В. К. Коровкин (первый справа) со своими товарищами. 1943 год
Воспоминания и размышления участника Великой Отечественной войны, генерал‑майора в отставке Василия Кузьмича Коровкина.
Я родился в 1922 году в деревне Солонихино Верхнеёнтальского сельсовета Кичменгско-Городецкого района Вологодской области в семье крестьян — отец и мать занимались земледелием. В Верхней Ёнтале окончил семилетнюю школу, потом — Великоустюгское педучилище, после чего был призван в армию. Окончил военно-политическое училище в Куйбышеве (теперь — Самара).
В 1930-х годах о грядущей войне никто не думал, поскольку еще живы были воспоминания о Первой мировой и Гражданской войнах, в которых участвовали мой отец, дяди, да и вообще практически все взрослое население Верхней Ёнталы. Шла коллективизация, думали о том, как поднять сельское хозяйство, восстановить разрушенное этими войнами.
* * *
День 22 июня 1941 года помню хорошо. Я тогда был курсантом военно-политического училища. После завтрака, часов около 11, старшина нашей роты спросил: «Кто желает пойти в город?» Вызвались я и мой дружок Саша Беляев. Переоделись, в каптерке взяли знаки (в те времена у курсантов не было увольнительных записок, а были знаки) и отправились. Погуляли со знакомыми девочками, одна из них пригласила нас в гости попить чайку. Мы пришли (уже около 12 часов дня), и тут брат этой девочки говорит: «А вы знаете, что война началась?» Мы в один голос: «Как война началась?» — «Очень просто. Сейчас Молотов выступал по радио и объявил». Я Сашке: «Давай в казарму, здесь нам делать больше нечего!» Так нас настигла весть о войне.
Но еще раньше мы, курсанты, видели, как мимо нашего училища, располагавшегося рядом с железнодорожной станцией, день и ночь один за другим шли на запад воинские эшелоны с техникой и личным составом. Мы недоумевали, спрашивали у преподавателей, в чем дело, но ответа не получали. И все же чувствовали: что-то не так… Где-то в мае 1941 года нас стали посылать на охрану железнодорожных мостов и других стратегических объектов города. Однажды я стоял на посту возле штаба округа. Оттуда вышли двое полковых комиссаров. Слышу, один другому говорит: «Наверное, все-таки скоро будет война». То есть слухи о войне уже ходили, и смысл переброски войск на запад стал понятен…
Так вот, 22 июня, возвратившись в казармы, мы с Сашей Беляевым застали училище переведенным на военное положение: все курсанты одеты по форме, у всех противогазы, всем выдано оружие с боеприпасами. Увидев нас, командир роты с облегчением сказал: «Слава Богу, вы здесь! Идите переодевайтесь, получайте оружие!»
* * *
В первый месяц осени нас на пароходе перевезли в Елабугу. А 13 сентября из числа курсантов выбрали 58 человек, включая меня, и пригласили к начальнику училища — полковому комиссару Поверенных, который объявил: «Вы как отличники боевой и политической подготовки отправляетесь на фронт!» (Ранее все курсанты написали рапорты с соответствующей просьбой.) Нам присвоили звания и повезли в расположение 344-й стрелковой дивизии, формировавшейся на станции Базарный Сызган Ульяновской области. Командовал дивизией полковник Глушков, комиссаром был старший батальонный комиссар Матвеев, начальником политотдела — Бородулин. Командиром полка, в который я попал, оказался лейтенант, только что прибывший из училища, а комиссаром — старший политрук Иван Иванович Чичибабин.
После формирования мы прибыли в Московскую зону обороны. Вскоре в штаб дивизии приехал дивизионный комиссар, член военного совета МЗО Телегин и отобрал из нас пять человек, которых назначили командирами взводов в Московское военно-политическое училище. С этим училищем в начале октября 1941 года мы оказались на Бородинском поле.
* * *
Конечно, я читал «Войну и мир» Толстого и был знаком с этим историческим местом. На Бородинском поле в 1812 году произошло грандиозное сражение русской армии с наполеоновскими войсками. И вот теперь, в 1941-м, мы там же противостояли врагу. К тому времени Красная армия понесла значительные потери, противник оказался на ближних подступах к Москве. После так называемого Вяземского котла, где подверглись разгрому четыре наши армии, немцы думали, что путь на Москву уже свободен, и продвигались без всякого боевого охранения и не в боевом порядке. Где-то в начале октября была сформирована 5-я армия под командованием генерала Дмитрия Даниловича Лелюшенко, Героя Советского Союза (впоследствии — дважды Героя). В состав 5-й армии входила 32-я мотострелковая дивизия, только что прибывшая с Дальнего Востока. Она практически с ходу заняла оборону на Бородинском поле. В это время сюда приближалась немецкая танковая колонна — примерно 10–12 танков. Наши подбили два танка — первый и последний. Немцы стушевались, прекратили наступление, а спустя полтора-два часа нанесли мощный бомбовый удар, одновременно предприняв минометный и артиллерийский обстрел. Мы сразу понесли серьезные потери, мой взвод (40 бойцов) потерял убитыми и ранеными 22 человека. В течение трех дней мы удерживали оборону, а потом стали потихонечку отступать. Меня, контуженного, отправили в госпиталь, но я по дороге сбежал и вернулся в свою дивизию.
Вот так получилось, что первый бой я принял на Бородинском поле.
* * *
Потом меня назначили секретарем комсомольского бюро полка, но воевал я уже в Калужской области (тогда — Московская). Нам приказали перерезать Варшавское шоссе с тем, чтобы зажать и разгромить юхновскую группировку противника. Это были очень тяжелые бои января-февраля 1942 года. Потери оказались значительными. После первого же боя погибли комдив Глушков, начальник политотдела дивизии Бородулин, в моем полку сменилось три командира. Когда мы выходили из окружения, полковой комиссар Чичибабин сказал: «Осталось всего-навсего 54 человека» (а было 3 тысячи!).
* * *
Возвращаюсь к рассказу о сражении на Бородинском поле. Я был не на нем самом, а немного южнее, на Минском шоссе, хотя эта территория в состав исторического места тоже входит. У нас не хватало техники и вооружения. Достаточно сказать, что в нашей 5-й армии имелись три танковые бригады, но в каждой насчитывалось всего-навсего по 6–7 танков. Артиллерийская поддержка достаточно слабая. Бородинское поле представляло собой укрепрайон — доты, дзоты разные, однако вооружены они были не полностью. Мы оборонялись практически только ружейно-пулеметным огнем, сдерживая наступление немецких танков и пехоты.
На Бородинском поле геройски сражалась 32-я Краснознаменная стрелковая дивизия, которой командовал полковник Виктор Иванович Полосухин. Она уже имела опыт участия в боях — у озера Хасан — и смогла на шесть суток задержать немецкие части, рвавшиеся к Москве. 24 мая 1942 года дивизию преобразовали в 29-ю гвардейскую. Я не служил в ней, но впоследствии знал ее бойцов, являясь председателем Совета ветеранов 5-й армии. Мы часто встречались, вместе открывали памятники этой дивизии.
С Бородинского поля нам все же пришлось отступить. Конечно, мы не бежали, отходили с боями. Команды были: такой-то роте или такому-то взводу отойти и занять такой-то рубеж. Значит, наш отход кто-то прикрывал. Действовали организованно — никакой суматохи.
В общем, учитывая все изложенные обстоятельства, мы сражались достойно. Да и как иначе? Народ был преимущественно молодой, воспитанный в духе любви к родине. Все знали, что Бородинское поле — это поле русской воинской славы. Наполеон не победил нас в том сражении — наши войска отошли по команде фельдмаршала Кутузова…
