Минувший
век — «золотой век» русской культуры, продолжает и в конце нашего
столетия приносить свои богатейшие плоды в самых неожиданных сферах
духовной жизни. Одна из них — геополитика, традиционно связывавшаяся с
именами ряда европейских ученых (Дж. Х.Маккиндера, Ф.Ратцеля, Р.Челлена и
других). Между тем пристальный интерес российской общественности к
обострившимся внутри- и внешнеполитическим проблемам, вызванный быстрым
изменением границ и взаимодействием множества новых государств, —
выдвинул проблемы геополитики — «политической географии» — в число
главных вопросов политической жизни.
И здесь обнаружился неожиданный
для многих факт существования собственной оригинальной российской
геополитической школы, связанный с именем выдающихся консервативных
мыслителей прошлого столетия Н.Я.Данилевского (1822-1885) и
К.Н.Леонтьева (1831-1891), обладавших редким даром политического
предвидения. Характерно, что Данилевский и Леонтьев сформулировали ряд
положений «политической географии» раньше своих немецких и английских
коллег. С другой стороны, обнаруживается непротиворечивость теорий
крупнейших европейских геополитиков (к примеру, Х.Маккиндера) и
концепций русских ученых.
Теория русской геополитики,
сформулированная Н.Я.Данилевским в работе «Россия и Европа» (1869) и
К.Н.Леонтьевым — «Византизм и славянство» (1873), достаточно обширна и
сложна, поэтому остановимся лишь на некоторых ее важных для
современности положениях.
Первое. И Данилевский и, в особенности,
Леонтьев обращали внимание (как и, впоследствии, западноевропейские
классики «политической географии») на известную самодостаточность России
— государства и своеобразного «духовного континента». «У России друзей
нет», — отмечал Леонтьев, призывая искать и находить союзников везде и
всюду, и не только среди родственных славянских народов. Та или иная
степень недоверия, по мысли классиков русского консерватизма, будет
проявляться Западом в отношении России всегда независимо от преходящей
политической конъюнктуры. Поэтому необходим своеобразный «стратегический
барьер» на границах России, избавляющий наше Отечество от ненужных
жертв и локальных войн.
Второе. Жесткая приверженность классиков
русского консерватизма православной цивилизации обусловила полное
отсутствие страха перед Западом. Русские геополитики полагали, что в
конкурентной борьбе (а именно язык конкуренции лучше всего понимает
западное сообщество) Россия имеет неплохие шансы. Леонтьев считал, что
существенным условием успешного противостояния Западу является духовная
дисциплина и самоограничение всего общества сверху донизу на основе
православной этики. С другой стороны, Россия не боится Запада, принимает
его науку, но старается избежать копирования. Так, некоторые достижения
западной науки чаще всего основываются на логических натяжках.
Данилевский смог дать меткую критику дарвинистской теории, причем
аргументы русского ученого ныне признаются неопровержимыми.
В целом, с
позиций социологии XX века можно определить идеал русских
консервативных мыслителей как открытое общество с национальной
спецификой.
Третье. Другой особенностью русской геополитики было
решительное противостояние военно-политическому авантюризму, откуда бы
он ни исходил — с Запада или с Востока. И Данилевский, и Леонтьев не
хотели безоглядного военного вмешательства России в Балканский конфликт.
Но тот же Данилевский призывал отстаивать в оборонительной войне
стратегически важные пункты российских границ. Во время очередной
«военной тревоги» он принимал участие в организации гражданской
самообороны Крыма, на Южном берегу которого он жил и где был похоронен
после смерти, от возможной англо-турецкой агрессии.
Четвертое. Ядром
самостоятельной внешнеполитической линии и средством достижения
геополитической стабильности России классики русского консерватизма
считали прочную авторитарную власть внутри страны. Не подвергались
сомнению ни Данилевским, ни Леонтьевым традиционные монархические
ценности, при этом устанавливались крайне жесткие моральные требования к
монарху и его окружению. Жесткая приверженность христианской морали
была воплощена Данилевским и Леонтьевым в их наполненной трудами
подвижнической жизни.
Пятое. Предложенная Данилевским геополитическая
концепция (для славянских народов) была чрезвычайно гибкой.
Политическим основанием прогнозируемого Данилевским славянского союза
могла бы стать федерация (или конфедерация), где руководящая роль России
не должна была открыто декларироваться, а естественно вытекать из ее
политического и морального веса на международной арене. Как это ни
парадоксально, но, будучи последовательным сторонником монархии,
Н.Я.Данилевский одновременно стал и основоположником гибкой теории
внешней политики, на основе которой могли быть достигнуты без крови и
жертв практически все внешнеполитические цели России.
Шестое. В
поиске духовных союзников представители русской консервативной мысли не
исключали компромисс с консервативными и неагрессивными политическими
кругами как на Западе, так и на Востоке, отмечая, что Россия вступает в
сложнейший переходный период, чреватый многими трагическими
последствиями. Тем не менее, с присущим им политическим тактом классики
русского консерватизма не стремились определить ни рамки, ни характер
переходного периода.
Перечисленные особенности русской геополитики
далеко не исчерпывают всего богатства политической мысли ученых эпохи
«золотого века» отечественной культуры. Возникает естественный вопрос:
возможно ли в условиях современного (трагического и хаотического)
политического развития возрождение, хотя бы частично, некоторых
принципов русской геополитики? Последние события в стране показывают,
что ныне без использования вершинных достижений русской культуры
прошлого столетия бессмысленно и опасно говорить о духовном,
нравственном и сколько-нибудь успешном политическом развитии России.
Проблема в том, можем ли мы честно посмотреть назад.
Воронеж
