлом году за содействие воцарению Екатерины. Все бумаги, касающиеся этого дела, были запечатаны в особый конверт, на котором императрица собственноручно написала: «Не распечатывать без докладу»¹². 4 июня 1763 года в Москве, а затем и по всей империи с барабанным боем на площадях зачитывался манифест «О воспрещении непристойных рассуждений и толков по делам, до правительства относящимся», или, как сама Екатерина его называла, «манифест о молчании»¹³. В нем государыня «матерински увещевала» подданных не болтать в праздности, невежестве и буйстве, а проводить время «в полезных и свойственных каждому упражнениях на пользу свою и ближнего»; если же увещевание «не подействует в сердцах развращенных», обещала поступать уже по всей строгости закона, когда «неминуемо преступники почувствуют всю тяжесть нашего гнева»¹⁴.

Дело камер-юнкера Хитрово, извлеченное из государственного архива, опубликовано В. А. Бильбасовым в 1900 году¹⁵. Там имеются показания прапорщика Боборыкина о вахмистре конной гвардии Сергее Хитрово, брате главного «болтуна» Федора Хитрово, и результаты очной ставки между ними. Из этих материалов видно: с самим Федором Петр Боборыкин не общался, а через Сергея старался выведать, кто из знатных людей против Орловых. На очной ставке приятели уличали друг друга в неточности передачи собственных слов, всячески стараясь убедить следствие, что просто обменивались слухами без какого-либо злого умысла¹⁶. Их «болтовня» осталась без последствий. Петр Иванович продолжал служить в Семеновском полку и в положенный срок получать чины подпоручика (1765), поручика (1766), капитан-поручика (1771), капитана (1773) этого гвардейского пехотного полка, из которого 7 января 1778 года перевелся армии полковником в Орловский пехотный полк¹⁷.

Летом 1778-го полковник Боборыкин служил под началом А. В. Суворова и участвовал в выводе христиан из Крыма в Россию¹⁸. В 1780–1781 годах командовал Кинбурнским деташементом, бывал в Херсоне у строителя крепости генерал-поручика И. А. Ганнибала¹⁹. 24 апреля 1784 года произведен в бригадиры²⁰ и, продолжая командовать Орловским пехотным полком, в 1786 году возглавил Збурьевский ретрашемент в устье Днепра²¹.

Как раз в это время в жизни племянника бригадира случились перемены, прямо отразившиеся на карьере Петра Ивановича.

Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов родился 19 сентября 1758 года. Получив домашнее образование, поступил на действительную службу в гвардию, куда по обычаю той эпохи был записан был с младенчества. В 1786 году он уже — гвардейский поручик и адъютант (с 1784 года) Г. А. Потемкина, с которым находился в дальнем родстве по Боборыкиным. На тот момент фавориту императрицы Александру Петровичу Ермолову пришлось удалиться от двора из-за своего противодействия Потемкину. Для ограждения собственных интересов Григорий Александрович хотел иметь при особе государыни человека, ему преданного, и поэтому представил ей А. М. Дмитриева-Мамонова. 15 июля 1786 года Мамонов был «введен» к императрице²² и 19 июля назначен флигель-адъютантом²³. На следующий день новый фаворит подарил Г. А. Потемкину золотой чайник с надписью: «Plus unis par le coeur que par le sang» («Соединены более сердцами, нежели узами крови»)²⁴. 11 августа была послана от императрицы матушке Александра Матвеевича табакерка, а 20 августа отец «вельможи в случае» пожалован «в тайные советники <…> и в сенаторы в Москву в 5 департамент»²⁵. Стоит ли удивляться, что 22 сентября 1786 года Петр Иванович Боборыкин становится генерал-майором и назначается «ко определению в губернаторы»²⁶.

В следующем году А. М. Дмитриев-Мамонов сопровождал Екатерину II в путешествии по Новороссии и Крыму. 12 мая 1787 года она прибыла в Херсон, где 13 мая П. И. Боборыкина в числе представителей генералитета допустили к руке императрицы и пригласили к ее обеденному столу²⁷.

Губернатором Петр Иванович не стал, но, удостоенный 26 ноября ордена Святого Георгия 4-й степени²⁸, получил орденские знаки из августейших рук²⁹ и назначение майором в лейб-гвардии Семеновский полк³⁰. В этом полку П. И. Боборыкин прослужил около двух лет, постоянно конфликтуя со своим начальником подполковником графом Я. А. Брюсом и другими офицерами, в частности с полковым адъютантом капитан-поручиком князем И. М. Долгоруковым, родственником Брюса, оставившим о Боборыкине того периода не вполне лестные воспоминания³¹. В итоге Петр Иванович так и не смог привить семеновцам армейскую дисциплину и 2 июня 1788 года из премьер-майоров Семеновского полка был назначен командиром тоже не чужого ему лейб-гвардии Конного, сменив на этом посту усмирителя Пугачева — генерал-поручика Михельсона³². Командовал конногвардейцами в звании опять же премьер-майора (полковником, как и во всех гвардейских полках, являлась сама императрица, а подполковником состоял граф П. А. Румянцев-Задунайский). На протяжении 1788 года П. И. Боборыкин по меньшей мере четырежды обедал за столом императрицы: 7 мая, 4 (день Святой Троицы) и 26 июня; 26 ноября, в праздник ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия, он сидел с правой стороны от государыни³³.

Екатерина хорошо разбиралась в людях. Ей не составило труда понять: Петр Боборыкин — не интриган, прямодушен и бескорыстен, педант (любит правила, недоверчив к исключениям), в порыве запальчивости забавен, добр, хлебосолен, необразован, пороха не выдумает, но что приказано выполнит точно и в срок. Правда, однажды конногвардейской полковнице пришлось сделать своему премьер-майору серьезное внушение.

С июня 1787 года Россия воевала с Турцией. Главные военные силы империи находились на юге. А на севере, подстрекаемая Англией и Турцией, в войну с Россией готовилась вступить Швеция. Екатерина, не желая воевать на два фронта, надеялась дипломатическим путем Швецию удержать. И тут только что вступивший в командование конной гвардией Боборыкин совершил поступок, чуть не поссоривший его с императрицей. П. Ф. Карабанов со слов известного государственного деятеля Н. П. Архарова рассказывает:

«В 1788 г., когда уже начинали угадывать намерение короля шведского объявить войну России, командующий лейб-гвардии конным полком, любимец императрицы Петр Иванович Боборыкин имел неосторожность выводить полк для учения в ту заставу, в которую долженствовало выступить назначаемое в поход войско. В одно утро обер-полицмейстер, такой же ее любимец, Николай Иванович Рылеев, по обыкновению доводя до сведения государыни всякого рода происшествия, не сообразясь доложил ей: “Репортую вашему императорскому величеству, что конная гвардия в поход выступила”.

— Что ты сказываешь! — в сильном волнении сказала Екатерина.

— Чернь во множестве проводила полк чрез Калинкин мост за заставу, и все о том толкуют, — продолжал Рылеев.

— Какой вздор! — повторила императрица и сейчас приказала послать за Боборыкиным.

При входе его с досадою сказала: “Боитесь ли Бога? в такое критическое время, какая неосторожность! Вы, сударь, дали повод к народному волнению, чего от вас не ожидала…” И приметно уменьшила благоволение, что и продолжалось до полкового праздника; а в сей день императрица после обедни во дворце, указывая на поставленную водку и завтрак, сказала: “Помиримтесь, Петр Иванович! Кто старое вспомнит, тому глаз вон!»³⁴

Описанное происшествие (если это не апокриф) могло иметь место в период между вступлением П. И. Боборыкина в командование конногвардейцами и началом военных действий против Швеции, то есть между 2 и 27 июня 1788 года. В таком случае примирение состоялось 25 марта 1789-го — именно в этот день (на Благовещение Пресвятой Богородицы) конногвардейцы отмечали свой полковой праздник³⁵.

В начале 1789 года в обществе ходили слухи о новом возвышении А. М. Дмитриева-Мамонова, и не без основания: Екатерина собиралась сделать его вице-канцлером. Но случилось непредвиденное и для придворных кругов необъяснимое. Мамонов сам остановил собственную карьеру. Он увлекся фрейлиной княжной Д. Ф. Щербатовой³⁶ и стал холоден с императрицей. Недоброжелатели фаворита поспешили довести причину охлаждения до сведения Екатерины, решившей произвести испытание. 16 июня она написала Дмитриеву-Мамонову письмо, предлагая устроить его брак с дочерью графа Брюса. Мамонов простодушно решил, что Екатерина потому предлагает это, что сама к нему охладела, и ответил: «Я с графом Брюсом и его фамилиею иметь дела не хочу. Прошу Ваше императорское величество, чтоб мне позволено было жениться на княжне Щербатовой, в которую полтора года я влюблен смертельно». Спросили княжну. Та заявила, что любит Мамонова³⁷.

18 июня А. В. Храповицкий, кабинет-секретарь императрицы, отметил в дневнике: «Паренька отпускают, и он женится на кн. Дарье Федор[овне] Щербатовой»³⁸. 20 июня: «Перед вечерним выходом Е[е] В[еличество] изволила обручить Гр[афа] и Кн[яжну]; они, стоя на коленях, просили прощения и прощены»³⁹. 1 июля в Царском Селе состоялась свадьба. Жениху было пожаловано 2250 душ крестьян и 100 000 рублей и приказано на другой же день после свадьбы покинуть двор⁴⁰.

Когда открылась связь «красного кафтана» (так называла Екатерина графа Александра Матвеевича) с княжной Д. Ф. Щербатовой, в Москву оповестить родителей «сердечного друга» императрица отправила не какого-нибудь, а его дядю П. И. Боборыкина⁴¹. Петр Иванович выехал 19-го, возвратился 29 июня, то есть за два дня до венчания, «и сказывал, что мать и отец затрепетали»⁴². Очевидно, Боборыкин должен был привезти благословение молодым, в чем А. И. и М. В. Дмитриевы-Мамоновы не могли отказать императрице, а также сообщить сестре и ее мужу, что сразу после венчания супругов вышлют в Москву.

Одновременно решался вопрос о дальнейшей службе самого Петра Ивановича. Дело в том, что по неизвестной причине еще 17 мая 1789 года он, следуя высочайшему повелению, сдал лейб-гвардии Конный полк секунд-майору А. М. Римскому-Корсакову и находился, что называется, в подвешенном состоянии. «Преемник мой по гвардии, Александр Михайлович Римский-Корсак, — рассказывал позднее П. И. Боборыкин, — удивился, когда я сдал ему с рук на руки огромное количество полковой экономической денежной суммы, которую я мог бы себе присвоить, не боясь никого. И когда один из добрых генералов сказал Корсаку пред государынею императрицею, что вам, дескать, Боборыкин оставил не полное число в полку лошадей; тогда Корсак отвечал: “Лошадей купить не мудрено, когда Боборыкин накопил и мне отдал огромную экономическую сумму”»⁴³.

В ночь на 2 июля 1789 года новобрачные Дмитриевы-Мамоновы выехали в Москву, а уже 3 июля императрица распорядилась о подготовке указа, «чтоб Бабарыкина совсем перевесть в Конную Гвардию»⁴⁴. На следующий день появился указ о назначении П. И. Боборыкина премьер-майором конной гвардии, и 18 июля он вновь вступил в командование лейб-гвардии Конным полком⁴⁵.

В войне со Швецией полк участия не принимал, однако во время этой войны погиб единственный сын Петра Ивановича Боборыкина⁴⁶ Павел — подпоручик лейб-гвардии Преображенского полка⁴⁷. Павел Петрович Боборыкин (отметим — полный тезка наследника престола) был зачислен в Преображенский полк сержантом (1786) и выключен из списков полка умершим (1790)⁴⁸ незадолго до окончания войны. Сначала надеялись, что он в плену. До нас дошло письмо (к сожалению, не датированное) фрейлины Екатерины Ивановны Нелидовой⁴⁹ к П. И. Боборыкину, в котором сообщалось это обнадеживающее известие: «Поздравляю вас, любезный Петр Иванович, что сын ваш жив и здоров. Их Высочества (Павел Петрович и Мария Федоровна. — И. Р.) мне дали комиссию вас поздравить и сказать вам, сколь они радуются, что вы не лишились вашего любезного сына. Великий Князь наведывался у графа Безбородко о Павле Петровиче, и оный граф ему сказывал, что он в полону, однако ж, слава Богу, здоров; вы не поверите, сколько Великий Князь и Великая Княгиня до вас показалися милостивы в этом случае; отдай им Бог за их любовь к честным людям. Я вас цалую с обрадованным сердцем и навсегда остаюсь ваша покорная сестра и друг. К[атерина] Нелидова»⁵⁰.

Но то ли известие о плене оказалось ложным, то ли молодой человек в плену смертельно заболел или умер от ран, война лишила П. И. Боборыкина того, кого он бесконечно любил. Видимо, Павел Петрович все же пал на поле боя. Убежденный в этом Г. И. Добрынин (о нем см. ниже) так описывает картину отцовского горя: «Он, будучи гвардейским майором и армейским генерал-майором, когда узнал, что сын его убит на сражении, потребовал полковую музыку, собрал гостей, и ну пировать целые сутки. Государыня императрица, заметя непрерывный звук бубнов, литавр, барабанов с песенниками, спросила: “Что это за торжество? У кого оно?” Ей донесли, что Боборыкин торжествует потерю сына. “Видно, старику припал сердечный смех”, — сказала монархиня с жалостью. Нет, ответствовали ей, он здоров и в полном присутствии духа, каждому в слезах говорит, что для благородного человека нет славнее места умереть, как сражаясь за отечество. Государыня императрица послала тотчас уверить его, что она, хотя не может возвратить ему сына, которого вместе с ним оплакивает, однако ж приемлет на себя попечение помнить и награждать его потерю во все остатки дней своих»⁵¹. «Я, знавши эту историю, — продолжает мемуарист, — когда напомнил ему об ней, он мне отвечал: “Да! Потеря сына чуть ли бы не вогнала меня во гроб, если бы не оживила меня своею милостью покойная императрица. А как после того умерла моя жена, то я два года в церковь не ходил и не хотел ничего признавать за святое”»⁵²…