Художник Алексей Иванович Ягодников

Мира Евсеевна Даен

О нем мало что
известно даже специалистам по русской живописи XIX века. В
художественных справочниках о Ягодникове нет ни слова; картин,
подписанных его именем,- единицы (одна из них находится в Третьяковской
галерее). Ключом к поиску хоть каких-то фактов его биографии стал
рассказ «цеховых дел мастера, мещанина природного» из города Вологды
Федора Викторовича Немирова, записанный и опубликованный в 1895 году
художником В.В.Верещагиным в серии «Автобиографии незамечательных
русских людей»1.
Уже глубоким стариком Немиров вспоминает, как
мальчиком его отдали в обучение к «живописных дел мастеру Борису
Егоровичу Монахову», от которого он убежал, боясь наказания за
совершенную оплошность: «…У хозяина, теперяче, вышпаклены были шесть
икон, под живопись приготовлены были. И я сейчас на печку поднял эти
доски, чтоб они скорее сохли, а их разорвало с концов-то вершков около
четырех по стругам-то!»2 И далее: «Был у хозяина Тюрин Платон Семеныч,
да Ягодников Алексей Иваныч, мальчик был, да я — оба академики были
после и оба теперь на праведном пути. Я один остался. После на того и на
другого столярную работу я работал»3.
Этот рассказ уникален
неповторимой цветистостью вологодского говора, но с точки зрения
фактической в нем есть некоторые неточности (Верещагин ведь воспринимал
речь мастерового на слух, да и сам рассказчик мог какие-то детали забыть
или спутать). Во-первых, фамилия учителя, неоднократно встречающаяся в
архивных документах, не Монахов, а Монаков4. Во-вторых, упоминаемый
Немировым в рассказе Алексей Иванович Ягодников никогда академиком не
был и даже не учился в Академии художеств. Другое дело — П.С.Тюрин,
который в 1857 году действительно стал академиком, жил в Петербурге
почти 16 лет, участвовал в академических выставках, исполнял крупные
заказы, которыми и отчитывался перед Академическим советом5. Однако
вполне очевиден тот факт, что Платон Тюрин и Алексей Ягодников вместе
обучались в частной художественной школе Монакова.
Контрактный
договор на обучение Ягодникова мы нашли в Вологодском архиве: «1835 года
декабря 24 дня мы, нижеподписавшиеся, вологодский мещанин Иван Васильев
сын Ягодников заключил сие условие с дворовым человеком капитанши Ольги
Федоровны Харламовой с дозволения ея Монаковым Борисом Егоровым с
таковым договором: чтобы он, Борис Егоров Монаков, обучал сына моего
Алексея по правилам рисования и живописному искусству писать масляными
красками образа как сам умеет и на его, Монакова, содержании»6.
О
процессе обучения можно судить по воспоминаниям того же Немирова: «Семь
месяцев я рисовал только азбуку, значит, зеницы ока, и до всего человека
вырисовал фигуры карандашом, за краски не принимался, последняя фигура
оставалась, зады человека вырисовать, и ее (фигуру. — М.Д.) не
вырисовал… Когда, значит, нужно было я краски приготовлял, тер на
плите: крон, киноварь, шихирвейс и берлинскую лазурь, винцейскую ярь,
слоновую кость, ржевский бакан — каких только колеров не требовалось все
приготовлял полукармин и кармин тер. Ультрамарину только не имел в
руках и не знал до сих пор… Называли дороже золота его! … А кость
сами жгли, эти кобылечки самые от студени: бросишь в печку и потом
сгорят, сверху белое ножичком счистишь эту белизну, там смолевое,
совершенно как голландская сажа. … Хозяин говорит все единственно, что
слоновая кость, что эта … где же столько слонов натягать сколько ее
идет в Россию!» Карандашей и бумаги не хватало. Карандаши тоже делали
сами, заворачивая лучинки в мокрую тряпицу и кладя их в огонь. «Сгорит
эта мокрая тряпочка и остаются эти самыя головешечки этих лучинок, оне
твердыя как вроде карандаша — обчистишь и рисовали им». С бумагой
выходили из положения следующим образом: «На бумаге не ладно нарисуешь,
сейчас счищаешь — и потребление было малейшее в бумаге: один лист
существовал вместо десяти, не ладно нарисовал, сметали уголь, опять на
ней же и мараешь». Об учителе мастеровой отзывается с большой теплотой:
«Прекраснейший человек, хозяин». Чтобы содержать мастерскую и учеников,
он писал иконы для храмов, заказные портреты: «Помню это самое, что
Виплогов был — с его взяли три рубля за патрет, десять на ассигнации,
это памятно. При нас подрядились». Ученики, как и Монаков, в свободное
от занятий время занимались иконописанием, оформляли усадебные
интерьеры, копировали гравюры иностранных мастеров. «Вот на Иосифе
Прекрасном, когда он к Пентефриевой жене в спальню приходит, … закроет
какую хотите краску»7. Очевидно, рассказчик имеет в виду картину Гвидо
Рени «Иосиф Прекрасный и Пентефрия», сюжет которой пользовался тогда
большой популярностью и часто копировался. Возможно, этим занимался и
Алексей Ягодников.
Мы уже говорили, что в Третьяковской галерее
хранится всего одна работа А.И.Ягодникова — портрет Любови Гавриловны
Лихачевой с сыном Василием8. На обороте холста надпись: «Сосновец.
Ноября 2-го дня 1852 года». Имение Сосновец, или Сосновицы, Пошехонского
уезда Ярославской губернии, принадлежало старинному дворянскому роду
Лихачевых, известному фамильной портретной галереей,- ныне Рыбинский
историко-художественный музей9; надо полагать, что работа А.И.Ягодникова
также входила в это собрание. Л.Г.Лихачева (урожденная Карнович)
изображена на портрете играющей с младенцем. Обычная бытовая сцена
исполнена такой значительности, будто перед нами изображение Мадонны в
духе итальянского Возрождения…
В Вологодском государственном
музее-заповеднике есть еще два полотна А.И.Ягодникова — портреты сестер
поэта Константина Николаевича Батюшкова — Елизаветы Николаевны (в
замужестве Шипилова)10 и Варвары Николаевны (в замужестве Соколова)11:
пожилые женщины в скромных платьях. (Оба портрета поступили из
Московского литературного музея в 1973 году, хотя имеют вологодское
происхождение и находились у родственников К.Н.Батюшкова. Даты жизни
сестер установила И.В.Чекалова — сотрудница вологодского музея, которой я
выражаю искреннюю благодарность за предоставленные сведения. — М.Д.)
Судя по стилю одежды, причесок, мебели и по характеру композиции,
включающей интерьерный уголок — столик и портьеру, можно приблизительно
датировать эти произведения концом 40-х — началом 50-х годов XIX века.
Оба полотна подписаны карандашом: «А.Ягодниковъ».
Перед нами
настолько разные портреты, что если бы не подпись, атрибутировать их как
работы одного автора было бы невозможно. В образе Л.Г.Лихачевой
Ягодников, вероятно, исполняя волю заказчика, использует художественный
язык другой культуры, что свойственно больше предшествующему столетию.
Портреты сестер Батюшковых менее эффектны — здесь Ягодников
всматривается в лица, стараясь проникнуть в сущность человека… Таким
образом, один и тот же автор предстает перед нами как стилизатор,
работающий по образцу, и как мастер реалистического психологического
портрета, причем оба метода у него не противоречили друг другу, но
составляли единство: ставка на образец дисциплинировала волю, не давала
впасть в произвол, а реальная натура обостряла наблюдательность. Именно
это единство придает неотразимую привлекательность еще одной работе
Алексея Ягодникова — «Семейный портрет в интерьере» (1855 год) из
собрания «Ломбарда Жулебинского»12. Картина была куплена на аукционе
Сотбис в Лондоне. Проследить историю ее бытования трудно. Несомненно
лишь, что она имеет большую художественную ценность и не укладывается в
рамки только наивной провинциальной живописи. Обращает внимание весьма
искусное пространственное решение композиции: читается не только
передний план, как у большинства примитивистов, но и перспектива второй
комнаты, из окна которой льется солнечный свет. Главное же —
выразительность представленных на полотне характеров: молодой, уверенный
в себе хозяин, в смокинге и лаковых ботинках, сидя на диване, обнимает
одной рукой стоящую слева дочь; его супруга — дама благородного строгого
вида — сидит в кресле, держа на коленях маленькую девочку; в центре —
двухлетний мальчик в пестрой косоворотке рассматривает лежащую на столе
книгу с гравюрами.
Лица детей и родителей застыли в молчаливой
серьезности. При столь нарочитой репрезентативности картина содержит
массу деталей бытового характера, которые приближают ее к жанру: кошечка
с красной ленточкой на шее, раскрытая шкатулка с рукоделием, книга на
столе перед мальчиком, погремушка в руках малышки, дорогая сигара в руке
хозяина — символ его благополучия. Нарядные платья, тщательно уложенные
прически, картины в резных позолоченных рамках, дорогой пестрый ковер,
фарфоровая ваза на колонне, богатая тяжелая портьера, основательно
сработанная мебель говорят о недюжинной энергии и деловой хватке
молодого хозяина, добившегося всего этого благодаря личным качествам, а
не родовым или сословным привилегиям. Можно предположить, что художник
писал близких ему людей. Традиция изображения в центре младшего члена
семьи, как правило, мальчика, характерна для мещанских портретов.
Алексей Ягодников как раз и являлся типичным представителем вологодского
мещанства. Сотрудница вологодского музея Г.Н.Козина обнаружила в архиве
ГАВО документ, свидетельствующий, что А.И.Ягодников был причислен к
ремесленному обществу Вологды как «живописец». В списке мещан и
ремесленников Вологды за 1871 год его имя стоит рядом с именами братьев —
Василия «столяра» и Павла. В документе говорится: «Алексей Иванович
Ягодников родился 3 ноября 1823 года, Василий — 16 апреля 1831, Павел —
19 сентября 1834». Четвертый брат, Николай, с 1855 года «за все
семейство по очередному порядку отбывал воинскую повинность по
рекрутскому набору». «Все братья — православные, грамотные, неоседлые,
промышляют заодно, повинности платят друг за друга»13. В документе
перечислены и другие члены семьи: мать Ягодниковых Евгения Николаевна,
жена Алексея Анна Дмитриевна, жена Василия Александра Александровна и их
сын Иван. В окладных книгах того же архива упоминаются сыновья Василия —
Алексей и Андрей14. Дочери в этих книгах не отмечались, так как за них
не платили подати.
Логично предположить, что на портрете изображена
семья Василия Ягодникова в пору ее благополучия. Со временем оно было
утрачено: в 1884 году имена Алексея и Василия Ягодниковых уже значатся в
списке недоимщиков, «с коих слагается недоплата ввиду обремененности
многочисленными семействами»15.
Другими, более точными данными о
Ягодниковых мы пока не располагаем. Так или иначе, в истории русского
искусства появилось новое яркое имя — Алексей Иванович Ягодников…

1Верещагин В.В. Автобиографии незамечательных русских людей. М., 1985. С.1-13.
2Там же. С.4.
3Там же. С.6.
4Борис
Егорович Монаков — крепостной Грязовецкой помещицы штабс-капитанши
О.Ф.Харламовой. Работал как иконописец и мастер настенных церковных
росписей. В 1833 году писал иконы для Николаевской церкви, что на Возьме
Вологодского уезда (ГАВО. Ф.1, оп.1, д.95, л.7). В 1834 выполнял
настенные росписи в Троицкой церкви, что на Возьме (ГАВО. Ф.1, оп.4,
д.121, л.17). Монаков неоднократно заключал договоры на обучение
мальчиков живописному искусству (Даен М.Е. Вологодский художник
П.С.Тюрин // Панорама искусств. М., 1983. С.316).
5Даен М.Е. Указ.соч. С.307-328.
6ГАВО. Ф.1, оп.4, д.127, лл.4-4 об.
7Верещагин В.В. Указ. соч. С.3-6.
8Холст,
масло. 74,6 х 66,3. Слева внизу подпись: «Пис. Алексей Ягодниковъ». На
обороте предположительно авторская надпись: «Сосновецъ. Ноября 2-го дня
1852 года. Портреты Любовь Гавриловны Лихачевой и Василья Ивановича
Лихачева 9-ти месячнаго возраста». ГТГ. Инв. ? 25372. Приобретен у
О.В.Ступиной в 1940 году // Государственная Третьяковская галерея.
Каталог живописи XVIII — нач. XIX вв. М., 1984. С.527 // Примитивисты
XVIII — нач. XIX века. М., 1995. С.47. Каталог. ? 117.
9Грамагина
Е.В. Каталог русской портретной живописи в Андроповском
историко-художественном музее // Музей-9. М., 1988. С.50-83. ? 4, 5, 6,
18, 28, 69.
10Бумага, акварель. 22,5х14. Инв. ВОКМ 16584. Елизавета Николаевна Шипилова (1782 — 1853).
11Бумага, акварель. 22,5х14. Инв. ВОКМ 16583. Варвара Николаевна Соколова (1791 — 1881).
12Частное собрание Г.А.Путникова. Москва. Холст, масло. 90х103.
13ГАВО. Ф.475, оп.1, д.79, л.154 об.- 155.
14ГАВО. Ф.472, оп.2, д.257, л.331 об.
15ГАВО. Ф.473, оп.1, д.103, л.12 об. Согласно документу, Алексей Ягодников задолжал 5 руб.88 коп., а Василий — 19 руб.50 коп.