Анна Ахматова и Николай Гумилев с сыном Львом. 1915 год. Фотография из коллекции С.Д. Умникова
О создателе первого в России музея А.А. Ахматовой Сергее Дмитриевиче Умникове (1902-1998).
Более трех десятилетий С. Д. Умников, проживая в городе Пушкине (бывшее Царское Село, Детское Село) Ленинградской области, посвятил отысканию, сбору и систематизации ахматовских реликвий. Его собрание стало известно задолго до основания музея. В числе посетителей Сергея Дмитриевича в один прекрасный день оказался и я: в 1996 году привез к нему телевизионную съемочную группу. Помню его квартиру: повсюду плакаты, фотографии, картины с изображением А. А. Ахматовой, связанные с ней предметы — шагу некуда ступить… Позже я не раз навещал Умникова. Однажды спросил: «Вы живете в городе, который носит вот уже третье имя. Кем вы себя считаете — «царскоселом» или «пушкинцем»? Он ответил, что Царского Села не застал, а приехал сюда, когда город назывался Детским Селом: после революции здесь разместились до 30 детских домов и несколько детских санаториев. Затем к столетию смерти А. С. Пушкина (1937) город переименовали в Пушкин. Но для А. А. Ахматовой, по словам Сергея Дмитриевича, имя «Царское Село» всегда много значило. «Так и я склонен считать себя, конечно, «царскоселом». Здесь мне довелось познакомиться со многими поэтами.
Несколько раз я встречался, например, с Сергеем Есениным. Однажды мы с товарищами обратились к нему с просьбой о проведении творческого концерта в Ратной палате. После концерта отправились на прогулку. Шли пешком к лицейскому садику. Спутники уговорили Есенина сфотографироваться рядом с памятником Пушкину. Эта история (с некоторыми искажениями, правда) описана Всеволодом Рождественским. Но Рождественский писал с чужих слов, он сам признавался, что не присутствовал при событии. Тем не менее, Рождественский утверждает: Есенин снялся, «обняв» Пушкина. На самом деле такого не было и не могло быть. Когда мы пришли фотографироваться к памятнику, Есенин не согласился даже «подсесть» к Пушкину на скамейку. Вот этот снимок: Есенин стоит в шаге от Пушкина. А на место, которое ему предлагали, уселся мой однокурсник Миша Яковлев. Был тогда с Есениным и Эрлих. Тот, совершенно не смущаясь, прямо так и облокотился на плечо Пушкина. Есенин же ничего подобного себе не позволил…»
Ратная палата в те годы являлась средоточием культурной жизни города. Там был открыт студенческий клуб, в котором читал стихи не только Есенин, но и Маяковский, выступали Алексей Толстой, Вячеслав Шишков и многие, многие другие поэты и писатели. «И вот мы, — рассказывал Сергей Дмитриевич, — с моим другом Мельниковым в 1926 году решили пригласить в Ратную палату и Ахматову. Но она наотрез отказалась. Конечно, нас это огорчило, и мы не сразу поняли, почему она так поступила. Но потом до меня дошло: годом ранее, в 1925‑м, она была запрещена к печатанью; видимо, подразумевался запрет и на устные выступления».
Впервые с творчеством А. А. Ахматовой Сергей Дмитриевич познакомился в 1924 году, получив сборник стихов «Четки». «Зачитался — и влюбился в нее по уши. Но идея о создании музея явилась, конечно, позже. Выйдя на пенсию, я задумался, чем теперь заняться — не ради денег, а для души. И в конце концов решил посвятить себя Ахматовой, потому что это был удивительный человек, в те годы незаслуженно обделенный вниманием. Она была мало популяризована, совсем не издавалась. И с 1967 года, в первую годовщину ее смерти, я уже открыл в своей квартире музей».
Сергей Дмитриевич с гордостью демонстрировал собранные им мемориальные предметы:
«Этот красивый пояс Ахматовой я получил от своего друга — коллекционера из Тамбова Н. А. Никифорова. А он получил его от Ардова. В квартире Ардовых в Москве Ахматова часто останавливалась, потому что ее большим другом была жена Ардова, мать нашего известного актера Алексея Баталова…
А вот туфли, которые подарила Ахматовой Фаина Раневская в то время, когда, прозябая в бедности, сама поэтесса купить себе обувь не могла…
Вот образ «Христос в саду Гефсиманском», доставшийся мне от жены брата Ахматовой Виктора…
Здесь — подлинный гипсовый слепок руки Анны Андреевны, полученный мной от Раневской. На гипсе имеется сделанная актрисой надпись: «Рука А. А. А.»
Вот фотография самой Раневской с приветом и добрыми пожеланиями «Дорогому С. Дм.» Почему «дорогой»? Да потому, что я собирал материалы об Ахматовой, а Раневская более 30 лет дружила с Анной Андреевной и для нее, как и для меня, не было более дорогого человека, чем Ахматова. Фаина Георгиевна так и пишет мне на одной из открыток: «Более замечательного человека в жизни, [чем Ахматова,] я не встречала». А ведь у Раневской было ох как много незабываемых знакомств, тем не менее, она особенно отметила именно Ахматову».
Когда Сергей Дмитриевич открыл доступ к своей коллекции, его квартиру «стали посещать ближайшие знакомые, затем знакомые знакомых, а потом весть о музее распространилась и по всему Советскому Союзу. Со всех концов света были посетители — из Америки, Англии, Франции, Германии, Дании, Финляндии и многих других стран… Был у меня в гостях и сын Анны Андреевны, Лев Николаевич Гумилев, — на моем 80‑летии. Тогда же был и известный исследователь творчества Ахматовой, доктор филологических наук А. И. Павловский. Приезжали и многие другие интересные люди — поэты и писатели. Они очень поддерживали меня в собирании музея. Только вот с некоторых пор мое любимое детище стало для меня мукой. Это моя боль, моя трагедия. Мне уже девяносто — но я не могу умереть, пока не решится судьба музея. Ведь здесь, в тесной квартирке, как вы видите, материалов собралось очень много. Вот они — и на полу, и на буфете, и на шкафу… Везде и всюду. Одни на других лежат, одни закрывают другие. Показать все очень трудно, потому что многое в альбомах, в папках… В таких условиях музей, прямо сказать, гибнет. Я не могу здесь принять более трех–четырех человек — просто негде. И для того, чтобы показать все, конечно, требуется нормальное помещение. Но этого помещения мне никто не дает. И я не вижу пока реальной возможности к разрешению этого вопроса… Когда я умру, квартиру потребуют освободить от вещей. Они уйдут в разные места, в том числе и на помойку. Музей погибнет…»
