«Аннушка»
Московскому трамваю посвящается.
25 марта 1899 года в Москве торжественно открылось регулярное движение трамвая. Первая линия пролегла от Бутырской заставы до Петровского парка. Электротранспорт быстро вытеснил с улиц старую конку. Его маршруты охватили весь центр, включая Красную площадь, Лубянку, Бульварное кольцо, набережные, Замоскворечье.
Пассажиры не сразу уяснили правила безопасного поведения в трамвае. Так, с сентября 1904 по сентябрь 1905 года в городе на трамвайных линиях произошло 326 несчастных случаев! Газеты постоянно сообщали печальные факты: о гибели женщины, пытавшейся вскочить в едущий вагон, о другой женщине, которая сошла на ходу и расшибла голову, о попавшей под колеса девочке… Однако это ничуть не мешало росту популярности нового способа передвижения. Впоследствии народ давал трамваям ласковые прозвища: по Бульварному кольцу курсировала «Аннушка», по Садовому — «Букашка», от Таганки к метро «Автозаводская» — «Верочка». Постепенно в Москве родилась, если можно так выразиться, трамвайная традиция: без трамвая москвичи себя уже попросту не мыслили.
Движение трамвая в Москве не прерывалось никогда — даже в нелегкие послереволюционные десятилетия. 25 июля 1923 года председатель исполкома Моссовета Л. Б. Каменев прибыл на открытие новой линии — от Даниловской площади через Виндавский (ныне — Рижский) вокзал в Останкино. В 1930-х годах трехвагонные трамваи начали обслуживать маршруты, проложенные к автозаводу имени И. А. Лихачева, к Семеновской и Преображенской площадям, в промышленные зоны столицы. Вагоны использовались не только для пассажирских, но и для транспортных перевозок, а также служили агитационно-пропагандистскими площадками.
Писатель-эмигрант Д. М. Горбацевич (псевдоним Минский Мужик) вспоминал о московских буднях тех лет: «В трамваях невообразимая давка. Люди цепляются за что попало, чтобы только как-нибудь приехать. У москвичей сложилась шарада о своем трамвае:
Один правит,
другой кричит,
20 избранных сидят,
30 стенки подпирают,
10 в воздухе висят».
Илья Ильф и Евгений Петров, повествуя о довоенной Москве, не обошли стороной и нашу тему: «А что трамвай… О! О трамвае надо писать целую книгу. <…> Трамвай очень изменился в последнее время. Уже исчезло незамысловатое трамвайное веселье, умолкли остроты насчет того, что вагончик резиновый, никто не отпускает замечаний по поводу гражданина в шляпе, перестали даже кидаться на людей в очках, так называемых четырехглазых. И в ту минуту, когда вагон трещит под напором сдавливаемых тел, когда все пассажиры слились в какую-то единую, начинающую застывать бетонную массу, визжа открывается дверь передней площадки, и внутрь втискиваются восемь милиционеров в новых касках и с кошелками в руках. <…> Каждый человек в Москве, прежде чем достигнуть места работы, теряет пятьдесят процентов работоспособности на преодоление трамвайных и автобусных препятствий. Тут и физическое усилие, и расстройство нервов, и потеря самообладания».
В 1930-х годах на московские улицы вышли троллейбусы, автобусы, открывались станции метрополитена. Однако корреспондент городской газеты отмечал: «Московский трамвай — ветеран городского транспорта столицы — и сейчас продолжает занимать доминирующее место, перевозя основную массу — до 70 % пассажиров». Функционировали и грузовые трамваи — их, в частности, активно использовали при строительстве первой очереди метро для вывоза вынутой горной породы.
Во время войны трамвайное движение также не останавливалось ни на один день, начинаясь в 6 часов утра и завершаясь в 10 вечера. В ноябре 1941 года по ночам на трамваях перебрасывались к передовой воинские части, раненые транспортировались от вокзалов в Лефортовский госпиталь. Грузовые вагоны перевозили продовольствие, топливо, материалы для возведения оборонительных сооружений. В 1943 году исполком Моссовета обязал Управление московского трамвая обеспечить доставку картофеля на предприятия города.
Не случайно именно на трамвайной остановке происходит судьбоносная встреча солдата и девушки в поэме Д. С. Самойлова «Снегопад»:
Декабрь. И холода стоят
В Москве суровой и печальной.
И некий молодой солдат
В шинели куцей госпитальной
Трамвая ждет.
<…>
Вдруг снег посыпал. Клочья ватки
Слетели с неба там и тут,
Потом все гуще и все чаще.
И вот солдат, как в белой чаще,
Полузасыпанный стоит
И очарованно глядит.
Был этот снег так чист и светел,
Что он сперва и не заметил,
Как женщина из-за угла
К той остановке подошла.
С ухваткой, свойственной пехоте,
Он подошел:
— Не узнаете?
Она в ответ:
— Не узнаю.
— Я чуть не час уже стою,
И ждать трамвая безнадежно.
Я провожу вас, если можно.
— Куда?
— Да хоть на край земли.
Пошли?
Ответила:
— Пошли.
После войны территория столицы расширяется, увеличивается число новых станций метро, трамвайные маршруты закрывают. Б. Ш. Окуджава сокрушался:
Москва все строится, торопится.
И, выкатив свои глаза,
Трамваи красные сторонятся,
Как лошади — когда гроза.
Они сдают свой мир без жалобы.
А просто: будьте так добры!
И сходят с рельс.
И, словно жаворонки,
Влетают в старые дворы.
Несмотря на утрату трамваем роли главного городского транспорта, москвичи любить его меньше не стали — ведь многие успели сродниться с ним душой. Это отразил в своем стихотворении поэт С. Г. Островой:
Жил да был трамвай на свете,
Он у Кировских ворот
Рано-рано на рассвете
Делал полный разворот.
Он по центру шел когда-то,
В те далекие года
У Никитских, у Арбата
Мы встречались с ним всегда.
Город, город, пестрый глобус,
Жизнь трамвая нелегка,
И троллейбус, и автобус
Обгоняют старика.
Он теперь от центра дальше,
Невелик остаток дней,
Но скажу, друзья, без фальши —
Был он юностью моей.
Трамвай завоевал себе особое место не только в сердцах горожан, но и, как мы уже отчасти убедились, в литературе — прозе, стихах, мемуарах. Например, К. Г. Паустовский писал, вспоминая 1914 год: «Меня приняли <…> в Миусский трамвайный парк. Но вожатым я работал недолго. Меня вскоре перевели в кондукторы. <…> Я водил вагоны по внутреннему кольцу ‟Б”. <…> Проходила она (линия. — М. Л.) около многолюдных вокзальных площадей, по пыльным обочинам Москвы. Вагоны на линии ‟Б” были с прицепами. В прицепы разрешалось садиться с тяжелыми вещами. Пассажир на этой линии был больше с окраин — ремесленники, огородники, молочницы. Расплачивался этот пассажир медяками, серебро же припрятывал и не очень охотно вытаскивал его из своих кошелей и карманов. Поэтому эта линия и называлась ‟медной”. <…> Это была дьявольская работа. <…> Сцепления были разболтаны, и потому было почти невозможно стронуть вагон с места без того, чтобы не дернуть прицеп и не услышать в ответ крикливые проклятья пассажиров».
Начальство требовало от кондукторов досконального знания города: «Кондуктор — не только одушевленный прибор для выдачи билетов, но и проводник по Москве. Город велик. Ни один старожил не знает его во всех частях. Представьте, какая путаница произойдет с пассажирами трамвая <…>, если никто не сможет помочь им разобраться в этом хитросплетении тупиков, застав и церквей». Кандидаты на должность кондуктора проходили испытания: «Самым трудным был экзамен на знание Москвы. Нужно было знать все площади города, улицы и переулки, все театры, вокзалы, церкви и рынки. И не только знать их по названиям, но и рассказать, как к ним проехать. И в этом отношении тягаться с кондукторами могли только московские извозчики. Трамвайной службе я обязан тем, что хорошо изучил Москву, этот беспорядочный и многоликий город со всеми его Зацепами, Стромынками, трактирами, Ножевыми линиями, Божедомками, больницами, Ленивками, Анненгофскими рощами, Яузами, вдовьими домами и Крестовскими башнями».
С началом Первой мировой войны Константина Георгиевича перевели на работу в санитарные трамвайные вагоны: «Брестский вокзал был в то время главным военным вокзалом Москвы. По ночам к полутемным перронам крадучись подходили длинные, пахнущие йодоформом санитарные поезда, и начиналась выгрузка раненых. Каждую ночь, часам к двум, когда жизнь в городе замирала, мы, трамвайщики, подавали к Брестскому вокзалу белые санитарные вагоны. Внутри вагонов были устроены подвесные пружинные койки. <…> Раненых вносили в вагоны, и начинался томительный рейс через ночную Москву. Вожатые вели вагоны медленно и осторожно. Чаще всего мы возили раненых в главный военный госпиталь в Лефортово. <…> Лефортовские ночи! Ночи войны, страданий и размышлений о путях человека по извилистой и трудной жизни»…
