«Это — великое искусство»

Лубок — русская народная картинка — появился в середине XVI века. Он возник как картинка-азбука, картинка-рассказ. Подобное явление характерно для многих стран. Но именно в славянском мире оно развилось и утвердилось как традиционный вид искусства и в этом качестве вышло на международную арену.
Жанр лубка требовал сопровождения рисунка текстом, который зачитывал грамотный человек. Благодаря своей декоративности лубок быстро завоевал популярность среди прос­тонародья и в высших слоях российского общества. Так, стены детской комнаты царевича Петра Алексеевича, будущего Петра I, были увешаны лубочными картинками.
Тематика лубка постоянно расширялась. Его мастера обращались к героям русского эпоса, к рыцарским романам, сценам повседневной жизни. Прототип современных СМИ, лубок доступным языком, живо и остроумно, порой прибегая к сатирическим аллегориям и притчам, повествовал людям о том, что их волновало. Лубочные картинки рассказывали о военных кампаниях, включая Отечественную (1812), русско-японскую (1904-1905) и Первую мировую (1914-1917) войны. Художественные возможности лубка привлекали многих живописцев, для которых работа в этом жанре служила средством существенно расширить рамки своего творчества. Здесь дос­таточно упомянуть таких известных мастеров, как В. В. Кандинский, К. С. Малевич, П. Н. Филонов, А. В. Лентулов, Г. И. Нарбут, Б. М. Кустодиев.
В области музыкального творчества стилис­тика лубка заметна, например, в произведениях И. Ф. Стравинского («Петрушка», «Весна священная»).
Революционные события начала XX века привели к созданию нового вида лубка — агитационного. Сначала это были агитлубки и лубочные плакаты, затем появились известные «Окна сатиры РОСТА» со стихотворными текстами.
После 1930-х годов бурный расцвет станковой изобразительной живописи на время оттеснил лубок, опрометчиво причисленный к «низшим» видам искусства. Свою значимость он вновь доказал в годы Великой Отечественной войны. Одной из его форм стали «Окна ТАСС», а затем — «Агитплакат» под руководством народного художника СССР Б. Е. Ефимова.
Однако вряд ли можно сводить значение этого жанра только к «служебной» полезности, игнорируя его чисто художественные достоинства. О них с симпатией писали в свое время еще А. С. Пушкин и Н. В. Гоголь. О силе народной картинки, присущими ей свободе самовыражения, смелости колорита, разнообразии художественных приемов и сюжетов настойчиво говорили виднейшие передвижники — И. Е. Репин, В. И. Суриков, В. М. Васнецов и многие другие.
Эти качества лубка проявились и в 1960-х годах, когда он был широко признан, а в Москве в Доме дружбы с народами зарубежных стран состоялись совместные выставки произведений мастерских народной графики СССР и Мексики (1984). Перед тем работы художников-лубочников экспонировались в Латинской Америке и заслужили там самую высокую оценку. Альберто Бельтран — лауреат Международной премии мира, один из основателей мастерской народной графики Мексики, — писал тогда: «Думаю, что это направление в искусстве может стать тем семенем, которое вызовет к жизни графические произведения во многих странах. Я поклонник того искусства, которое создается народом, потому что его древние корни помогают художникам оживлять свое творчество».

* * *
В кратком очерке невозможно всесторонне охарактеризовать феномен русского лубка — раскрыть все его богатство и художественную значимость, проследить этапы его исторического развития. В нашем случае, пожалуй, наилучшим будет привести своеобразный обзор высказываний исследователей разных эпох о жанре народной графики. Итак…

«Происхождение и начало народных картинок, называемых лубочными, получило в Москве при царе Иоанне Васильевиче во второй половине XVI века, в связи с открытием книгопечатания, которое началось 19 апреля 1563 года» (Голышев И. А. Собрание сочинений. Т. 1. Вып. 1. СПб., 1899. С. 3).

«Есть предание, нередко уповающее нас при скудности свидетельств истории, что листы с различными изображениями гравировались, печатались и раскрашивались в приходе Успения в Печатниках церкви между Сретенскою и Лубянскою, а продавались у ограды Троицы на Листах <…> близ Сухаревской башни, которая в молве народной содержала в себе много таинственного и чудесного. <…> Местом продажи сих говорящих листов был прежде всего Спасский мост, где собирались слепые рапсодисты и распевали Лазаря и Алексия Божьего человека; <…> от Спасского моста народная картинная галерея переведена к ограде Казанской; оттуда после изгнания врагов (французов. — Ред.) помещена в Холщевом ряду и у Москворецкого моста в воротах Мытного двора» (Снегирев И. М. О простонародных изобретениях в Московском мире // Труды общест­ва любителей российской словесности. 1824. С. 128-129. Это первое в русской исследовательской литературе упоминание о лубке как жанре народной графики).
«До сего дня в Москве на углу Рождест­венского бульвара и Сретенки высится небольшая белая церковь. Когда-то называли ее «Успение в Печатниках». А построили церковь почти три столетия назад мастера Печатного двора — Первой московской типографии. Они жили в этом районе своей отдельной слободой. Существует даже предание, что улица Лубянка получила свое название от лубочных листов, рождавшихся в Печатной слободе. Здесь же, неподалеку от Сретенских ворот, в переулке сохранилась еще одна интересная для нас старая церковь. К ее ограде обычно приносили типографичес­кие мастера на продажу изготовленные дома листы с картинками. Церковь так и прозвали — «Троица в Листах». Церковная ограда была не единственным своеобразным «книжным магазином» столицы. Лубочные картинки продавались и в Овощном ряду на Красной площади» (Овсянников Ю. М. Русский лубок. М., 1962. С. 8).

«Хотя искусство в их (художников-лу­бочников. — Ред.) произведениях представляется на низшей его ступени, рисунок их неправилен до уродливости, отделка груба, неопрятна, раскраска похожа на малеванье: но как под внешностью, непривлекательною для образованного вкуса, нередко скрываются существенные признаки внутренней жизни народа, его верование, мнение и знание, его ум и характер, то они достойны внимания и рассмотрения с внешней и внутренней стороны, т. е. в отношении к искусству и его истории в России и в отношении к содержанию и значению их во внутренней жизни народа Русского» (Снегирев И. М. О лубочных картинках Русского народа. М., 1844. С. 3).

«В художественном творчестве эта область искусства считается многими последним сор­том. Лубочную картинку в гостиной не повесят, ей там не место: лубок не вяжется с мягкой мебелью «под стиль Людовика» или под рококо, вообще с обстановкой из магазина. Ему место в крестьянской избе с самодельными скамьями, с «красным» углом и образами с теп­леющей лампадой, убранными расшитыми полотенцами. Здесь недалеко от икон развешивает русский человек «свои» картинки, и они не только украшают его скромное жилище, но и возбуждают мысль, служат источником его духовных волнений. Лубки настраивают его дремлющие чувства на лад серьезный и веселый. Ум его не разъедает критика картины, он не подходит с сомнениями интеллигента, как нарисована пуговица на платье или ветка на дереве, ему, подобно ребенку, нужна только «зацепка», намек на действительность — уж он сам дорисует в душе своей художественный образ» (Магула Г. Война и народные картинки // Лукоморье. 1914. № 30).
«Русский народный лубок XVIII века — самая примитивная, самая первичная степень гравюры. Недаром его изготовители придумали для него названия: «простовик», «прос­тяк», «насечка», а рыночные продавцы изображений еще недавно выкрикивали: «А вот Антипка рисовал, Степка малевал, Иван на полене насекал, Тетка Арина коленом давила, а добрый человек покупает, горницу украшает и всех красотой удивляет» (Толкучий рынок «Балчуг» г. Нижнего Новгорода. 1907).

«Картинки эти горели вместе с избою, унич­тожались при перестройках и пропадали от сырости и гнили, так что, несмотря на громадное число экземпляров, в которых они выходили, почти каждый старинный лист лубочного производства составляет вместе с тем и единственный дошедший до нашего времени экземпляр известного издания картинки. И только благодаря нескольким любителям, обратившим внимание на эту отрасль народного обихода, мы имеем богатые и полные собрания народных картинок, по которым можем судить о прежнем производстве их в России» (Ровинский Д. А. Русские народные картинки. Т. 1. СПб., 1900. С. 72).

«Лубком» народная картинка будто бы именовалась по основному месту своей выработки и продажи — старой московской Лубянке, где картинки резались на деревянных досках и оттискивались на листы помещавшимися у Сретенских ворот печатниками. По другому объяснению, это название происходит от лубочного короба, в котором офени разносили эти картинки по деревням» (Иванов Е. П. Русский народный лубок. М., 1937. С. 12).

«Русская лубочная картина в то же время немало послужила и отечественной истории. О событиях государственной важности (войны, перемена государей, присоединение новых областей и пр.) русская деревня узнавала не только из «высочайших манифестов». Об этом сообщали и картины Никольского рынка. <…> Безграмотный и малограмотный русский человек очень часто находил свою «политическую информацию» в коробе офени. <…> При таких обстоятельствах картина Никольского рынка получала совершенно своеобразное и, можно сказать, универсальное значение. Она исполняла роль газеты, книги, школы и учителя гражданственности. Безграмотный крестьянин, затерянный в дебрях сибирской тайги или муромских лесов, узнавал о многих событиях только тогда, когда ему говорила об этом картина. <…> Все, что делает в настоящее время газета, в старые годы делал коробейник со своими картинами» (Сытин И. Д. Жизнь для книги. М., 1960, С. 36-38).

«Русская народная картинка прошла большой путь, связав свое содержание и художественную форму с разнообразными видами народного и профессионального искусства и оказав несомненное влияние на все жанры народного творчества, в известной степени на литературу и, безусловно, на изобразительное искусство» (Молдавский Д. Русский лубок XVII-XIX вв.. М., 1962. С. 8).

«Русские народные картинки, дошедшие до нас, <…> представляют, по моему убеждению, чрезвычайную общечеловеческую ценность. <…> Прирожденное чувство цвета порождало счастливые и новые сочетания, каких не достигнешь и при тщательной раскраске. Многие современные художники сознательно используют уроки, которые преподают им, сами того не ведая, самоучки, понуждаемые необходимостью работать кистью с величайшей поспешностью» (Дюшартр П. Л. l’Imagerie populaire russe et les livrets graves. 1629-1885. Paris, 1961).

«Борьба с Наполеоном, по выражению Белинского, «пробудила дремавшие силы России и заставила ее увидеть в себе силы и средства, которых она дотоле сама в себе не подозревала. Чувство общей опасности сблизило между собою сословия, пробудило дух общности и положило начало гласности и пуб­личности».
История народно-освободительного движения той эпохи отразилась в изобразительном искусстве, в первую очередь в летучих сатирических листах, с которых, собственно, и начинается сатира на французских интервентов. В это время появляется изобилие народных картинок, летучих листов, воодушевляющих массы на борьбу с захватчиками.
Одним из первых художников, посвятивших свое творчество Отечественной войне 1812 года и поднявших на высокую ступень развития русскую сатирическую графику, является И. И. Теребенев» (Варшавский Л. Иван Иванович Теребенев. М., 1950. С. 4).

«Грубые забавные картинки начинают сперва добродушно, а потом все злее высмеивать французов. <…> На лубочных картинках представляется французский гувернер, который надувает в голову мальчику бесстыдство, эгоизм и вольнодумство, в магазинах у француженки происходят ухаживания за мастерицами и назначаются любовные свидания. Потом идут изображения Наполеона в Москве, забавные курьезные карикатуры Теребенева, Иванова и Венецианова» (Ровинский Д. А. Подробный словарь русских граверов XVI-XIX вв. СПб., 1895).
«Для тех, кто желает создать капитальное народное произведение, следует искать тем в лубочных созданиях, и самого примитивного характера. Традиции и преемственность дают особую силу новым произведениям. С самого пробуждения художественной способности народ без ошибки бросается на самое интересное, универсальное» (Репин И. Е. Черновик беседы со студентами «О летних работах» // Труды Всероссийской академии художеств. Выпуск V. 1947. С. 215).
«В народных картинках находят отражение эстетические вкусы народа, его понятия и представления о добре, зле, нравственных критериях и эстетических нормах. <…> Именно поэтому ни одна национальная культура не может быть понята без осмысления такого явления, каким является народная графика.
Русская народная картинка — явление очень яркое. По целому ряду обстоятельств ей было суждено существовать гораздо дольше, чем народной графике в других странах. Это наложило на нее свой отпечаток. Ее самобытность и высокую эстетическую ценность не раз отмечали многие исследователи» (Сытова А. Русская народная картинка. Л., 1984. С. 5).

Для получения полной версии статьи обратитесь в редакцию